Oculus Dei

Облака плывут так низко, что если я протяну руку вверх, смогу коснуться мокрого брюха грозовой тучи, а в ответ она изольет на меня град и молнии. Следовало бы испугаться, спрятаться под тентом и ждать неминуемого разгула стихии, но я все не двигаюсь. Я вижу, вижу, что начинается гроза, но не хочу никуда идти. Земля этой дрянной равнины пропитана кровью, ею дышит воздух, питаются все местные травы, все деревья, а с ними и твари, пожирающие ее ростки. Кровь всюду. Я знаю, я чувствую. И Солас чувствовал ее. Он видел своими глазами, своими серо-голубыми глазами смотрел вперед, щурясь на ярком полуденном солнце, впитывал оброненную кем-то боль. Я вспоминаю об этом только сейчас, когда снова и снова прокручиваю в голове каждое его слово, движение, когда пытаюсь вспомнить его лицо и посчитать выцветшие с годами веснушки на бледном лбу и переносице. О, лжец видел многое, если не все. Он водил меня в странные миры, пока я оставалась в своей же постели, он рассказывал о городах, давно разрушенных вероломными людьми, о том, что творилось до моего рождения, до сотворения нашего мира, нового мира, ставшего ему тюрьмой. Задумалась ли я о том, что стало источником этих знаний? Всего однажды, всего на минутку, перед тем, как сон забрал меня в теплые объятья иной реальности. Я закрываю глаза, когда первая капля падает мне на лоб. Дождь теплый, вязкий. Он смывает с моего лица пот, смывает остатки крови в волосах, я чувствую соль на губах. Я слышу отдаленные крики в лагере, суету и спешку, охватившую все вокруг, но не поднимаюсь с земли. Мне все равно, все равно, я хочу здесь остаться! Руки сцеплены за головой, ноги вытянуты… Особенно смелая галла стоит в паре шагов от меня и невозмутимо жует траву. Дождь теплый. И воспоминания у меня теплые … Я вижу улыбку Соласа, чувствую свою руку в его и нетерпеливо сжимаю колючую траву онемевшими пальцами. Вот мы стоим у входа в Киркволл, вот золотые статуи рабов прикрывают неподвижные лица, то ли смущаясь, то ли плача. – Их привозили сотнями, тысячами, – говорил маг, отходя все дальше. – Эльфы, люди, даже гномы… Все в цепях, только представь, все шагают друг за другом, бегут, если прикажут, делают так, как им велят. Я чувствую их боль сквозь века, Эллана, и она никуда уже не уйдет. Зачем столько зла в одном месте? Иногда он казался мне ребенком, потерянным и немного сердитым. Казалось, что со следующим словом маг топнет ножкой и обиженно скривит губы, а мне придется поцеловать его и лживо пообещать, что это пройдет. Закончив свой короткий рассказ, Солас рассмеялся, и случалось это так редко, что я решила, будто он просто закашлялся. Помню, что маг обнял меня, притянул к себе особенно резко. Он улыбался, но в глазах его все же был огонек печали, скорби о людях, которых он не знал, не мог знать. Дождь бьет меня по щекам, вода впитывается в одежду, вплетается в плотную ткань моего камзола, но не смывает воспоминаний. И не нужно, оставь их мне. Ветер движет траву, и та щекочет мои голые пятки, ласково гладит пальцы, медленно приводя в чувства. Воспоминания сменяют друг друга… Я вижу его перед собой, вижу, как он смотрит вдаль, в горы, как сосредоточен его холодный взгляд. Дымка тумана обхватила их острые вершины своими ласковыми пальцами, снег белеет среди тысячи звезд, среди миллионов созвездий, и глаза мои не желают распознавать его силуэт среди мрака ночи. – Наши собратья знали так много, Vhenan, – говорил он, не отрывая взгляда от далекого горизонта. – Про небо. Через пару месяцев будет видно созвездие Элювии, там, над горой появится большая звезда, – продолжал он, а я не слушала. Потому что Солас говорил не со мной. Только сейчас я понимаю, что каждый раз, когда нас было двое, он был один. Тело мое было недвижно, материально, но душа, она… Она испарялась, она сливалась с чем-то иным, с его естеством, с самой его сутью, саму меня превращая в ничего незначащую пыль на его пути. И сейчас, когда лжец покинул