Лифт

— Какой этаж? — Пятнадцатый. — Мне выше. — Чёрт! — Нихуясебе! — Чёрт! Чёрт! Чёрт! — Бля! Тут есть кнопка «вызов»? — Внизу вроде… Сломана. Не нажимается. — Свет погас! Что за хрень? Э-э-эй! — Люди! — А-а-а! — Бляа-а-аха! — Эй! Кто-нибудь? — Это только со мной могло такое случиться! — Всё нормально. Всё нормально. Всё нормально. — Что нормально? Э-э-э! Лю-у-уди! Па-ма-ги-те! — Э-э-эй! Памаги-и-и-ите! Бляха! Спокойно. У нас есть время. — Какое время? — Час. Раз, два, три, четыре, пять… — Что за хуйня? Что за пять? — У меня клаустрофобия… Чё-о-о-орт. Ф-ф-ф… — Хера ли на лифтах тогда ездить? Э-э-эй! Люди! Помогите! — Ф-ф-ф… — Не кончаешься там? Так, надо звонить! Посвети, тут где-то памятка была вывешена… — Ф-ф-ф… Вот… — Так… Набираю: три-три-четыре-два- ноль-ноль-хуёвина-пять-семь… — Ф-ф-ф… — Нет связи. Что за ебанько тут развесили эти призывы звонить? — Тут просто нет связи… ф-ф-ф… Плохо мне! — Бляха! — Бля… — Абсолютный пиздец! Эй, паря, терпи. Тш-ш-ш… Вроде кто-то идёт! Помогите нам! Эй! Мы в лифте застряли! Позвоните, мы продиктуем номер! — Люди! Помогите! — Сволочи. Ушли… — Они вкрученные уже, горланили как потерпевшие… — Потерпевшие — это мы. А они счастливые… — Новый год только через час, а они уже готовы, что за люди? — Передовики… Это надо было так встрять! — Может, постоит-постоит и тронется? — Мы скорее тронемся! — Ф-ф-ф… Хватит уже по кнопкам бить, не поможет. — А что делать? — Не знаю! Зачем ты прыгаешь? А-а-а! — Кто-то мне рассказывал, что застрял, попрыгал — и лифт поехал. — Не хватало ещё упасть! Прекрати! — Бляха. Меня ждут. — Да что ты говоришь? Как будто я в чужом доме совершенно случайно в новогоднюю ночь оказался. — Мы ведь так долго просидим… У всех праздник. — Не каркай. — Значит, ты не тут живёшь? Ты сядь, легче будет. — Пол мокрый. Оплёванный. — Это снег… — И вправду легче… А ты из этого дома? — Не-а… Тоже пришлый. Как тебя зовут? — Ты думаешь, что мы настолько встряли, что пора знакомиться? — А что тут такого? Меня зовут Оскар. — Пф-ф-ф… Как херово-то. — Всем обычно нравится моё имя… — Имя-то козырное. Запоминающееся. Это мне херово. — Может, тебе выпить? Ты сел, что ли? Тут же наплёвано? — Чую, что надолго мы тут… — У меня шампань есть. — И у меня. Думаешь, всё настолько плохо, что пора открывать? — Думаю, что если всё-таки к двенадцати я доберусь до сто двадцатой квартиры и буду при этом без бутылки, то это будет последнее, о чём я буду переживать. Тем более что подарок-то мы не выпьем. — Что за подарок? — Духи. — О, так у тебя срывается романти́к? Как в том старом фильме про иронию судьбы… Невеста — то ли Надя, то ли Галя — в одиночестве прождала чувака всю ночь, вытурив мамулю. Я из дома выходил, так это кинцо по пяти каналам крутили. — Не, у меня не так… У Ирки целая толпа будет, человек восемь: однокурсники наши, один её подлипала с практики, пара баб с её фитнеса, двоюродный брат Иркин с каким-то гомиком… — О! Брат твоей возлюбленной гей? — Вроде нет, он художник, но его приятели все такие: патлатые модники с дырами в ушах и выбритыми фигурно лобками — в общем, тонкие ранимые натуры. — Ого! То есть ты рассмотрел выбритые лобки? Славно. Давай мою бутылку хлопнем, а то вдруг тебе всё-таки понадобится. — Ничего я не рассмотрел! Просто они все такие, пидорасы. — Что это ты сел? Наплёвано же… — Снег. Зовут-то тебя как? — Глеб… О! Я мастер, грамотно открыл, шипучка не вылилась… За знакомство, ну и с Новым годом! Ф-ф-ф… Кислятина. На… — За знакомство! — Хочешь, я тебе свой лобок покажу? — Э-э-э? — Ну, чтобы ты