Страх

Красный — цвет крови, Красный — цвет боли, Красный — цвет горя, Красный — цвет скорби.

В основном кошмары давно не мучили шляпника. Не то чтобы его ничто не мучило. Мучило. Но во снах давно не отражалось и давало хоть ночью отдохнуть, почувствовать себя обычным гражданином, а не жестоким Исполнителем организации под названием Портовая Мафия. В мафии лишь один закон: не можешь убить - умрешь сам. Мори Огай тщательно следил, чтобы таких проблем в рядах членов организации не было, и справлялся с этим довольно успешно. Чуя сначала тоже очень боялся кого-то убить. Ранить нет. Рана заживет, а вот пуля в лоб или сердце не даст шанса продолжить жить. Но со временем он привык, благодаря поддержке сестры Кое и, конечно же, Осаму. Этот ненавистный придурок помог ему перейти ту самую линию, чтобы больше не мучиться в страданиях после каждого убийства. Кареглазый даже и глазом не моргал, когда убивал, но Чуя не такой. Он совершенно другой, он не бинтованный придурок, который думает только о себе. На всем этом кошмары жизни Накахары не закончились, они только начались и испытания в виде убийства другого человека было лишь разминкой. В красный цвет окрасит мир война, В красный цвет погрузит мир она, В красном цвете будут люди жить, Красный цвет, и больше некуда спешить. Следующий проблемой стал «помощник». Первый раз Чуя нашел Дазая в ванной. Он не помнил, как смог позвонить Мори, не помнил, как они вытаскивали уже начавшего синеть Дазая из ванной, не помнил, как Мори попросил Кое проследить за Накахарой, чтобы тот не наделал глупостей. Два дня Осаму не приходил в себя. Кома. Вот что сказал Мори, когда сердце Чуи снова ухнуло вниз. — Шансы, что он выживет 50/50, — сказал тогда Огай, снимая окровавленные перчатки. — Будем надеяться на лучшее, но даже если выживет, то еще неделю пролежит в больнице. «Если выживет…». Эти слова резко и сильно въелись в сознание Чуи. Он не спал и почти не ел, а сидел около Дазая в течение нескольких дней. — Ох, а я думал, что уже умер, — после первых слов Дазая Чуя хотел ему врезать так, чтобы тот почки выплюнул. Он подскочил, нависнув над Осаму. — Ты совсем ахринел?! Какого черта ты делаешь?! Почему ты порезал себе вены сидя в ванной?! Почему? Почему… — Чуя оседал, пока говорил. Его не так шокировала ситуация и ее последствия, как слова Дазая и этот пустой безжизненный взгляд. Это второй страх Чуи. Он боится, что в один из дней ему скажут, что попытка Дазая умереть увенчалась успехом. Прошло чуть больше недели с выписки Осаму из больницы Портовой мафии, и вроде Чуя даже услышал слова извинения от Дазая. Тогда это грело сердце. Он обещал, что больше не будет делать такой глупости. И Чуя поверил. Зря. Недавно Мори выделил им квартиру с Дазаем, чтобы они полностью вошли во взрослую жизнь и поняли, каково это: жить одним в таком большом мире. Хоть они и были убийцами, но им ведь лишь 15. — Дазай, Мори тебя ищет, почему ты не отвечаешь на звонок? — из коридора донесся недовольный голос рыжеволосого парня. Тишина квартиры угнетала. Хироцу сказал, что Дазай дома, ему незачем врать, да он и не будет. Но тишина квартиры говорила об обратном. — Дазай? — уже более боязливо позвал парня рыжик, вытаскивая из кармана брюк нож и поудобнее беря в правую руку. Мори предупреждал парней, что к ним могут прийти те, кого они «обидели» и говорил, что они должны быть готовы. Скорее всего сейчас и есть этот первый раз. Аккуратно передвигаясь по коридору, Чуя подошел к косяку. Нужно аккуратно