Талый лед

Когда тебе двенадцать, нет ощущения ужаснее, чем давление обшарпанных стенок туалетной кабинки, в которой ты скрываешься от всего остального мира. Беверли знает это не понаслышке. Девочка ведет пальцем по строчной «б» в надписи типа «беверли марш — тупая сука/шлюха/очередное_оскорбление». Ей даже не обидно — за себя или «доброе» имя отца — лишь усталость подкатывает к горлу горьким привкусом. Удивительно, насколько они стали привычными. Школьница чисто из природного упрямства выправляет первую букву в своем имени — но не фамилии — на заглавную, добавляя петлю тлеющим окурком. В дверь кабинки кто-то неуверенно скребется. Сквозь щель между панелью двери и полом видны кожаные броги в грязевых разводах с двойным узлом на шнурках. Белч. — Выползай из своего кабинета, Марш! Клиент ждет на улице! — Крайне остроумно, — загнанно огрызается Беверли. — Проваливай! Дверца дребезжит от пинка. — А ну вылезай! — Я сказала, иди к черту, Хаггинс! И Бауэрса с собой забирай! Расцарапанная панель вылетает наружу с третьего раза. В образовавшемся проеме стоит Генри Бауэрс — самый невыносимый подонок на свете. Он проводит рукой по влажным волосам — в пыльное окно туалета бьют косые струи дождя. Улыбка разрезает лицо на две половинки, видные зубы так и хочется выбить — чтобы кровь хлестала фонтанными брызгами, густая, как забродившее вино, что он заставлял ее пить месяц назад. Уб-лю-док. — Беви, малышка, — он проводит языком по нижней губе (Марш чуть не выворачивает от омерзения), — почему ты не хотела выходить? Ты разве не хочешь ко мне? Беверли становится на унитаз, упираясь руками в стенки. — Не приближайся, Бауэрс. Не смей меня трогать, ты, сволочь! — оскорбление она уже визжит куда-то ему в живот — Генри держит ее за хвост и тянет вниз, сильно. Она дергает головой в попытках вытянуть волосы, и — о Боже — у нее получается: он сам отпускает ее, взамен вцепляясь пальцами в подбородок. — Маленькая шлюшка. Генри перехватывает девичью руку, стаскивает ее обладательницу с унитаза и волочет к выходу. — Ты сейчас поплатишься. Школьница тщетно елозит ребристой подошвой ботинок по скользкой плитке. Лужицы растворенной среди снега грязи оставляют продолговатые следы на джинсах и голых участках кожи. Беверли бьется, извивается — это бесполезно, пока ее правую кисть выворачивает этот выродок. Бауэрс вытаскивает ее на улицу, поднимает за плечо и ведет к машине Хаггинса. Девочка безвольно плетется, как куль с пылью, — на виске багровеет гематома от удара об ступеньку. Она наступает на подернутую эмалью льда лужу. Тот с треском ломается, вода скользит по обнаженной задравшимися штанами голени. Капли попадают на Генри. — Да ты издеваешься, да? — он встряхивает ее. — Беверли? Взгляд наконец-то натыкается на капли свернувшейся уже крови. — Мать твою, Марш, не смей откидывать копыта! Бауэрс неуклюже подхватывает шатающееся тело на руки и спешит в сторону дома, наступая на ту же лужу, что и она. На крики приятелей он, разумеется, не обращает внимания. Дома тихо. Отец в участке. Генри облегченно выдыхает и небрежно кидает девочку на продавленный диван. На кухне обнаруживается пузырек с перекисью и стерильные салфетки. Школьник предпочитает не заморачиваться об их наличии в доме и тащит найденное в гостиную. Беверли слабо шевелится и открывает глаза. Сразу нападают множество ощущений: колкости волос под щекой, пыли прямо под носом, стягивающего кожу холодка. На висок падают капли, пузырящиеся на коже. Резкий запах жжет ноздри, как и перекись — в ране. — Очнулась? Беверли пытается встать, но не может. Голова гудит, рану печет, а тело ведет в сторону, как после алкоголя. — Никому не говори об этом. Никогда. Марш прикладывает ладонь ко рту, чувствуя, как школьное пюре проталкивается наверх. — Эй-эй, не смей блевать в моем доме! Вали! Девочка вылетает на предельно возможной скорости. Тело скручивает тугим жгутом, ноги не слушаются полностью. Под усилившимся дождем волосы намокают и липнут к щекам. Она продолжает бежать. Она позволяет себе обернуться лишь на перекрестке — и видит, как Бауэрс провожает ее странным взглядом из-под нахмуренных бровей. Удивление чуть было не заставляет вернуться, но Беверли возвращается домой, игнорируя странное чувство благодарности, лижущее ребра. *** — Скорее всего, он мертв, — жестко припечатывает Майк. — И слава Богу, — сразу же откликается Ричи. — Одним придурком меньше стало на планете. Его вразнобой поддерживают Эдди, Бен, Стэнли, согласно хмурится Хэнлон. Билл смотрит на молчащую Беверли. — А ты что думаешь, Бев? Беспокойство в голосе отрезвляет не хуже пощечины. — Всем будет лучше оттого, что он мертв, — она говорит уверенно и непримиримо. Но сама знает, что лжет.