Путешествие в Древность

Не верьте тем, кто никогда не плакал Над песней или гибелью гнезда Ведь слёзы слишком небольшая плата За то, что гаснет чья-нибудь звезда Не верьте тем, кто никогда не плакал Вслед уходящей женщины своей Ведь слёзы слишком небольшая плата За одиночество её ночей. Не верьте тем, кто никогда не плакал Когда он верным другом предан был Ведь слёзы слишком небольшая плата За то, что друг тебя в себе убил Не верьте тем, кто никогда не плакал. (с)

Я летела по Толмачевской трассе, влетая в повороты на огромной скорости и бесстрашно ныряя в междурядье, заставляя водителей испуганно шарахаться в стороны. Пару раз проскочив на красный и чуть не попав под джип, я все-таки стала смотреть по сторонам. Просто чтобы не подогнать кого-нибудь под статью. Что будет со мной – мне было все равно. Внутри была только горечь и какая-то непонятная пустота, а в голове звучали сказанные на прощание слова: - Даша, спасибо тебе за это чудо. Спасибо тебе за это приключение. Я не представлял, что в мире может быть такая нетронутая красота. Ты… ты подарила мне месяц другой жизни. Месяц чуда... – Том наклонился и поцеловал меня, стирая пальцами непрошеные слезы со щек. – Не плачь, пожалуйста. Мы же прощаемся не навсегда… Я жду тебя на первые же каникулы. Хорошо? - Хорошо, - я вымученно улыбнулась и крепче прижалась к нему. - Не плачь, ну, пожалуйста. Или я никуда не полечу! - Куда ты денешься, - я покачала головой. – Иди, до конца регистрации десять минут. - До свидания? - До свидания… - Я буду скучать, Даша. - Я тоже. Он целует меня еще раз, совершенно не стесняясь того, что на нас смотрят. Медленно наклоняется, цепляя лямки рюкзака, и резким, быстрым шагом уходит в зал регистрации. Все. Я одна. Снова. В голове эхом отдались слова: «... за это приключение…». Вот так. Приключение. За все то время, что мы пробыли вместе, я не услышала другой характеристики. Все-таки я была права. Для него все это: поездка в экспедицию, наши приключения, наш… роман – всего лишь приключение. Из здания аэропорта я вылетела быстрее пули. Оседлала мотоцикл и рванула со стоянки, оставляя на асфальте следы шин. Влетев в город, я, не задумываясь, проскочила через несколько больших перекрестков и вылетела на Советское шоссе. Мне нужно успокоиться, иначе что-нибудь сотворю, и не факт, что это закончится без повреждений меня и мотоцикла. Добравшись до плотины ГЭС, я бросила мотоцикл на стоянке у въезда и пошла пешком. Взяв литровый стакан латте в придорожной кофейне, я пошла вдоль широкого бетонного ограждения, отделяющего импровизированный тротуар от проезжей части. Дойдя до середины плотины, я уселась на ограждение и уставилась на беснующуюся внизу воду. Боги, какая там глубина… С другой стороны плотины – пропасть, в которую с ГЭС низвергаются белые потоки. А тут… огромная, темная масса воды с невообразимой глубиной. Обское водохранилище. Рукотворное море, на воду которого я приходила медитировать, когда мне плохо. А сейчас… Сейчас мне хочется попросту сдохнуть. Поставить стакан на этот широкий железобетонный парапет и просто упасть вниз. Выплыть будет невозможно – там работают вороты, затягивающие воду в турбины ГЭС, и мою тушку просто перемелет в кашу их лопастями. Но я не спрыгну. Не дождетесь. Я сидела на теплом от солнца бетоне и пила кофе. По лицу текли слезы, но я даже не пыталась их остановить. Я не истерила. Не всхлипывала. Мне было просто очень больно. Я снова наступила на те же грабли. Я снова влюбилась. Я позвала его в свой мир – в мир экспедиции, и он туда пришел. Он прошел посвящение. И теперь он – как я, посвященный археолог. Брат по крови. Мужчина, которого я впустила в свою жизнь. Первый