Девочка-сигарета

Чертова Фрикс оседала в легких мелкодисперсной пылью, и он ухмылялся так по-дерроувски равнодушно каждому «прекрати травить себя, идиот» из сладкого рта школьной мученицы, любуясь ею в открытую. Роуэн Фрикс не понимала, что именно она — самая херовая болезнь на свете. Дочка копа, хорошая и правильная, читающая всю обязательную литературу за лето взахлеб и охуенно сильная, но получившая статус жертвы де-факто. Она касалась рукава его свитера пальцами, и Брендон едва мог себя контролировать — губы Роуэн хотелось в степени, равной площади всей воды на планете или количеству нефти в процентом соотношении — странный бред после географии, но он помогал справляться с вспышками желания отыметь Фрикс в коридоре, оставить пару-тройку лиловых засосов в загорелой коже, а не маскировать это под гнев или похуизм в зависимости от дней недели. Брендон целовал её лишь однажды — и он не мог сравнить Роуэн с любой другой девушкой до. Возможно, она была слишком напугана тогда и её громкое сердцебиение заебись как шло для финальных титр какого-нибудь подросткового низкобюджетного хоррора — Дерроу не знал, в чем соль. Он никогда не поступал так, как надеялись окружающие, но в этот раз — он был уверен — Роуэн хотела его не меньше. Они были скверными врагами, если нужно было играть в войну Красной и Белой розы на публике: для других вполне правдоподобно, но только не для себя — слишком много открытых ран и крыш по вечерам. Он винил её, хотя чувствовал, что ошибался — Роуэн Фрикс не должна была проходить и десятую долю той тупой травли. … — Могла бы поблагодарить за спасение жизни, — Брендон опирается о кирпичную стену как будто все окей, а девочка перед ним — действительно для проэкта. Не та, которую он хотел прикончить собственноручно, а потом утонул в ней. Не та, которая вытворяла в его снах такое, от чего он ещё долго не мог смотреть на её губы. — Купить тебе пачку черной краски? — она язвит, конечно же язвит по старой памяти, будто рядом с Шоном или Тревором, но как-то донельзя особенно. — Или лучше сигаретами? Судя по тому, с каким рвением ты пытаешься себя угробить. Роуэн, успокойся, малышка, не на меня охота. Весь его вид — трахни меня, поцелуй, убей. Его волосы — чистый антрацит, фабричный, искусственный для светлых широких полос бровей, но кого волнует. Глаза — две хрустальные тропические лагуны, бесстыжие и наблюдательные. Роуэн влипла. Она дышит тяжело, вспоминая ту ночь, внезапно возникшего Брендона, толчок от машины, его цепкие обьятия и холодок внутри — неспроста он появился в самый подходящий момент. Все, связанное с Брендоном Дэрроу — неспроста. И он смотрит, как будто собирается рассказать самую важную тайну — что-то такое, отчего Роуэн явно получит шок. Вскипит подобно литию по Фаренгейту, возненавидит до раздробленных лопаток и пожизненных гематом — в этот раз на самом деле. Кобра. Зоопарк. Я. Но вместо этого — еще одня затяжка и хриплое «ты очень даже ничего, когда не ебешь мой мозг проэктом». Дерроу — жалкий трус, у которого хватает сил волноваться о малышке Роуэн, следить за ней по вечерам и вытаскивать её сексуальную задницу из опасности, но только не это. Не сейчас, но в ближайшее время. — Милая юбка, кстати. В складочки, беленькая. Интересно, её снимать тяжело? Он видит прямую зависимость с расстоянием к нему и интенсивностью румянца Роуэн, и как же хочется все послать. Нет, она то пытается выглядеть невозмутимо, но нахуй так стараться, если все зрачками прописано. — Какой же ты придурок, Дерроу. Ее скованная и нерешительная улыбка нравится куда больше, чем безжизненная пустота и полная апатия — Брендон понимает, что готов на любую хрень, если она станет появляться чаще. … — Я знаю тебя лучше, чем ты можешь представить, — он там же, на детской площадке, где и прошлым летом вчетвером — Никки, Шон, Брендон и