***
Даня сам не понял, как так случилось, что теперь они сидели на узенькой кухне с мебелью из икеи, и пили чай, заваренный из одного пакетика, потому что Даниил забыл купить продукты. Просто в какой-то момент, глядя на блондинистые вихры, выглядывающие из-под криминально для такого мороза маленькой шапки, и на красный нос и щеки, парень без слов открыл дверь подъезда и затолкал даже не сопротивляющегося Макса к себе. Теперь Максим сидел на «до опиздения удобном!» табурете, цедил слишком горячий и безвкусный чай (о чем он так и не поведал Даниилу, но тот понял и так, потому что пил тоже самое), и постоянно тыкал пальцем в окно, указывая на какие-то дома и по-детски восхищаясь. Пальцы у него были длинные и красивые. — Двадцать пятый этаж, да? — восторженно спросил Макс, на этот раз подложив одну ногу под себя и смотря еще дальше, где виднелся шпиль мерцающей флагом России Останкинской башни. — Двадцать четвертый, — еле проглотив кипяточный чай и стараясь особо не размахивать свободной рукой в конвульсиях, прохрипел Даниил, — Хочешь сладкого? У меня рахат лукум есть. Правда, он с Нового года еще остался, но че ему будет то? Максим просто кивнул, даже не поворачиваясь, и продолжил любоваться видом. Стоял январь и мороз, а оттого чистое, не затянутое тучами небо, порозовело и будто накрыло собой все дома, сделав их ежевичными — так в тот момент казалось парню, не евшему с одиннадцати утра. Даня положил белую тарелочку, слегка отломанную с краю, с кокосовым рахат лукумом, на стол перед парнем, и сел рядом, делая вид, что тоже заворожен видом на Москву, которую он лицезрел и так уже много времени, на самом деле рассматривая профиль Максима. Тот кусал губу, будто нервничая, и вертел в пальцах кубик сладости, продолжая смотреть в окно. Затем он наконец закинул конфету в рот и Даниил покраснел, наблюдая за тем, как двигается кадык Макса. Парень быстро отвернулся, положив ладони на колени и пытаясь унять сбившееся дыхание, чтобы Максим ничего не заметил. Его щеки полыхали, а в животе будто бы на самом деле порхали крылатые, заставляя парня смутиться еще больше. — У тебя есть балкон? — Максим наклонился прямо к уху, обдавая его горячим дыханием, и Даниилу на секунду захотелось, чтобы он подался вперед и захватил бы его мочку уха губами, втягивая ее в рот и облизывая. Даня указал в сторону единственной комнаты рукой, и выдохнул, когда парень ушел. Через несколько секунд заскрипела дверца и Даниил ударил себя по лбу, отодвигая табурет и, пройдя условный коридор, застал Макса с дверной ручкой в руке: он ошалело смотрел на нее, будто она шевелилась в его руках, и, смотря на эту картину, парень засмеялся. — Мог бы и предупредить, — достаточно беззлобно шикнул Максим, отдавая отломавшуюся ручку владельцу. — Я не успел, — ответил, отдышавшись от смеха, и, навалившись на дверцу, открыл ее, чуть было не снеся яркую фиолетовую лампу для растений, которая в детстве всегда казалась лампой для выращивания нелегальной травы, и, со всей силы ударив по дверной ручке, введя ее в пазы, шуточно пафосно полностью отворил дверь, — Добро пожаловать на балкон! Максим потрогал невидимую джентельменскую шляпу на голове и, поблагодарив в стиле фильмов США пятидесятых, прошел к окну, отодвинул сетку и, щелкнув зажигалкой, закурил. За окном уже полностью стемнело и градусник, прикрепленный хилой изолентой к одной из створок окон показывал за минус двадцать, поэтому каждый вдох-выдох парней образовывал огромные клубочки пара. Оба они были в массивных свитерах — на Дане был уродский свитер с оленями и каким-то деформированным Дедом Морозом, держащим в руках мороженое, и парень хранил эту вещь еще с подросткового времени, как память о доброй крестной из Канады, привозившей ему разные милые штуки, пока Даниил не ушел из дома под скандалы и крики о неправильности и будто собственной смерти в родительских глазах. Максим щелкнул по сигарете, отбрасывая ее куда-то вниз, и повернулся к Даниилу, облокотившемуся спиной о хлипкое ограждение и задумчиво рассматривая начавшие замерзать лепесточки мяты. В свете только мягкого неона, парень казался Максу еще более необыкновенным — лучи света странно переливались в его рыжих курчавых волосах, а в карих глазах будто не отражалось ничего, но это все равно было слишком красиво. — Ты гей? — засмотревшись, парень и не заметил того момента, когда Даниил неприкрыто начал рассматривать его в ответ. — Я знакомлюсь с парнем и в первый же день пью с ним чай на кухне, — Макс усмехнулся, переводя взгляд на растущую мяту на столике сбоку, — Уж вряд ли я гетеро. Но и не гей тоже. Даня приблизился к Максиму, оставляя между ними слишком мало расстояния, щекоча своим теплым дыханием замерзшую шею молодого человека, и дыша будто через раз. Потянулся рукой за его голову, закрыл створки окон и отступил в сторону, наверняка улавливая краем уха разочарованный выдох. Затем он поправил лампу, приблизив ее к растениям еще ближе, и взял Макса за руку, выводя с балкона. Его рука была маленькой, слегка шершавой и слишком теплой для человека, только что мерзнувшего буквально на улице, и Максиму это очень нравилось.***
Даниил сидел в парке на лавочке, на черном чугунном подлокотнике которой висел пакетик со старым сухим хлебом для птиц. Парень поддевал носком высоких кроссовок пожухлые красные и желтые листья, задумчиво смотря себе под ноги, и улыбнулся, когда почувствовал теплое касание руки на плече. Максим плюхнулся рядом, пододвигая Даню к себе за талию, и, быстро осмотревшись по сторонам, чмокнул парня в районе шеи, не прикрываемой большим шерстяным шарфом. — Я тебе ампулы те купил, — Макс откинулся назад, раскидывая руки в стороны, и, приподняв голову, смотрел на Даню, повернувшегося к нему, — Так представляешь, мне продавать не хотели. «Какой-то странный рецепт, молодой человек, сами написали наверняка, кому так назначают вообще?» Ухх. Но я выкрутился. Я молодец? — Молодец, — Даниил улыбнулся, обнажая зубы, и стукнул Максима по бедру, поднимаясь, — Пойдем, уточек покормим. Макс молча встал и, подхватив все нужные пакеты, взял Даню за руку. Парень опустил глаза и тепло улыбнулся.