For моего самого блондинистого разочарования
_
Юнги не слышит, как кто-то настойчиво вжимает кнопку дверного звонка до упора. У Юнги наушники уже на ладан дышат, но если придерживать провод у основания, то они ещё немного, да протянут. Мин, как всегда, лежит лицом в подушку и ни о чём не думает. Ему невмоготу заниматься самосожжением, поэтому он просто пытается почувствовать. И не то, чтобы ему удаётся. Девушка бесцеремонно проходит в комнату с выкрашенными в серый цвет стенами, садится на корточки рядом с изголовьем кровати и с неприкрытым любопытством рассматривает Юнги. Тот не замечает даже — снова в трансе. Она хлопает парня по плечу, на что тот с трудом поднимает голову и разлепляет свинцовые веки. Его совсем не удивляет девушка с подушкой в руках, что пришла к нему посреди ночи. Мин сонный, уставший и абсолютно опустошенный. — Ты красивый, — шепчет она, про себя отмечая, что блонд смог бы освежить бледный цвет лица парня, — почему я не видела тебя раньше? — Ты кто такая? — донельзя осипшим голосом хрипит Юнги, пытаясь сфокусироваться на незнакомке. Пустые бутылки пива, что валяются около кровати с белой резной спинкой, сделали своё дело, отгораживая Мина от реальности. — Ёнхи, — оповещает та, — зови меня нуной. Юнги, вообще-то, не слишком интересно, что эта нуна забыла в его квартире, поэтому он снова опускает голову и закрывает глаза, возвращая наушник на прежнее место./Голоса в голове кричат — Только не отпускай./
Утро, на удивление, наступает ровно в шесть сорок три. Ёнхи мирно посапывает на соседней кровати, что располагается у противоположной стены, а Юнги думает, что у него галлюцинации. Он помнит, что на этой кровати никто не спал уже около двух лет. Мин бесится и сжимает кулаки, подавляя в себе желание заорать на всю округу. Его злит, что проснулся в такую рань; злит, что абсолютно незнакомая девчонка спит на чистом постельном бельё, что предназначено не для неё; бесится, что не может прогнать эту самую незнакомку. Мину кажется, что она станет его спасением. Он думает, что уже спасен. — Ты затопил меня, помнишь? — чуть громче напоминает девушка, привлекая внимание озверевшего парня. Юнги абсолютно точно помнит, что за весь день не сдвинулся с места ни на сантиметр, а ванну тем более не принимал. У него все дни спутались и смешались в ненужный серый комок однотипных воспоминаний, поэтому парень не особо вдается в подробности. Он впервые так внимательно осматривает собственную комнату, не поднимая головы с подушки. Обрывки пожелтевших страниц с рандомными цитатами из ненавистных книг, что прикреплены канцелярскими скрепками к небольшой канве не его руками, кажутся Юнги до ужаса скучным и заезженным решением оформления комнаты. Он натыкается на «Просыпайся. Плачь.» и хочет содрать полотно со стены. Из-за не до конца вылеченной пневмонии Мину кажется, что он глотает битое стекло, потому как горло безбожно болит. Легкие в груди чешутся и горят, вызывая желание вырвать их к чертям собачьим. Он уже не помнит, как простыл и когда в последний раз принимал таблетки. Юнги басисто кашляет в кулак, вытирая мокроту с руки о белое постельное бельё в синюю клетку из Икеи. Ему на Ёнхи откровенно похуй, поэтому он собирается прибавить музыку погромче и снова провалиться в небытие, но наушники действуют вопреки его плану. Юнги психует./Свет имеет свойство гаснуть. И загораться вновь./