посмотреть в комнату, и если что, атаковать незамедлительно. Выглянув из-за косяка, Накахара потерял дар речи. На подсознательном уровне Чуя бросился к висящему на люстре Дазаю, перерезая веревку и смягчая собой падение бессознательного тела Дазая. Снимая удушающую петлю с шеи парня и прикладывая ухо к сердцу. Бьется. Значит Осаму жив. Чуя как в замедленном кадре наблюдал за «восстанием из мертвых» в исполнении Дазая. — Снова не вышло, — после этого Чуя все-таки ударил Осаму по почкам. — Ахуевшая, ты, скумбрия! Ты же обещал не совершать больше таких поступков! Какого черта, придурок? — негодовал Накахара, еле справляясь с гневом… или нет? Взойдет на небе кровавая луна, И красной станет вновь вода, Ведь красный цвет — цвет горечи и бед, Ведь красный цвет мешает людям жить сто лет. Сознание Чуи стало поглощать его. Словно топкие болота затягивали в себя. Голосовые связки не слушались, выходили только тихие и невнятные хрипы. Дыхание сбивалось, а все тело наливалось будто свинцом и тяжелело с каждой секундой. Он больше не контролировал его, он больше не контролировал себя. Накахара плохо помнит, что же именно произошло. Его сознание начало проясняться только тогда, когда он почувствовал прикосновение к руке. — Тише, Чуя — послышался над ухом успокаивающий голос Дазая. — Я рядом, не бойся. Голос действовал усыпляюще, да и сознание само снова провалилось в небытие, даруя спокойствие Накахаре. Очнулся Чуя только в больнице. Огай сказал, что его жизни ничего сейчас не угрожает и через пару часов он может вновь идти домой. Дазай все это слышал. Тогда он вновь пообещал, что больше не будет совершать попыток самоубийства. Ведь без него Чуя не выживет. Он умрет от своей способности. Смутная печаль. Главный страх рыжеволосого таился в нем самом. Порча. Так он называл свою силу, так называлось его проклятье, именно оно принесло множество мучений и страхов, и несет их до сих пор. Ведь он не знает, когда использование Печали усыпит его вновь, но только навечно. Красный — цвет ангела из Ада, Который убивает без изъяна, Красный — цвет крови на руке, Которая течет и тянется ко мне. После всего случившегося у Чуи появились пагубные привычки. Он стал постоянно курить сигареты, хоть и не дешевые, а вечером, после работы, заглушал свое расшалившееся подсознание вином. Вино у Накахары было только элитное. Он считал себя коллекционером и всегда выбирал лишь достойные, крепкие вина. Чего только стоило Шато Мутон-Ротшильд 1945 года. Тогда он очень долго за ним гонялся и отдал за него почти половину своих сбережений. Он хранил его на крайний случай, на самое большое торжество. Скорее всего он все-таки дождется того дня, хотя в мафии не угадаешь. *** Когда Чуе было 18, Осаму ушел из Портовой Мафии, когда на его руках умер Ода Сакуноске. Он ненавидел Осаму за все, а сейчас ненавидит за все в двойном размере. Он его бросил, Чуя теперь не может использовать Смутную печаль. Машина подорвана. — Ненавижу… Ненавижу тебя, тварь! Сдохни, скотина! — разбивая вазу о стену, кричал Накахара. Шато Мутон-Ротшильд было благополучно отложено на более удобный случай. *** Когда Чуе было 22, то Дазай вновь объявился в его жизни и сделал громкое заявление, находясь в плену у Портовой Мафии. Чуя плакал, но согласился. Как можно не согласиться, когда тот, по кому ты скучал все эти гребаные 4 года встал на колено, вынул из кармана бархатную коробочку и показал золотое кольцо в ней со словами: — Ты выйдешь за меня, Чуя? — хотя у Осаму и были кровавые