мужчина, которого я впустила в свою душу после того, как развелась с Артемом. В свою душу, в свои мысли, в свою постель… Когда мы ехали с Алисой в то путешествие, я стремилась к тому, чтобы утихомирить свою беснующуюся личность. Успокоить ту боль, которая точила меня изнутри. И мне это удалось. Мотоцикл дал мне ощущение свободы, власти над дорогой и всем тем, что я делаю. Я защитила диссертацию, я стала преподавать. Шеф дал мне должность своего заместителя – невероятный успех. Проехав расстояние, равное по длине Евразии, я многое переосмыслила и нашла потрясающего друга. Такого, о котором сложно было даже мечтать, по которому сходят с ума миллионы женщин по всему миру. А потом он приехал на новогодние каникулы, и мы… я запомнила эти десять дней как лучшее, что было в моей жизни. Мы дурачились, гуляли, разговаривали… Даже то, что отношения Алисы и Джереми не получили продолжения, не омрачило моего настроения и не разбило то спокойствие, которое я обрела после возращения из Европы. А Лиса по поводу своего неудавшегося романа молчала. Я не спрашивала ее – захочет, так сама расскажет. А лезть в душу с жалостью… Мы с ней в этом одинаковые – ни ее, ни меня нельзя жалеть. Только хуже будет. И мне, и тому, кто жалеет. Я уехала в разведку безо всякой надежды на то, что за время моего отсутствия что-то изменится. И потому мое изумление не поддавалось описанию, когда по возвращению в лагерь я увидела идущего мне навстречу Тома, вооруженного топором. А потом… потом все так закрутилось. Как в том фильме: «Я чертовски привлекателен, вы чертовски привлекательны. Так чего время терять?». Я послушалась Алису и отпустила вожжи. Ярильная ночь, мой переезд в мою-не мою палатку, плечо Тома, служившее мне подушкой на протяжении двух недель. Его руки, его губы, его глаза… Я сделала большой глоток и закусила губу, чтобы не завыть. Там, на Алтае, я думала о том, смогу ли я все бросить и поехать с ним, если позовет? Там я еще думала. А сейчас понимаю, что смогла бы. Бросила бы все к чертям: университет, мотоцикл, отряд… Шеф бы меня понял и отпустил. Отдала бы ключи от квартиры Алисе – пусть живет. Все бы бросила, собрала бы чемодан и поехала бы с ним. Куда угодно. На самолете, на поезде, на мотоцикле… да хоть на черте верхом! Но он не позвал. Он просто ничего не сказал. Хотя… «Я жду тебя на первые же каникулы». Только эти каникулы будут через пять месяцев. И вполне возможно, что за это время ждать меня уже будет некому. Ведь это жизнь. И в этом мире много женщин, что гораздо красивее, чем я. И гораздо покладистее. Которые не шляются по полгода по всяким краям географии, не гоняют на мотоциклах и пахнут дорогими духами, а не дымом костра и машинным маслом… Конечно, я могу переодеться «в приличное», продать мотоцикл… Только это уже буду не я. И это мы уже проходили. Я прикрыла глаза и вспомнила последние дни пребывания Тома на Алтае. Слезы потекли с новой силой, но я не прекратила прокручивать в голове картины прошлого. Так надо. Вспомнить сейчас и отпустить – потом будет легче. Солнце играло на вершинах, бликуя в водах Чулышмана и заставляя непроизвольно щуриться. Мы работали уже пять дней, зачищая каменную кладку кургана. Когда мы впервые увидели этого гиганта, то не поверили, что это рукотворное сооружение. Почти тридцать метров в диаметре. Вершина – острая, а, значит, есть надежда, что мы будем первыми зрителями симфонии древности. На разбор насыпи у нас ушел еще день, и мы поняли, что не успеваем. За два дня нужно закончить и возвращаться – у Тома самолет, да и Посвящение никто не отменял! Том работал наравне со всеми, беспрекословно выполняя все приказы шефа. Работать мы прекращали только тогда, когда