убедился, что не у всех гомиков есть интимные стрижки и стразы на яйцах… — Э-э-э… — Уха-ха-ха! Он отодвинулся! Уха-ха-ха! — Ты гей, что ли? — Что гей-то сразу? Пидорас! — Да ты гонишь! — Не гоню. Уха-ха-ха! Взмок от перепуга! — Убери лапы! — Не очкуй! На, ещё пивни… Оботри только горлышко, а то вдруг это заразно. На, говорю! — Не хочу. — Очкуешь… Боишься, что спою и соблазню? — Ну, ты и урод! Давай, я пару глотков… — Что это я вдруг урод? Я вполне симпатичный! А ты как раз не в моём вкусе, так что будь спок! — Хм… Я почти обиделся. Почему это я не в твоём вкусе? Что во мне не так? — Шампэ вовсе не кислое… Я западаю на брюнетов. Чтобы светлые хитрые глаза. Чтобы… Чтобы вот как сейчас от шампэ: бах в голову — и обнесло, и чесотка в носу и в пальцах. Впрочем… Я западаю не на тех. Шампанское — ненадёжный напиток, быстро выветривается… — Ирка тоже так говорит… — В смысле шампанского? — Что ей брюнеты нравятся. Типа актёрика из садо-мазо-бабского фильма про пятьдесят оттенков. — Джейми Дорнан? — Ага. У неё в комнате на всю стену баннер с ним, полуголым. Подружки на день рождения подарили. Бесит! — Уха-ха! Боишься сравнения не в свою пользу? Или красавчик смотрит с укором? Или его тёмные соски и полоска трусов от «Кельвин Кляйн» отвлекают на левые мысли? Ох-х-х… Ты чего? Больно же! Уха-ха-ха… — Дай ещё глотну… Откуда ты знаешь про «Кельвин Кляйн»? Ты был у Ирки? Знаком, что ли? — Нет. Просто в кого ни ткни, все эти труселя рекламируют. Может, светлый образ мистера Грея должен тебя сподвигнуть на какие-нибудь креативные ролевые игры типа «накажи меня, мой лев»? А ты всё по старинке: обжиманцы, чмоки, ахи-вздохи, миссионерская поза… — Пошёл ты… — Я бы пошёл, да, бляха, в лифте сижу. Гони бутыль. Ты замёрз, что ли? Руки как ледышки. — Перчатки потерял где-то… А ты к кому едешь? — К другу. Он-то точно меня поджидает в одиночестве. Материт, должно быть… — Может, искать пойдёт? — А что толку? На второй лифт почешет или по лестнице, а она далеко… — А в каком смысле он тебе друг? — В том самом! Уха-ха-ха! Сидит, горемычный, при свечах на столе и со свечами в анале, тоскует… Сливки киснут, мандарины сохнут, оливье заветривает… — Тьфу, заткнись уже! — Ты спросил, я ответил. Ла-а-адно, не фантазируй там ничего. Артёмка, возможно, и хотел бы такой Новый год, но тщательно шифрует свои чуйства ко мне. А я не провоцирую. Пусть будет другом, это надёжнее. Глотни ещё… За взаимность! — За неё. Значит, держишь своего друга во френдзоне? Травишь его? А зачем? — Затем, что я друзьями не разбрасываюсь, а страсти ему дать и не могу, и не хочу. Невзаимность несгибаема, и я подозреваю, что она — естественное состояние гомосапиенса, и не только гомо. А взаимное притяжение, скорее, исключение. — Ты пессимист. Мы выдули бутылку… Надо вторую открыть… — Я реалист. — Следуя твоей логике, невзаимность должна быть всеобщей. Тебя кто-то безнадёжно желает — значит, и ты кем-то отвергнут? — Безусловно! Только для этого необязательно быть отвергнутым. Просто я знаю, что для этого человека я, при всей своей невъебенности, никогда не буду существовать. — Это как? Держи бутылку… — До курантов еще есть время… Надо тормознуть, оставить пузырьков на желание. За Новый год! Чин-чин! Это было тоже в самый что ни на есть Новый год. Четыре года назад. Я учился на первом курсе, с компанией таких же долбоёбов, как и я сам, оказался на вечерине в одном клубе. Перевёрнутая ёлка, угар, децибелы, порошок и мескалин у туалетного дилера, Санта с курчавой бородой и в блестящих стрингах… Но главное — я. Во