подтеки на лице, он выглядел все так же роскошно и неповторимо. — Ты, конечно, тот еще мудак, но да. Я выйду за тебя — послужило ответом Дазаю. Считай жизнь началась с чистого листа. *** Боль. Страх. Отчаянье. В ушах громко отбивали ритм, будто кто-то стучит по гонгу железным молотком. Кошмары. Сегодня они снились один за другим, не давая вынырнуть в реальность и вздохнуть полной грудью, поняв что это сон. Смерть Кое, подчиненных, авиакатастрофа, снова смерть, но уже Дазая, как калейдоскоп крутилось все это, голос давно во сне сорвался и отчаянье стало настолько сильным, что в нем можно было легко захлебнуться и утонуть. Смерть, смерть, смерть, вот что следовало во сне за Накахарой, но никак не могла зацепиться своей косой за него. Страшно… — Чуя, проснись, ты уже давно плачешь, — треся за плечо своего партнера, говорил Дазай. Осаму уже боится за шляпника. Он будто не хочет его слушать, а ведь суицидник пытается минут как 20 его разбудить. — Нет… Нет… Не трогай… — будто в бреду шептал Накахара. — Хочу жить… Хочу… жить… Хочу! — с таким криком Чуя резко подскочил на кровати, давая Осаму в нос своим затылком. — Ай, ай, ай! — запричитал суицидник, потирая свой ушибленный нос. — Такой маленький, а так больно бьешь, — решил подстегнуть своего мужа Дазай, но из этого ничего хорошего не вышло. Да из этого вообще ничего не вышло, если говорить откровенно. Распухшие от слез глаза, хрипящие звуки из горла, растрепанные волосы, потерянный взгляд. Не таким Дазай знал Чую. — Эй, малыш, ну ты чего? Иди сюда, — протянув руки, Осаму подтянула к себе рыжика, ласково обнимая и гладя по спине, пока второй уткнулся лицом в плечо Дазая и сцепил руки у того за спиной всхлипывая. Слова сейчас излишни, суицидник лишь усугубит ситуацию. Чуя начинает говорить тихо, неразборчиво, но Осаму тщательно прислушивается к лепету рыжика. -… Она…при… страшно… оч… сме… я боюсь, — лепетал Чуя, не отрываясь от плеча Осаму. Во сне Дазай совершил удачную попытку суицида, хотя в реальности он этим не занимался с дня свадьбы. Но на теле брюнета уже было много отметин от его «специфического хобби». — Тише, малыш, я тебя никогда не брошу, слышишь? — обнимая крепче и чмокая в макушку убеждал Чую суицидник. — Я тебя защищу. Я всегда буду рядом, — улыбнулся Дазай. Чуя этого не видел, но даже по голосу было слышно, что это именно так. Он ему вновь поверил и доверился, еще крепче прижимаясь к Дазаю и закрепляя слова того поцелуям. Как жаль, что слова Дазая оказались очередной ложью. Да, я покровитель этой скорби, лжи, Но осуждать меня, ты лучше не спеши, Сначала вспомни все деяния свои, И тогда о мне уж что-то говори. *** Чуя как и Дазай не любит боль, но видимо в сражениях против Крыс Мертвого Дома это неизбежно. Демон Достоевский действительно поразителен в планировании своих планов. Все быстро, четко без каких-либо ошибок или просчетов. И именно сейчас целью Федора был Чуя. А точнее его смерть. В бою против Чуи участвовали эсперы, поэтому Накахаре ничего не оставалось. Дазай приедет через 10 минут, а убьют его максимум через 2. Раны не дадут продержаться ему дольше. Действовать нужно немедленно. Он верит в свои силы, он верит в Дазая. Он верит. В этот раз перчатки были быстро откинуты, нельзя терять времени. — О, дарители темной немилости, не тревожьте меня снова, — ужас начинается только сейчас. Сознание вновь поглощает его, а тело наливается свинцом. В живых никого не останется. Прикосновение к руке с черной сферой отрезвляет сознание, хотя