— Какая ты мне нуна? — прищуривается парень, когда девушка даёт ему столовую ложку приторного сиропа с солодкой. Мина тошнит от омерзительной субстанции, но в его аптечке один только бинт и перекись водорода осталась, — Я бы тебе и семнадцати не дал. — Потом выпей чай, — Ёнхи ставит на тумбу кружку с мелиссой и бергамотом, пока Юнги корчит гримасу отвращения и тянется к стакану воды. — И как тебя угораздило? Мин пожимает плечами, а сам вспоминает, как целую ночь пролежал на холодном асфальте в дождь. Его знатно потряхивало и колотило, но он, как конченый мазохист, упивался этим чувством. Каждый камень, что впивался в его оспину сквозь ситцевую рубашку, впечатывался в его разум, как последнее, что он ещё способен ощутить. Юнги, вообще, немного странноват. Молится на бесчувственность, но, ощутив пустоту, рьяно пытается вырваться из неё, наплевав на боль. Сейчас же, парень лежит на чистом постельном белье, укутанный в одеяло на пуху, а рядом лежат чистые носовые платки. Юнги непривычно тепло и впервые так уютно в собственной квартире. У Юнги закрываются глаза, и он засыпает без музыки./Он скрещивает пальцы — лишь бы получилось./
— Ты ещё не до конца выздоровел. Ёнхи обнаруживает Юнги на балконе, поглощающего очередную пачку легких сигарет. Девушка курит единичку, Мин же — самые тяжелые. Вот только за этими самыми тяжелыми в магазин идти надо, а на одних тонких далеко не уедешь, поэтому руки сами одну за одной выуживают. Юнги, если честно, не помнит даже, когда выходил на улицу в последний раз. Вместо ответа парень кивает на табуретку рядом с собой. — Я сейчас должна сказать что-то романтичное, так ведь? — Ёнхи ежится от соприкосновения голой кожи ног с холодной поверхностью сиденья, — поговорим о черных дырах? — Лучше спроси то, что действительно хочешь узнать, — безэмоционально басит Мин, смотря перед собой. — Чья кровать стоит в твоей комнате? — Моего брата, — без запинки, будто готовился, чеканит юнги, — но он на ней больше не спит. Ёнхи молчит немного, а потом ни с того ни с сего подытоживает: — Если бы я была такой красивой, как ты, я бы тоже была несчастна./В прятки играть уже бесполезно./
— Юнги, — в тишине слова слышны отчетливее, но Юнги и так слышит. Он о наушниках забыл давно, а спать сегодня что-то совсем не хочется, — мне нужна подушка. Мин хмурится, смотрит на Ёнхи, что лежит в паре метрах от него, а потом спрашивает, зачем ей вторая, когда одна уже есть. — Я не могу заснуть. Мне нужно обнять что-нибудь. — Могу предложить себя, — для чего-то ляпает парень, в упор глядя на девушку. Та не смущается нисколько, а с кровати встаёт и, пересекая комнату двумя шагами, на Мина всем телом наваливается. Юнги не успевает сориентироваться, как девчачьи губы прикасаются к его и нежно смыкаются вокруг нижней. Юнги инстинктивно приоткрывает рот, кончиком языка дотрагиваясь до трепетных губ, получая горячий язык девушки в ответ. Парень тушуется, аки старшеклассница перед настойчивым бойфрендом, мол, руки не распускать, а поцелуи только на третьем свидании. Он вообще не дышит и старается по крупицам собрать потерянное самообладание, но не от жара тела и не от касаний холодных рук под майкой. Юнги необъяснимо трясёт, лихорадит и накрывает с головой. Мин чувствует. И он боится. Боится снова обжечься./Боль приходит внезапно и резко./
* * * * *
— Может, я тебя придумал? — в шутку (а может быть и нет) спрашивает Юнги, прижимая голую спину девушки к себе. Они, лёжа в наполненной ванной, курят одну на двоих, а свободные руки сцепляют в замок. Между зелеными плитками ванной давно поселилась плесень, а на умывальнике в стакане по-прежнему стоят две зубных щетки, но ни одна из них не принадлежит девушке. — Не исключено, — тянет Ёнхи, выдыхая струю дыма в потолок. Она улыбается уголком губ и бросает докуренную в раковину. И Юнги действительно на секунду пугается, что всё это плод его воображения или же очень реалистичный сон, какие снились ему ни один раз. Он сдавливает девчачью руку чуть сильнее. Так, на всякий случай. Если подумать — Ёнхи странная. Она не отпускает волосы ниже плеч и во сне иногда плачет. Девушка никогда не покупает лотерейные билеты, ненавидит хризантемы, курит редко, но так, будто это