всех конкурсах-шмонкурсах, в плясках и тостах главный запевала. Ощущал себя небожителем, на меня все взгляды, и косые, и завистливые, и восхищённые. Дива соседнего столика принялась меня приглашать на танцы, её парень зажал с угрозами, другой мужик зажал с совершенно иными намерениями, фотограф снимал только меня или кого-то со мной, судя по галерее в конце праздника… Короче, настоящая звезда кампучийской эстрады, блядь. И вот посредине этого шабаша я вышел на балкон охладиться. И там стоял он. Как-то в один миг торч во мне растаял. Сначала просто от спины, от позы, от наклона головы. Он курил. Я же не курил тогда. Но подошёл и нагло попросил сигаретку. Он посмотрел на меня удивлённо, как будто вообще не ожидал, что рядом могут быть люди. Оглянулся на дверь, в сторону зала, изогнул бровь. Типа — где я? Что за музыка? Что празднуем? Но сигарету достал и даже дал прикурить, закрыв ладонью огонёк зажигалки от ветра. Потом отвернулся и вновь стал разглядывать что-то за деревьями. Я просто стоял рядом, делал вид, что курю. А сам разглядывал его. И такое острое болезненное чувство меня разобрало! Чувство, что мне нужен именно этот человек. Что мне жизненно необходимо положить руку на его спину, провести от виска к шее, вдохнуть запах его соломенных густых волос, просто напрямую заглянуть ему в глаза, услышать его голос. Я уже почти сделал шаг к нему, какая-то невменяемость на меня напала, ведь запросто мог получить по яйцам… Но шаг всё равно не случился. На балкон впорхнула девица. Красивая, яркая. С алыми губами. Она пришла за ним. Она, а не я, обняла его и беззастенчиво ткнулась ему в шею. Замарала ворот его рубашки своими губами… Она, а не я, стала что-то умоляюще ему шептать и перебирать его волосы своими пальчиками с кровавыми ногтями… Он вроде бы был не в восторге от красной девицы, но послушно подставил свои губы и был захвачен. Девица во время поцелуя приоткрыла глаза и коварно скосилась в мою сторону. А я… А я так и остался в полушаге. Меня пронзило это ощущение невозможности. И односложная мысль взорвалась в башке: «Никогда!» Я даже вслух её высказал. Никогда я не буду с ним, а он со мной. Никогда. Закон всеобщей невзаимности и несовпадений. — Ерунда! Во-первых, это лишь единичный факт, глюк одиночности посреди толпы. Так бывает с каждым во время шума и гульбы. Бац, и нахлынуло. Во-вторых, кто тебе мешал познакомиться? Не кидаться сразу с поцелуями, а побазарить. Может, он бы оказался дураком и ты расхотел бы его, а может, и взаимность бы приключилась. Ты сказал себе «никогда» и ничего не сделал. — Сделал. Я узнал, кто он, с кем он, подсаживался к ним за столик, а когда его таки вытащили на какой-то конкурс, вызвался быть его соперником. Безнаказанно облапал его во время веселья. Красная девушка его охраняла, как Форт-Нокс. Впрочем, он и сам не был расположен общаться. Так и ушёл. А у меня с тех пор заноза внутри сидит. — Познакомился бы потом, ты же узнал, кто он… — Я познакомился. Он меня не узнал. Я пришёл к нему в фирму под видом дистрибьютора. — Пф-ф-ф… Ты бы еще свидетелем Иеговы представился! А ты кто? Не дистрибьютор? — Я актёр. Смиренно тружусь в театре юного зрителя: то принц, то бравый солдат, то Джим Хокинс. Ну вот, припёрся к нему в фирму: бла-бла-бла… А он от меня отмахнулся, «передал» какой-то девчонке с почти чёрными губами. А у самого на воротнике тёмно-тёмно-бордовый мазок от этих губ… Потом я узнал, что он бегает в парке по утрам, стал тоже бегать. Даже кивал ему при встрече. А он в уши музон врубит и пилит по дорожкам. Я