на долину начинали опускаться сумерки. Шли мыться, ужинать и спать. Сил больше не было ни на что. Ну, почти ни на что… Мы спали с ним в одной палатке. Каждое утро начиналось с того, что я просыпалась от его поцелуя и улыбки. Или сама будила его тем же. Даже когда я была дежурной по кухне и оставалась в лагере, он встал со мной ни свет ни заря и помогал готовить завтрак, больше мешая, на самом деле. Он был рядом. Постоянно. И мне было хорошо. Я гнала от себя мысли о том, что каждый прожитый день, каждый час приближает меня к его отъезду. А он молчал, не поднимая эту тему. Думал ли он об этом? Наверное, думал. Но ни со мной, ни с кем-то еще не делился. Могилу мы вскрывали трясущимися руками. Аккуратно, сантиметровыми слоями снимая землю, мы надеялись найти что-то если не сенсационное, то интересное – точно. Не зря же шеф сюда так рвался. Мы с Юлькой сидели в могиле и аккуратно снимали слои земли с едва проявляющихся костей. Курган огромный. В таких хоронили или вождей, или… Я сняла очередной слой и увидела под совком характерный зеленый цвет. Бронза. Странно – для ножа слишком рано. Неужели сосуд?.. Аккуратно обкопав края, я поняла, что это не край сосуда, это – край ручки. - Андрей Палыч! - Чего? Нож? – шеф склонился над краем могилы, вглядываясь в ее глубину. - Нет. Сосуд, бронза. Есть у меня подозрение, что нашли мы джигита на коне с золотыми зубами и с шашкой в замахе!.. Выгнав из могилы нас с Юлькой, шеф сам занялся зачисткой, и минут через сорок мы увидели ЕГО. Высокий, сантиметров тридцать, сосуд с широким горлом и фигурными ручками. Позеленевший от времени и пребывания в земле. Но… Это был сосуд! Бронзовый! Пазырыкский! И, судя по очертаниям его боков, под слоем окиси мы найдем рисунки того самого, скифо-сибирского стиля. За сосудом последовала конская упряжь, сам конь, и, непосредственно, скелет. Очень богато одетый, с мечом и кинжалом. Из одежды и доспехов сохранились шлем и бронзовый нагрудник, инструктированный какими-то камнями. Стоило нам счистить с позеленевшего металла землю и вытащить броню на солнце, как она тускло заблестела в нескольких местах. Золото. Бронзовый нагрудник, инструктированный камнями и золотом. Вот тут уже можно вызывать National Geographic! Что, собственно, мне и поручено было сделать по приезду в Новосибирск. Не журналистов вызывать, конечно, а привезти фотографии Академику*. А он уже пусть решает, что делать. Радость от находок больше походила на массовую истерику. Мы прыгали вокруг вечернего костра, обнимались и смеялись, как дети. Это было настоящее научное, археологическое счастье – найти сенсацию, раскопать ее, вытащить на свет божий и понять, что это сделал ты! Это твоя находка. И вполне возможно, что твое имя войдет в историю науки. А может, и не войдет. Но, как минимум, навсегда останется в памяти. Том смотрел на происходящее восхищенными глазами, а, когда ему дали в руки шлем, просто потерял дар речи. - Даша, а это вправду третий век до нашей эры? - Примерно. Точно только в лаборатории можно определить, - я улыбнулась, щурясь на пламя костра. – Нравится? - Очень! Я держу в руках вещь, которой больше двух тысяч лет! Невероятно! - Вполне вероятно. Ты ж его держишь! – я рассмеялась, глядя на его довольную физиономию. – Теперь тебя с чистой совестью можно посвящать в археологи! После таких-то находок! - Но их же не я нашел! А ты и Джулия… - Да нет разницы, кто нашел и кто зачистил. Мы – команда. Мы нашли. Костер потихоньку догорал и отряд начал разбредаться по палаткам. Я сказала Тому, что сейчас приду, и ушла с темноту, где шумела река. Дойдя до дальних от лагеря камней, я спряталась за ними и уставилась на темную воду, в которой отражались