последняя сигарета в её жизни. Пальцы у неё тонкие, а ногти пожизненно окрашены в цвет переспевшей черешни. Её возраст — загадка, сложнее Бермудского треугольника. Внешность у неё по юному невинная, а мысли поломаны чёрт знает чем. Только она могла додуматься нацепить на Мина синие бойфренды с порезами на коленях, растянутую майку с непонятным принтом и хипстерскую шапку. Юнги ещё пошутил про очки с простыми стёклами и рюкзак, но Ён решила, что серёжек-колечек будет вполне достаточно. Мин этот стиль оклеймил самым безвкусным, что ему довелось попробовать, но на улицу он всё-таки вышел, и даже познакомился с близким другом девушки. — Расскажи о брате, — без подготовки спрашивает собеседница. Юнги, без подготовки, заходится плачем./Ёнхи — вспышка, и Юнги хватает всего одного раза, чтобы ослепнуть. И перестать держаться./
Юнги помнит всё, что связано с Ёнхи. Он знает запах её салфеток для снятия макияжа, а по ночам приносит банановое молоко, потому что девушку жажда мучает. Он вполне мог бы поставить стакан воды рядом с кроватью, но Мин решает, что это лишнее. Он её боготворит и, неожиданно для самого себя, признается в чувствах. Каждый раз, видя следы босых ног на уродливом линолеуме по утрам, Юн просто клянется, что невозможно каждый раз забывать полотенце и возвращаться за ним в комнату. (а ещё он улыбается в ладонь и притворяется спящим, чтобы после душа Ён залезла к нему под руку, разгоняя остатки сна мокрыми волосами.) Ён уходит зачем-то, но Юнги знает, что это ненадолго. Мин думает, что их разделяет всего этаж, а Ёнхи думает, что исчезнуть бесследно уже не получится. Она бы рада была стереть все воспоминания о себе и пропасть, но слишком крепко влюбилась. Ён хотела бы сохранить хоть что-то ценное в своей жизни. Но Юнги не станет исключением — он сломается. — Серьёзно, кто ты такая? — смеётся накуренный Юнги, влюбленными глазами глядя на объект своего бесконечного обожания. Он ищет её сверкающие глаза среди дыма от спецэффектов и мерцания стробоскопа, именуя их своим единственным сокровищем. — Я твоя нуна, — девушка делает глоток бренди, перекрикивая громкую музыку клуба. Мину, впрочем, ответ не так уж и важен. Ему всё равно, откуда она взялась, но он вдруг начинает верить в судьбу и исцеление души. Юнги склеивается обратно. Ёнхи без очереди врывается в до безобразного грязный туалет клуба, голыми коленями падая на тёмно серый кафель, что уже покрыт чей-то рвотой. Пока она опустошает желудок в унитаз, люминесцентные лампы рвут капилляры в глазах, капая на белки красными чернилами. Черепная коробка рвется на части. Ён кричит истошно и так громко, что сама пугается и на секунду забывает о болях. Она из последних сил стирает с подбородка кровь, смешанную с рвотой, чтобы Мин не увидел её в таком состоянии. Ёнхи знает — это нормально./Посмотри на себя в зеркало — твоя душа саднит от открытых переломов./
Юнги прокручивает моменты жизни с Ёнхи столько раз, что забыть кажется уже невозможным. Ему даже приходит в голову записать все воспоминания на камеру, но эту идею он отметает почти сразу. Он не забудет. Даже пытаться не станет. Юнги оттирает желтый нос девушки от одуванчиков её же платком, совсем не обращая внимания на застиранные пятна крови. Парень вывозит Ён на концерт симфонической музыки на открытом воздухе, хотя они оба от классики не в восторге, но кто сказал, что они собрались слушать? Парень бросает покрывало под деревом, что располагается далеко от сцены, и неловко плюхается на него, хлопая по свободному месту рядом с собой. Девушка замерзает почти сразу, поэтому второй плед идёт в бой, делая обстановку до предела смущающей. Пальцы Мина ловкие и бесстыдные, чего не скажешь о Ён. Она рдеет, сопротивляется, но после пары манипуляций всё же сдается, кладя голову на плечо Юнги. Ей до