сил в рыжике даже сейчас нет. Он стоит на краю обрыва, а за руку его держат холодные руки. — Преступление и наказание, — вот что слышит рыжий эспер. Он в руках Достоевского, а не Дазая. Это чертовски плохо. — Я слышал, что твоя способность сильна и действительно убедился в этом, — прозвучало холодно и пробирающе над ухом Чуи. — Смотри. Это завораживает. Но ты слишком опасен, — разочарованно вздыхают. Достоевский выходит из-за спины Чуи. Неизменное черное пальто с белым воротником и белая шапка ушанка. Северный эспер. — Скажи, какое твое последнее желание, — склонив голову к плечу и все так же держа обессиленного Чую за руку, поинтересовался Федор. — Я… Хочу перестать бояться. Не хочу больше чувствовать страх, — ответил Накахара, еле выдавливая из себя эти слова. В горло будто песка насыпали. Он чувствует, что это конец. — Тогда, я исполню его. Ты больше никогда не будешь чувствовать страха, — улыбнулся по-матерински Достоевский, вторя словам рыжего и отпуская руку Чуи, тыкая того в грудь пальцем. Этого достаточно, чтобы обладатель Смутной печали пошатнулся назад и стал падать с обрыва на острые камни. «Дазай, ты не сдержал своего обещания… Как и я. На свадьбе, я обещал, что мы умрем вместе. Но я нарушил обещание. Прости, Дазай», — последние мысли Накахары были только о нем. Он любил его, он верил ему. Но, видимо, Чуя просчитался, вновь доверившись Дазаю. Вновь просчитался. Зато теперь он не будет чувствовать страха. Он не будет чувствовать ничего. На камни упало тело эспера. Из-за удара сломались шейные позвонки. Смерть мгновенно. Зато не больно и уже не страшно. Я сделал много горя людям, да, Но избавлял от больших бед вас я, Вы много не видите, но я увидел, И теперь прошу простить меня. *** Вскоре на кладбище города Йокогамы появилась новая могила. Чуя Накахара. Ее украшали красные камелии и желтые тюльпаны. Все старались сохранить символику в выборе цветов. Его нашли в луже своей крови. Зато лицо его было умиротворенное, а того, кто убил одного из лучшиз исполнителей Портовой Мафии и так знали. Достоевский никого не щадил. Рядом с могилой сидел стройный силуэт. Каждый день Дазай приходил на могилу к Чуе и пытался понять, почему все закончилось именно так. С момента смерти Накахары прошел уже год. Достоевский затих, это не является хорошим знаком, скорее всего он строит планы. Его следующей целью был кто-то из агентства. — Чуя, знаешь… Мне очень жаль, что я не смог тогда успеть… — вздохнул Осаму, еле сдерживая слезы. Рана до сих пор свежа. — Знаешь, я обязательно отомщу за тебя. Я не умру и буду жить ради тебя. Я буду жить ради того, чтобы тебя помнили Чуя. Я люблю тебя. И всегда любил. Прости меня за все глупости, которые я совершал. Жаль, что я не смог сказать тебе это, когда ты был живым… Прости меня, Чуя. Прости… Ветер поднял осенние листья, закружив их в воздухе. Они пронеслись мимо лица Дазая, шелестя «Прощаю». Осаму улыбнулся, смотря в небо. Чуя его услышал и он безмерно счастлив. Он обязательно найдет Достоевского и убьет его. Жаль лишь то, что он не знает, что Чуя фактически сам попросил Федора убить его. Страх убивает даже сильных, и Чуя не стал исключением… А бутылка Шато Мутон-Ротшильд 1945 года, так и не дождалась того самого случая. Она так и останется стоять, как память о рыжем эспере. Эспере, который коллекционировал дорогие вина. Не нужно было давать вам жизни той, Нужно было давно забрать ее с собой, Ведь вы не видели, как уничтожали мир, Поэтому не будете вы больше жить, умри.