низко висящие звезды. Высокогорье – это особый мир. Кажется, что тут можно достать рукой до неба и сорвать звезду. Они кажутся такими близкими… Мне нужно было просто побыть одной. Подумать, посмотреть на воду. В голове давно зрело решение, но меня останавливал какой-то непонятный страх. Когда-то я уже сделала первый шаг. А потом вышла замуж за этого человека. Стоит ли мне снова делать первый шаг самой? Да и как мне задать вопрос таким образом, чтобы Том понял, что я просто хочу понять, что делать дальше, а не мечтаю о красивой жизни? - Дашка, ты тут? Голос, раздавшийся из темноты, заставил меня нервно вздрогнуть. Из темноты вышел Серега и остановился в метре от меня. - Тут. Чего хотел? – я чертыхнулась про себя, проклиная его наблюдательность. Помереть спокойно не даст! - Поговорить, - он поднял руку, упреждая мой ответ. – Подожди, послушай. Я не собираюсь лезть в твою личную жизнь. Просто послушай, а дальше – решай сама. Я боюсь за тебя. Еще несколько дней – и он уедет. И я не вижу твоей радости и ожидания того, что ты едешь с ним… - А я должна тебе докладываться? - Да подожди ты! Даш, я тебя давно знаю. Столько, можно сказать, не живут, - Серега грустно усмехнулся и присел на выступ одного из камней. – Идиотом себя чувствую. Ладно. Давно надо было сказать, а я… - Что – ты? – мне стало не по себе от этого разговора, словно сейчас происходило что-то, что должно было произойти очень давно, но не происходило, тщательно сдерживаемое и скрываемое. - Я тебя люблю. Я потеряла дар речи от этого признания. Чтобы Серега, вот так… Я давно догадывалась, что что-то тут нечисто, но чтобы так! Да и странно представить даже такую ситуацию: я и Серега. Нет, не потому, что он плохой, а я такая хорошая… Не потому, что кто-то из нас недостоин другого. Просто мы друг друга знаем целую жизнь. - Сереж, я… - Даша, дай договорить. Я тебя знаю восемь лет. И восемь лет люблю. Но… - Теперь ты меня послушай. Сереж, ты же сам понимаешь все?.. - Понимаю. Ты никогда… - Никогда. Не потому, что ты плохой, или чего-то там недостоин. Глупость. И знаю я все давно. - Знаешь?! - Знаю, - я грустно усмехнулась, представляя, что творится у него в душе. – Подожди, дай сказать, я же тебя слушала. Я не хочу давать тебе какую-то надежду, зная, что не смогу ее оправдать. Я не хочу тебя делать «запасным вариантом», как поступают многие женщины. Я тебя знаю восемь лет. И как бы мы с тобой ни ругались, я всегда считала и считаю тебя другом. Настоящим. На которого я могу опереться. И я тоже тебя люблю. Просто за то, что ты есть. Но быть рядом с тобой… Прости меня, Сереж. Я… Он молча подошел и обнял меня, прижал к себе. Мне показалось, что прошла целая вечность, а мы все стояли и молчали. - Спасибо тебе. - За что? – я отступила на шаг, вглядываясь в его лицо. - За честность. Пусть лучше так. Пусть все останется, как есть. Только… - Сереж, не надо. - Надо. Если тебе будет плохо, или нужна будет помощь – у тебя есть я. Ну и, морду кому, если что, набить… Я рассмеялась от неожиданности, представляя эту феерическую картину. - Я думаю, что не понадобится! - Давай лапу, спать пора! – я с удивлением увидела протянутую мне руку и как-то с легкостью ее приняла. Ощущение своей руки в большой теплой ладони Сергея неожиданно меня успокоило. В лагерь я вернулась в абсолютно спокойном настроении и с принятым решением. Я не буду поднимать эту тему. Не потому, что боюсь, а потому, что, если я ему действительно нужна - он все скажет сам. Принцип Воланда срабатывает всегда. И я ничего ни у кого просить не буду. Сами увидят и сами дадут. А нет – значит, так надо. Значит, так правильно. Мы законсервировали курган и, погрузив находки и упаковав