Хейли, только вот Никки больше не начнет выплевывать «шлюха» и «девственница» в одном предложении для Фрикс, а его весёлые подкаты к Хейли не будут такими глупыми; нет, Роуэн уже не по ту сторону решётки, Роуэн почти касается горячим коленом, когда раскачивается. — Ага, мистер Рыбкин. Хотя я всегда думала, ты слишком крут для мягких игрушек. — Это не так отвратительно, как спать с плюшевой коровой. — Не нарывайся, Дерроу, — она резко тормозит носками кроссовок в песок, чтобы остановиться, и Брендон хочет, чтобы Роуэн залезла на него, и он смог бы делать что угодно, но она лишь заправляет прядь волос за ухо и набирает кому-то смс. Она не та; не сядет на колени, не начнёт вылизывать дёсны. Ее клетчатая рубашка пахнет типичной Фрикс — он запомнил этот запах на вещах в её комнате, и он тянет за край на себя, пытаясь отобрать телефон, но девушка все время ускользает. Кто сказал, что Брендон Дерроу дружит с головой? Ему времени не жалко — он готов хоть всю ночь торчать на качелях, если есть возможность позадирать Фрикс. Ему нравится, как она заводится на его слова: никто так не реагирует. А ещё безумно бесит, если она прячет свои переписки. Похуй. Таааак похуй. Брендон достаёт пачку, гладит золотистое колесико зажигалки и закуривает, зная, что Роуэн никогда не лыбилась бы так в экран, пиши он ей. Особенно после правды. Ему хочется выкинуть её телефон в мусорку. — Может, перестанешь? — Роуэн смотрит уже пару минут, считывая неправильно. — Твой отец — не повод портить себе классный вечер. Знаешь, я уже давно так не веселилась. — Логично, когда почти все хотят твоей смерти, — Брендон пожимает плечами, но перехватывая её поникший взгляд, хочет огреть себя глыбой бетона. — Хей, можно я кое-что сделаю? — В прошлый раз это означало довольно… Роуэн дергается, когда он поднимается и ставит руки по бокам от неё, нависая сверху. Дерроу ведёт большим пальцем от подбородка вверх, минуя губы. Он не играет в джентельмена — просто никогда не пользуется своими трюками несколько раз подряд. Тем более, с Роуэн. — Шоколадное мороженное на твоей щеке, — поясняет он, облизывая свой палец. — Я заметил ещё у будки с сахарной ватой. Ты вкусная, Фрикс. Она открывает рот, Роуэн немного коробит от двусмысленной ситуации — Брендон Дерроу явно поставил себе цель засмущать её до потери пульса. Между ними нет воздуха, все атомы разом вытеснило, озон мутировал в что-то липкое и тягучее, похожее на клубничную жвачку или галлюцинации после кекса с травкой на вечеринке Шона, и ей нужно ухватиться за него, чтобы не умереть. Что за бред, а, Фрикс? Она делает глупость за глупостью, конечно, сейчас на волоске не висит жизнь Элисии или Хейли, но Роуэн лажает. Брендон вторгается в её микрокосмос, живет там, затягивает мелкой паутинкой. И сейчас — самая большая фигня, на которую она способна — можете захватить с собой поп-корн и пульт от телевизора. Интересно, сделает ли он потом больно? Три к одному, что сделает. Роуэн сплетает за его шеей руки и тянет к себе; Дерроу дважды объяснять не нужно — он даже не делает перерывов, чтобы глотнуть кислорода. Нервозно целует, сгребая в охапку, поднимает на руки и снова целует. За её спиной решетка — та самая, что была с Джейком, но все совершенно по-другому. Она другая. Брендон. Роуэн хрипит его имя по слогам пошлыми килогерцами, когда с ноги сползает левый кроссовок вместе с носком; он усаживает её на стиральную машину в своей ванной, и рвано шепчет, одновременно молясь на малахит её вен в запястьях и пытаясь сохранять адекватность — ради хорошей-плохой девочки Фрикс. Безуспешно, да. Правда — нехорошая правда — переплетается над их головами яркой неоновой вывеской с обратным отсчетом тикающей бомбы. — Кажется, я не смогу выпустить тебя отсюда так просто. Никогда. Он нуждается в лечении — дымом и ею, Роуэн. К херам весь остальной мир.