меня, когда он убежал во мрак, даже не попрощавшись, я чувствую, что кусок моей плоти, кусок моей души остался в его кармане. – Поцелуй меня, – сказала я, пока он сверлил взглядом небо. – О, я бы целовал тебя всю ночь, Vhenan, – говорил он, губами касаясь моих смуглых щек, подавляя охватывавшую их улыбку. – Я бы схватил тебя, закинул на плечо и отнес куда-нибудь… Дальше от чужих ушей. Это игривое настроение редко захватывало его дух, и я смущено улыбнулась, чувствуя, что уши мои краснеют. В ту ночь он был особенно ласков, он целовал мои груди, нашептывая мне названия созвездий, он прижимался так близко, что мое тело переставало быть моим, и теперь принадлежало кому-то, чему-то другому. Я ложилась на его алтарь, я была его жертвой, и каждый выбитый из груди стон оборачивался молитвой, вознесенной моему божеству. Солас любил подношения, он являлся за ними сам, скрытый сырой ночью и холодом замка, он являлся ко мне, ведомый зовом. Не знаю, плоти, сердца, души… Дождь теплый, дождь бьет меня по щекам, заставляя всхлипывать. А я уже не знаю, стекает ли по ним вода, стекают ли слезы. Мои глаза закрыты, я думаю лишь о том, кого потеряла. Лжец ушел, не сказав ни слова, ушел, потому что я… Потому что я была слепа. Я – чистый лист, и его истории проходили сквозь меня, лишь слегка задев, только раз испачкав громкими словами о прошлом. Солас ругал долийцев за упрямство, за гордыню, за тщеславие, а я, будучи образцовым собранием всех этих пороков, пыталась убедить его в обратном, рассказать, что мы не те гордецы. Он целовал меня, рассказывая очередные легенды, он показывал мне иные жизни… А я – чистый лист, все также пустой и безвинный, я ничего не впитала. Гроза разукрашивает небо молниями, и небесный огонь танцует перед моими глазами. Тут и там вспыхивают они, тут и там появляются тени, облака пляшут под песни грома. Обугленные стволы деревьев крошатся под проливным дождем, галла, пасущаяся рядом со мной, убегает, испугавшись очередного всполоха. Мне следовало бы убежать и забыть, но воспоминания давят сверху, не позволяя подняться. Я снова закрываю глаза, чувствуя, что подо мной собирается дождевая лужа, слыша голоса сопартийцев, голос Каллена. Его глаза, глаза жадного до ласк Бога видели во мне все. Каждый кусочек страха, составляющего нутро, каждую черточку личности. Он знал, насколько я боюсь волков, как смеюсь и как плачу, знал, что ненавижу, когда он молча буравит меня взглядом, и страстно люблю целовать его по утрам. Что люблю его руки в своих волосах, что люблю петь, пока слышит лишь он… А я, будучи слепым котенком, я – забывшаяся в счастье девчонка, не стоящая и куска его плоти, не видела ничего. Мое бездействие вытолкнуло его из моих же объятий? Это оно заставило эльфа бежать, стоило лишь положить оружие после той самой битвы? Во мне не осталось ничего, только пустота, густеющая над головой, только холод, идущий из глубин моего слабого нынче тела. – Тебе столько предстоит узнать, – говорил он мне за день, за два до своего отбытия. – О, Vhenan, как бы я хотел быть рядом… Каждый миг твоей жизни, каждую секунду быть рядом, чтобы направить на истинный путь. – А ты разве не будешь? – спрашивала я слишком наивно. – Ты справишься и без меня. Слепая. Беспомощная я не дала ему желаемого, и никогда не смогла бы дать. А ведь маг подарил мне столь много… Ты мог бы остаться, Солас? Мог бы? Мог бы, открыв мои очи достаточно широко, закинув внутрь меня не печаль, не тоску, но лишь знания. О прошлом, что видел ты, о будущем, что грезится. Дождь бьет меня по лицу, бьет снаружи, а печаль царапается внутри. Я поднимаюсь с земли, комки грязи падают обратно, отлипая от моей спины, остальные я стряхиваю руками. Я с отвращением оглядываюсь, находя под собой размытые волчьи следы. Дождь вымоет их прочь, и я так и не выслежу эту дрянную стаю, пока он не перестанет. Может, стоит завыть от досады? Тогда он, мой лжец, он увидит, услышит… И придет на озвученный зов?