вещи, двинулись в обратный путь. Погода словно угадывала мое настроение, и почти все время нас сопровождали низкие облака, цепляющиеся за вершины. Я была абсолютно уверена, что грозы не будет. Ни одной. Почему – не знаю, просто была уверенность. Мелкий дождь в расчет не принимается. Мы приехали в лагерь глубоким вечером и, едва разгрузившись, пошли купаться. Холодная Катунская вода окончательно подтвердила мое решение. На такое я не решалась никогда. Шеф всегда говорил, что на Алтае даже самые матерые атеисты начинают верить. И я поверила. Ночь укутала лагерь, и я, оставив Тома в чадыре, выскользнула в бархатную лесную темноту. Забравшись в палатку, я покопалась в рюкзаке и выудила с его дна то, что таскала с собой во все экспедиции, но ни разу не применяла по назначению. Батин нож. Боевое оружие, с которым он прошел чеченскую войну. Его подарок на мое восемнадцатилетие. Одна из самых дорогих мне в жизни вещей. Я вышла из лагеря и ноги сами понесли меня к Камню. Его сухая поверхность приятно холодила ладони. Впервые я лезу на него одна – без Алисы. На самом деле опасно, но… Мне сегодня тут никто не нужен. Свидетелей быть не должно. Я стояла на камне и чувствовала неожиданно тёплый для ночи ветер. Он трепал волосы, с которых я сняла резинку, распустив хвост. Я смотрела на воду и горы и чувствовала, что все делаю правильно. Сделав несколько шагов, я остановилась у края камня и присела на одно колено. Вода, окружающая камень, бурлила, образовывая мелкие водоворотики. Я опустила в нее руку, чувствуя, как тысячи иголочек холодной воды впиваются в кожу. Сняла с пояса нож и резанула по мокрой ладони. На тонком порезе тут же проступила кровь и закапала мелкими капельками в воду. - Отец-Алтай и Катунь, мать великая! Духи гор и ты, Великий Лес! Услышьте меня и примите жертву своей дочери. Я не прошу у вас ничего – ни богатства, ни счастья. Пусть все в моей жизни будет правильно. Не хорошо, не плохо, а правильно. Как бы мне потом не было от того хорошо или плохо! С этими словами я опустила руку в воду и почувствовала, как вода смывает кровь. Вытянув руку, я увидела чистый порез. Жертва принята. Спасибо вам, Великие Духи! - Даша!!! Как ты туда залезла?! Я дернулась назад и увидела Тома, стоящего у подножия камня. Он смотрел на меня расширенными от испуга глазами и протягивал руки. - Ногами! Иди сюда! Я показала ему дорожку и помогла взобраться наверх. - Ай! – я отдёрнула руку и спрятала ее за спину. - Даша, что это?! – Том держал мою пораненную руку и с ужасом смотрел то на порез, то на нож у меня на поясе. – Еще одна твоя личная традиция?! - Нет. Просто так надо, - я попыталась высвободить руку, но не тут-то было. - У тебя кровь идет! - Не страшно. У меня пластырь с собой есть, - я выудила из заднего кармана сверток и отдала Тому. Через несколько минут моя рука была заклеена белыми полосками, а сама я аккуратно спущена на берег с камня. - Зачем ты это сделала, можешь объяснить?! - Том, поверь мне, так было надо. - Это что, жертва?! - Да, жертва. Духам, - я тихонько обняла его. – Том, все хорошо. Просто… мне это было нужно. Не беспокойся, со мной все нормально. Пойдем в лагерь. Нужно выспаться – у тебя завтра Посвящение. - Кстати, вот мне интересно, как мы поедем, если мне клеймо на одно место поставят? – он улыбнулся, плотнее привлекая меня к себе. - Успокойся! – я расхохоталась, ярко представляя себе картинку. – Сейчас клеймо уже никто не ставит – несколько лет назад нажаловались на бесчеловечность нашего начальства, и теперь знак ставят теплой сажей! - А если я хочу, чтобы мне его поставили?! - Ну, я могу сказать шефу, но это больно. Очень больно. - Можешь считать, что я мазохист! Но