закатывания глаз приятно и до раскрасневшихся щёк стыдно. Ёнхи горячая и жадная до мозга костей. Она умоляет Юнги пойти домой и продолжить в менее напряженной обстановке, на что тот охотно соглашается. Парню всё мало, в то время как голос девушки напрочь сорван, а тело измотано. Оно отдается на ласки с одного касания, что срывает Юнги с петель. Юнги не знает точно, но люди, кажется, называют это чувство любовью. Юнги падает лбом на плечо Ён и долго молчит, прежде чем глаза снова наполнятся мутной солёной водой. Юнги проклинает весь мир./В прятки играть уже бесполезно./
— Почему ты не сказала мне? Ёнхи слышит вопрос, на которой у неё хранится миллион заготовленных ответов, но она почему-то решает просто: — О том, что я соседка снизу? — О том, что у тебя рак, — Юнги орёт, как не в себя, и с размаху бьёт кулаком в дверцу шкафа, моментально сдирая кожу с костяшек. Ему изо всех сил больно и до рваных нервов обидно. Он падает на колени и снова прокручивает: «Запущенная третья стадия рака легкого вот-вот сделает последний рывок и перерастёт в четвёртую — с метастазами. Я не хочу кормить вас обещаниями. Это не лечится.» Ему, чёрт возьми, не хватает сил уговорить девушку согласиться на терапию, потому что она не принимает даже: «Ён, ради меня, попробуй, а?» Ёнхи понимает, что не успела исчезнуть вовремя, но каждый раз отвечает: «Я хочу, чтобы ты запомнил меня живой.» И Юнги запомнит. Он не забудет даже под дулом пистолета, потому что всё это похоже на одну очень дешевую мелодраму с ебаным концом, к которому Мин не готов как и физически, так и морально. Ёнхи понимает, что убивает последнее, что у неё есть. Она убивает Мин Юнги./Влюбись без оглядки, а дальше — бездна./
С этого момента Мин выкидывает все сигареты, что были в доме, разбивает пепельницы и покупает пластыри против курения. Он затаривается банановым молоком и сдвигает кровати в своей комнате. Юнги натягивает улыбку до ушей и обещает Ён незабываемых эмоций и новых впечатлений, что им ещё предстоит пережить. Ёнхи учит Мина, что если в стеклянной бутылке гранатового сока плавают осадки, значит он натуральный, а Мин строго настрого запрещает Ёнхи гулять под дождём. И плевать, что летом он тёплый. Юнги завороженно смотрит на девушку, расхаживающую по дому в сорочке размера XL, что спадает с левого плеча, и думает, что всё ещё наладится. Он мечтает купить патефон с трубой и посадить на балконе куст апельсинового дерева. А ещё мечтает о том, чтобы любовь всей его жизни перестала умирать. Все старания Юнги рушатся в капли крови на белоснежном платке Ёнхи. Процесс умирания не останавливается./Останавливаются голоса. Он уже утонул. Это не лечится./
У Мина в телефоне бесчисленное количество запросов на тему «как умирают от рака» и столько же дыр в душе. Он изучил всё вдоль и поперёк, от чего перестал спать по ночам и начал много думать. Он наизусть знает все заумные термины, но помочь всё равно не может. Тут даже медицина бессильна. По утрам он приносит Ёнхи букет одуванчиков, а по ночам давится слезами, отстирывая одежду и простыни от крови, что с каждым разом становится всё больше. У него психика слабая, а руки жилистые и красивые. Он клянется, что всю жизнь готов отстирывать эту самую кровь под ледяной водой до онемения конечностей, только «живи пожалуйста, ладно?» И Ёнхи живёт. Задыхается, кашляет почти без перерыва, извиняется, но живёт. В это утро им особенно хорошо. Форточка открыта на всю, что позволяет легкому ветру разносить цитрусовый запах кожуры от съеденного апельсина по всей комнате. Юнги головой лежит на груди Ён, а рукой забирается под её майку. Он умиротворенно сопит, пока девчачьи пальцы перебирают его волосы на макушке. — Ты сделал всё правильно, — говорит она, украдкой поглядывая на парня, — в тот день, в больнице. Юнги не