однажды вполне театрально поскользнулся прямо перед ним. Он, конечно, помог подняться, даже что-то одобрительное сказал, но на следующее утро всё равно не кивнул в ответ. Однажды я играл для него роль таксиста, так случилось… Он встречал в аэропорту очередную даму, в этот раз — розовая помада прямо на скуле… Туда ехали — трепались, обратно — трепались они. Розовая девушка игриво его за колени щипала, он ей криво улыбался. Однажды я узнал, что у его родственницы день рождения, и мне удалось стать тамадой. Чёрт бы побрал эти именины! Столько нервов за три копейки… А он — «ноль внимания». — У-ха-ха! Ты его преследовал! Прикольно! Может, он слепой? — Нет. Просто не видит именно меня. Каждая попытка укрепляла мою уверенность в том, что «никогда»… — Я думаю, что ты появлялся в его жизни всякий раз в виде каких-то второстепенных персонажей, да ещё и наверняка наделённых какой-то придуманной жизнью. В разных образах. Ты не был собой, он встречался с разными людьми, поэтому и не мог вспомнить тебя. Я вот тоже никогда не запоминаю, кому даю прикурить или кто бегает в зале на соседней дорожке. Тем более таксистов или «ходячих продавцов»! Ну… если только у него не дециметровые плошки в ушах или если это не бородатая женщина. А ты вроде не то и не это… — Актёрам нельзя туннели и татухи, это осложняет кастинги. Мы должны быть как безликая глина, чтобы можно было слепить и Дориана Грея, и Квазимодо. И, видимо, сам по себе я безликий. — А ты как? У тебя же клаустрофобия была… — Нормально. Ин вино веритас… — Чо? — Говорю, что надо ещё выпить. — Без десяти. Надо оставить на ноль-ноль. — У меня есть ещё. — Ого! Откуда? — Я подготовился. А ты мне даже не посоветуешь ничего? — Какой из меня советчик. Я если хочу познакомиться, то просто говорю: «Затусим?» Или: «Ты красивая… Милая… Прикольная…» Ну, и далее по списку. И всё образуется в лучшем виде. — Мне это не подойдёт… Прикинь, я к тебе такой подхожу и говорю: «Затусим? Ты красавчик, я тоже принц или Джим Хокинс, разве мы не пара?» — Да-а-а, пожалуй, въебу… — Вот и я о том же. — Слушай… Ого, у тебя длинные волосы? — Не особо. Для принца в «Золушке» нужна такая длина. — М-м-м… Вот я думаю, может быть, меня тоже кто-то любит, по твоей теории невзаимности. — Уверен в этом. Стоп. А твоя Иринка разве не любит тебя? — Моя Иринка со мной обращается как ты со своим Артёмом. Да-нет, улыбки-обидки, хочу-не хочу, приходи-забудь, и этот, что в трусах от «Кляйна», постоянно в снах и грёзах. — Кубики над полоской от «Кельвина Кляйна» — это, конечно, стопудовый детонатор любовного пыла. — Ей кажется, что неопределённость — это гарантия моей привязанности. — А ты привязан? — Хм-м-м… Чёрт знает. Она красивая. Идёт как пишет. А особенно хороша, когда танцует. Гибкая, импульсивная, огонь. Ну и милая. Мне не нравится, когда девушки молчат. Типа слишком умные или слишком тупые. Она же бренчит, как ведро с гайками, весело и легко. С ней не нужно придумывать тем, разглагольствовать о режиссерах-новаторах или о символизме Гарсиа Лорки. — Что-то ты всё не о том… А секс? — И секс. Минет — не такой уж и эксклюзив. — Что там эксклюзивного? — Что ты шепчешь? Но секса мало… То да потому… То братик приехал, то фильму печальную посмотрела, то голова болит, то зуб мудрости режется, то «глупое это занятие, лучше посмотрим "Голос"»… — Может, надо жениться, чтобы уж безотказно и по обязательству? — Жениться? Ты чо! — А чо? — Там презик уже начал лить мёд… — Не на нас. Открывать? — Конечно! — Давай желание загадывай пока! — Надо же записывать и