я хочу такое же клеймо, как у тебя! - Ну, тогда ты сам напросился! Мы расхохотались и в обнимку пошли к темной полосе леса. Утро Посвящения началось с того, что Том искал свои ботинки. Нашел на дереве и долго пытался их оттуда снять. Лично вешала, так что мучился долго! Потом все посвящаемые, то бишь Том и практикантропы, искали по лагерю «волшебные вещи» - лопату с бантиком, топор с синей ленточкой и еще кучу всякой мелочи. Следующим пунктом издевательства была попытка занять стул, стоя друг к другу спинами и с завязанными глазами. Для этого испытания я выбрала Тома и Леху – самого высокого из перваков. Фишка была в том, что колоду, исполняющую роль стула, перед самой командой «Начали!» заменяли на небольшой тазик с водой… Над мокрой задницей Лехи, оказавшегося чуть проворней, ржали так, что окрестные деревья качались. Потом мы заставили Тома и оставшуюся компанию выдувать из пепла конфетки и лопать их. Не дав несчастным умыться, мы завязали им глаза и заставили кормить друг друга сгущенкой. То, во что превратились их лица, когда сгущенка смешалась с пеплом, без смеха вспоминать невозможно. А потом прибежало ужасное чудовище, сделанное из простыни, папоротника и до кучи разрисованное углем. И спастись от него можно было, только быстро добежав до квадрата, при помощи которого отрядный художник измеряет раскоп. Квадрат размером в один квадратный метр лежал на посредине поляны. А внутри него были еловые шишки. Мноооооого шишек! Вопли народа, обутого в основном в шлепанцы, смешались с воплем «Хо-хо-хо!», донёсшимся со стороны лагеря. Со спуска вальяжным шагом шел высокий мужчина, завернутый в белую простыню наподобие тоги. В одной руке он держал лом, а в другой лопату. На груди, обтянутой простынёй, углем было криво написано: «Бог!». - Я бог Археологии, и я пришел благословить выдержавших испытание! Обалдевшие глаза Тома, глядящие на весь этот бедлам, я описать не смогу. В тот момент я просто погибала от хохота. С пинка Сергея, выполнявшего роль разводящего, народ на коленях полз к Богу через всю поляну, чтобы получить лопатой по башке и уже на своих двоих подняться в гору – в чадыр, для постановки клейма на задницу или любое другое место. Стоило первому из посвящаемых достигнуть чадыра, как из него донеслись дикие вопли, всполошившие всех остальных. Я шустро отделилась от остальных и зарослями побежала наверх. Постановку клейма Тому я не могла пропустить! Тем более, что он будет первым за последние пять лет, кому его поставят по-настоящему. И ставить его буду как раз я – шеф сказал, что раз я рассказала, то мне и делать. И я жутко трусила, что у меня просто не поднимется рука. Момент истины. Тома запихнули в чадыр, где ярко горел костер, на котором грелись «орудия пыток», одно из которых было настоящим. Ему завязали глаза и заставили чуть спустить шорты. - Ты уверен? – я до последнего надеялась, что он откажется, и мы поржем над очередной перемазанной жирной сажей физиономией. - Да! Ставьте уже, страшно! Я взяла кочергу в руки и замерла, глядя на курящийся конец с литерой «А». Мою руку перехватила другая, и в ту же секунду раздался вопль боли. На этот раз настоящий. Я в свое время орала еще громче – это очень, очень больно. Спустя несколько минут я уже сидела в палатке и обрабатывала ожог. Том тихо шипел сквозь зубы, но никаких комментариев не давал. А потом был банкет и аукцион, на котором я за тысячу рублей купила «лот от шефа», в котором оказалась отлитая в бронзе химера – реплика той самой, что мы нашли несколько лет назад на нашем могильнике. Я повесила ее на толстый шнурок и подарила Тому – в довесок к свидетельству на гербовой бумаге, выписанному шефом и знаком ИАЭт**. Рано