пугается и даже не вздрагивает. Он, наверное, больше всего на свете ждал этих слов. Ждал, когда родители стояли в холле больницы за его спиной, в ожидании решения; ждал, когда подписывал бумаги об отключении искусственного питания своего брата, что уже пятый год находился в коме; ждал, когда от него отвернулись все и оставили одного. «Мёртвым всё равно» — изо всех сил кричал Мин, когда настало время опустить руки. Он больше не мог навещать человека, который оставался жив лишь по показанию датчиков. Его сгибало пополам и крошило на кусочки. Он замкнулся. — Может быть и так, — Юнги вдыхает глубже (быть может, с облегчением) и наваливается на девушку сверху, устанавливая зрительный контакт. — Ты потрясающая. Ты такая, что мне кажется, будто рядом с тобой я не дышу. — Почему умираю я, а больно тебе? — искренне не понимая, спрашивает девушка, заглядывая в воспаленные глаза Мина. Юнги и сам не знает. Парень выводит девушку на балкон, укутывает в одеяло, а рядом ставит намешанный отвар. Он в интернете читал — это помогает. Они молчат и улыбаются куда-то в сторону. Юнги откровенно хуёво, поэтому он грезит о сигарете уже который день, но не может. Ему и думать об этом противно. Лето заканчивается, от чего на улице становится холоднее. Юнги, если честно, тоже заканчивается. Начинается тряска./Одно целое с несовместимостью на генном уровне./
Мин мажет пересушенные губы Ёнхи детским вазелином с запахом клубники, а потом целует их и оторваться не может. Он не хочет говорить о том, что голос её охрип и слегка понизился (или всё это паранойя?). Девушка похудела и осунулась, но Юнги не расстраивается, а только больше еды на дом заказывает, потому как повар из него никакой. Юнги снимает канву с цитатами со стены, перекрашивает её из серого в лиловый, а волосы в блонд. Ему хочется выкинуть всю мебель из дома и купить новую, но Ёнхи категорически против. Парень улыбается чаще и разговаривает без умолку, будто у него второе дыхание открылось. Он наслаждается. Каждой проведенной вместе секундой наслаждается, но по ночам всё равно просыпается и к дыханию девчонки прислушивается. Поверить не может, что такая, как Ён, досталась такому, как он. Ёнхи самая что ни наесть взрывная. Девушка открывает черный маркер, подходит к стене и крупными буквами выводит «внутри тебя» на фиолетовом фоне. — Я всегда буду жить в твоём сердце, правда? Мин чувствует, что его легкие сжимаются до предела. Он не хочет дышать./Он просто стал жертвой её юности./
— Ты меня любишь, Юнги? С подбородка Ёнхи капает кровь, пока Мин трясущимися руками пытается избавиться от въедающейся в его сознание жидкости всяческими способами. Девушка задыхается кашлем, давится кровью и марает ковёр, имитирующий зелёную траву. — Больше жизни люблю, — Юнги съедает половину слов, придерживает её за плечи и трясется от подступающей безысходности. Он мечется из комнаты в комнату, таская бесполезные тряпки и тазы, но на самом деле ему далеко не это нужно. Просто слишком невыносимо видеть, как умирает его Ён. Просто он не может. И пытается убежать. — Я тоже тебя люблю, — в перерыве между приступами шепчет она, размазывая кровь по всему лицу. Ёнхи улыбается горько-горько, а потом заглядывает Юнги в глаза, будто впервые их видит, — мой блондин. Самый красивый. Мин хватает её руку и прижимает к губам, крепко зажмуриваясь. Он не может. Не может. Не может. — Тебе нужен зонд, Ён, — умоляюще тянет парень, — я должен вызвать скорую. — Не позволяй им засунуть трубку мне в желудок, — надрывно стонет та, снова заходясь кашлем, — Прошу тебя, Юнги. Мне очень больно. Мин верит. Ему тоже больно. Юнги впивается в насквозь мокрую тряпку пальцами, изо всех сил пытается не закричать и переводит взгляд на лампочку у потолка. Она яркая, режет глаза и, кажется, готова взорваться под