подж-ж-жигать? — Ну… Не на чем. — Всё равно… Загадал! За взаимность! Пусть проявится та, кто меня любит… — Ох, бойся своих желаний… — По моим часам уже: бом! Бом! Бом! — Бом! Бом! Бом! — Та-да-та-та-да-та… — За взаимность! — За неё! — Оскар, давай я тебя поцелую! — А давай! — С Новым годом… — Прости… — Да ла-а-адно… Хотя мне неприятно! — Я увлёкся. Ну и… никто же не узнает. — Я надеюсь. — Могила. Давай ещё выпьем! — Но вообще-то ты классно целуешься… взатяг. — Даю уроки два раза в неделю, недорого. — Пошёл ты! — Прикинь, и найдут наши кости-косточки вот так, в обнимку… — Тут пол точно грязный! А ты совсем улёгся. — Давай на телефоне музыку включим! — И потанцуем! Дурдом! — У-ха-ха! Та-а-ак! Что у меня есть? Ритмичное нельзя — сорвёмся. Медленное тоже нельзя — возбудимся… — Ну ты придурок! — О! Би-2! «Лайки»! Я тебя приглашаю! — А я приглашаюсь! — У-ха-ха! Тем-но-ты бо-ят-ся-ске-ле-ты-в-шка-фу… — Рвётся от-нагру-зки-все-мир-на-я-сеть. — Нам дво-им до-ста-лся один-па-ра-шют… — Зна-чит, пры-гнем-вме-сте и-бу-дем-лететь…. — Ты так прекра-а-асна, мая-а-а лю-бовь! — Круто ты танцуешь… Я всё, я пас! — Я ж профессионал. — Мы на Восьмое марта в рестик с Иркой ходили. Так вот там парень один танго нас учил танцевать. У меня не получалось, я тупой в этом смысле. Так он вместо Ирки встал и начал двигать меня. Оказалось, что даже я могу! Вот это профессионал! — М-м-м… То есть ты сейчас умеешь танго танцевать? — Не… только с тем парнем смогу. Говорю ж тебе: я дундук в этом деле. — М-м-м… Это точно… Давай допивать. — Я без закуси так налакался… Интересно, там вообще меня ищут? — Лучше не знать. — Жрут вкусноту всякую… — Суки. — Зато мы вот с тобой познакомились… Будем потом вспоминать и ржать. — Ты меня и не вспомнишь потом, ты даже лица моего в этой темени не разглядел. — Разглядел. Я ж не этот твой, слепошарый… А ты меня на спектакль пригласишь? — Конечно! И потом посидим в нашем театральном кафе — как люди, при свете… — Посидим! — Если тебя не смущает моя ориентация. — Фигня… Лишь бы стразов на яйцах не было. — Зуб даю, их там нет! — Бляха, я в туалет хочу… Нас собираются спасать? Э-э-эй! Люу-у-уди! — Э-э-эй! Люу-у-уди! С Новым годом! — Так и обоссаться можно… — Э-э… Ой! — Ого! — Свет! — Святые угодники! Мы едем! — Офигеть! — Круто! — Так! Вот мой номер телефона, позвони, я вам две контрамарки достану. — Нахер две? Я один пойду. А это мой номер. Ты посмотри-ка, на пятнадцатый доставил! — Я, пожалуй, с тобой выйду и два пролёта пешочком пробегусь. — Бывай… — Пока! — Эй! Глеб! С Новым годом! Я ведь позвоню, ты только не зазвезди, прынц… — Счастливо! — Алло! Артём, все нормально, спасибо тебе. Все спецэффекты как задумывались, так и получились… Да… Всё удалось… По-моему, мы аккурат на третьем этаже встали, где никто не живёт… Ты миллиметровщик! Спасибо, с меня вискарь… Нет, я не зайду, побегу домой. Устал ужасно, а завтра работа. Маринке привет передавай и дочке чмок! Пока! — Алло… Оскар? Что случилось?.. Нет, я не у Артёма, домой иду. Артёма не было, он уже угнал куда-то. А что?.. Ты разругался?.. Тебя выгнали?.. Нехило… Что ты предлагаешь?.. Отличная идея! У меня дома есть ещё бутыль. Я подожду тебя на остановке автобусной, что напротив рынка… Тут в пяти минутах, жду! Молодой человек в смешной вязаной шапке-будёновке прокрутился на месте, разбежался и проехался по ледяной дорожке. Задрал вверх обе руки и крикнул: — Аллилуйя! — Засунул руки в карманы и строго сказал портрету известного певца на афишной тумбе: — Только надо как-то фотки его незаметно убрать…