утром мы стартовали в Новосибирск, добравшись до города уже к вечеру. Я не пустила Тома за руль, мотивировав это тем, что он не знает дороги и местных особенностей общения с ГИБДД. Было безумно тяжело ехать с пассажиром в два раза тяжелее себя, да еще на груженом вещами мотоцикле, но я справилась. Отмыться, проводить Тома, скататься к Академику – и обратно. Алтай меня все так же ждет. Город встретил нас пылью и смогом, от которого мы отвыкли. Было ощущение, что просто нечем дышать. За сутки относительно принюхались. Отмывшись, мы долго сидели на кухне, потягивая чай с привезенными с Алтая травами и перебрасываясь короткими фразами. Мы договорились, что Том позвонит мне, как только приземлится в Москве. Там будет пересадка на рейс в Лондон, до которого у него будет несколько часов. Дурацкое расписание рейсов. Россия… От лицезрения воды меня оторвал звук телефона. Я посмотрела на экран телефона и положила его рядом, перевернув лицом вниз, чтобы не было слышно звонка. Это Том. Значит, я сижу тут уже больше трех часов. В горло снова вонзилась иголка боли, сжавшая его и заставившая закусить губы. Я приказала себе не плакать, залпом допила кофе и спрыгнула с парапета, запихивая телефон в карман мотокуртки. Долетел – и слава Духам. Потом позвоню. А сейчас… а сейчас пора домой. Завтра много дел. Очень много. Я поставила Тень в гараж, погладила ее по баку и пошла домой по ночной прохладе. Подойдя к своему подъезду, я остановилась и запрокинула голову, вглядываясь в темные окна своей квартиры. Еще вчера, даже сегодня они горели ярким светом, и там нас было двое. А сегодня я буду там одна. Совсем. Я тряхнула головой, сбрасывая наваждение, и вошла в подъезд. Поднявшись на свой этаж, я заметила фигуру, сидящую у двери моей квартиры, и тихо выругалась – только бомжей под дверью мне сейчас не хватало. Медленно подойдя ближе, я пригляделась и остолбенела. Сидящий под дверью поднял на меня глаза и медленно поднялся на ноги. Мне показалось, что я вижу призрака. Ну, или очень хорошо получившуюся галлюцинацию. - Ты же улетел?! - Я не смог, - Том, живой и настоящий Том сделал шаг мне навстречу и остановился. – Как только ты вышла из аэропорта, я развернулся и побежал за тобой. Но... ты уехала с такой скоростью, что догнать тебя было невозможно. И я поехал сюда. - И давно ты тут сидишь? - Часов пять. Я боялся, что ты уже уехала на Алтай, и я не успел… Он преодолел оставшееся между нами расстояние и обнял меня так крепко, что у меня перехватило дыхание. - Том… - Подожди, послушай меня. Даша, я идиот… - Том, но… - Я должен был сказать тебе это еще там, в горах. А я… я испугался. Ты сильная, ты очень сильная. Я привык, что женщину надо защищать, помогать… Но ты не приемлешь такой помощи. Ты другая. Я не знаю, что будет дальше, как я смогу… Но я смогу. Я тебя люблю, моя алтайская принцесса. Я молчала, глядя на него во все глаза от удивления. Потом перевела взгляд чуть ниже и увидела, что он мне что-то протягивает. - Что это? - Ключи от моей квартиры. Ты согласна? - Надо будет сделать тебе ключи от моей, - я приподнялась на цыпочки и обняла его за шею, спрятав лицо. – А как же самолет в Лондон? - Я перезаказал билет на послезавтра – иначе сорву контракт. Так ты согласна? Ты поедешь со мной? - Поеду. Докопаю экспедицию только – у меня тоже «контракт», - я посмотрела на такое дорогое мне лицо, словно светящееся в темноте улыбкой. – Пойдем домой. Я повернула ключ в замке, и мы скрылись в уютной темноте квартиры. *Академик – прозвище д.и.н., проф. В. И. Молодина, директора Института археологии и этнографии Сибирского отделения Российской академии наук. **ИАЭт – Институт археологии и этнографии СО РАН.