пристальным взглядом, полным душевного опустошения. За окном самое раннее утро, что только доводилось видеть парню. Юнги тоже кашляет, но не от крови, а от рыданий. Его щеки исполосованы слезами, а на душе раны одна на одной. Юнги знает, что чувствует Ён. Он читал. Вот только Мин готов поспорить, что его боль в стократ сильнее. — Что я могу сделать для тебя? — находит в себе силы и смотрит на девушку, в глазах которой когда-то был блеск. — Только скажи — я сделаю. — Отпусти меня, Юнги, — плачет Ён, — я больше не могу. И Юнги делает. Сначала умоляет остаться, просит бороться и не бросать его, а потом бежит прочь из квартиры и выбегает на улицу со следами крови на одежде. Мин знает, что сейчас должен быть рядом с Ёнхи, но он не будет. Юнги продолжает кричать проклятия богу, рвать волосы у себя на голове, а потом забегает в первый попавшийся круглосуточный ларёк и покупает три пачки сигарет. В его организме горечи больше, чем достаточно, но Юнги же у нас сильный. Он затягивается глубоко, до боли в груди, и закашливается. Ему, курильщику с семилетним стажем, сейчас от малейшего дуновения ветра больно, не говоря уже о дыме. Сейчас он походит на психопата без толики жизни в проплаканных глазах. Глаза больно щиплет, а кожу лица стягивает от высохших слёз. Блондин хочет напиться и никогда больше не возвращаться в комнату с зеленым ковром и лиловой стеной. Юнги понимает, что у Ён было достаточно времени, но в душе надеется, что она не успела. Он отворяет дверь в квартиру и крадется вглубь, скрепя полом. Ему хочется ослепнуть и никогда не увидеть той душераздирающей картины. Юнги разрывает на себе рубашку и пытается перевязать полосы на запястьях девушки, прежде чем снова начать задыхаться. Мин кричит от осознания того, что не успел сделать слишком много. Внутренности скручивает слишком сильно, а от обилия крови на полу и одежде хочется блевать. Он припадает ухом к её груди и, затаив дыхание, прислушивается. Звенящая пустота служит ему ответом на все вопросы, а Юнги закрывает глаза и пытается отключиться, инстинктивно сжимая порезанную руку девушки. — Больше жизни, — шепчет он./Просыпайся — плачь./
Юнги лежит на асфальте, вот только дождь не идёт, но так оно и лучше: звёзды видно. У Юнги на загривке под плёнкой выбито «внутри тебя», а под капюшоном пепельный блонд. Его толстовка достаточно теплая, но Мин и без неё холода не чувствует. Он больше не простужен и не болен. Парень благодарит бога за свою фотографическую память и рвёт на себе волосы из-за того, что каждый день перед глазами видит её лицо во всех деталях. Он снова думает, что лишился внутреннего мира, потому как перестал чувствовать слёзы, скатывающиеся по вискам. Ёнхи въелась ему в самое сердце. Она пульсирует в синеватых дорожках ветвистых вен и даже приходит во снах, за что Юнги ей безмерно благодарен. Он смотрит в небо до боли в глазницах, которые время от времени наполняются водой, на что зрение теряет фокус. В его прищурившихся глазах светло-серые линзы — в память о её маленькой радужке вокруг черных дыр. — Ты слышишь, Ён? — спрашивает Мин и кладёт ладонь на сердце. — Оно ещё живое. Юнги, правда, не знает теперь, зачем оно ему нужно, но почему-то блаженно и впервые так искренне улыбается. Он выпил пару шотов водки и снюхал дорожку белого порошка с экрана своего сотового, от чего нос постоянно чешется, а картинка слегка плывёт перед глазами. Ему совсем не стыдно за те свежие полоски под бинтами, что красуются на изящных запястьях под рукавами худи. Они — клеймо сплошной боли. Ему даже нравится. — Если тебе потребуется обнять что-то, — смаргивает слёзы, кашляет и сдерживает рвотной позыв от фантомного ощущения солодки на языке, — Я всегда готов предложить себя./Юнги закрывает глаза и умалчивает о том, что руки продолжают кровоточить./