Осень в Нью-Йорке, мистер Грейвз

Гет
R
Завершён
63
автор
Размер:
13 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
63 Нравится 2 Отзывы 12 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста

Ливень

Дождь смывает кровь и реагенты с пирса в залив. Грейвз бьет заклятием внахлест, Тина оборачивается и Грейвз, схватив ее за плечо так, что трещит пальто, толкает в сторону. Грейвз бьет охотника за головами ботинком в лицо, и откидывает его палочку телепатическим выбросом. –Последний, – говорит Грейвз. Стивенсон и Лопес накладывают заклятия оцепенения на вампиров, охотника и сквиба. У Стивенсона лопнула бровь и кровь капает на воротник, он трет воротник платком, под дождем кровь мажется розовым. – Вам нужно работать над техникой, Гольдштейн, – Грейвз оглядывает поле боя. С хлопками трансгрессируют медики с саквояжами, они идут осматривать авроров и оцепеневших, палочками поднимая над головами зонтичные чары. – При всем уважении, это я уложила охотника, сэр, – волосы липнут к мокрому лбу Тины, они облепили лоб и щеки. Медичка из Чайна-Тауна накладывает на бровь Стивенсона чары, Тина знает, откуда она, потому что Квини ходит к ее бабушке за шелком. Это – первый большой рейд Тины, и на него пришел начальник департамента. В голове у нее пусто, и пальцы холодные и чужие. Тина смотрит на Грейвза, он стоит под дождем без шляпы, его зачес развалился и съехал на сторону. – Если он мог держать палочку, значит, его уложили не вы, – говорит он, и Тина думает, что только что видела как Персиваль Грейвз ударил волшебника ногой в лицо. Тине это не нравится, потому что это было против правил, а маленький голосок у нее в голове добавляет, что это было эффективно и против правил. Эффективно и эффектно.

Страсть

Ветер сдувает последние листья с верхушек деревьев в Центральном парке, Тина и Квини идут выбирать перчатки для Тины на первую зарплату аврора. Тина смотрит практичные черные, а перед Квини продавец угодливо расставляет коробки с цветными. – Красные или бежевые, Тини? – Квини тянет Тину за рукав. Тина отмахивается, разглядывая пару с пуговицами и пару с декоративным швом, думая, что быстрее обтреплется: – Не знаю, тебе пойдут обе. – Это не для меня, глупышка, а для тебя, – Квини берет Тину под руку и тянет к себе к себе. Тина дергает плечом: – Квини, я такое не ношу, перестань. – У мистера Грейвза из твоего департамента перчатки сшитые на заказ, с маленькими золотыми петельками и с отворотами, отделанными шкурой дракона, – говорит Квини, поставив локоть на витрину и подперев щеку кулаком. – Какое отношения его перчатки имеют к делу? – хмурится Тина. – Это перчатки Быстронога и Трайна, – подсказывает продавец. – Качество у них неплохое, но цены кусаются, милые дамы, а такого подхода, как у нас, у них вы не найдете ни за что! Например, я могу сделать скидку на красные перчатки, если вы возьмете бежевые, и наоборот. Продавец ставит локти на витрину, подпирает кулаками щеки напротив Квини, и сладко улыбается. Квини отворачивается, не меняясь в лице, и говорит, наклоняясь к уху Тины: – У мистера Грейвза настоящая страсть к хорошей одежде. Если он увидит тебя в красных перчатках, у вас будет повод поговорить о моде. – Зачем нам говорить о моде? – не сдается Тина. – Я новичок в отделе, а он мой начальник. – Потому что он тебе нравится, – говорит Квини, и по вытянувшемуся лицу Тины она начинает понимать: – Прости... Ты же... Ты же мне об этом еще не говорила, да?

Огневиски

Тина уже работает достаточно давно, чтобы знать примету департамента: если Грейвз пьет кофе с огневиски, значит, наступила осень. – Или если заболел, – говорит Малодор Лопес, кидая скомканную колдографию с вопящей ведьмой так, что она попадает в мусорное ведро, пролетая мимо открывшей дверь Фаральды. Фаральда смотрит в ведро, а потом на Лопеса. Лопес выпрямляется на стуле, подняв руки ладонями вверх, и пожимает плечами. – До ведра по-настоящему далеко ходить, Гризельда. Я серьезно. Кто вообще придумал ставить ведра у самого выхода, да еще и у двери? – С каждым разом твои оправдания все глупее и глупее, – отрезает Фаральда. Когда она выходит из себя, то мелкие седые кудряшки у нее на голове трясутся и она выглядит, как говорящий куст. – А ты не больно-то веселись, Гольдштейн. Босс хочет тебя видеть. Тина встает из-за стола и, нервно трогая рукой край стола, спрашивает: – Почему он хочет меня видеть? – Ему пришлось здорово побегать, после того, как вы с Лопесом заигрались и пришлось выслать на подмогу Стивенсона. Может, хочет это обсудить. – В случившемся не было нашей вины, – возражает Тина. – Это был самый настоящий форс-мажор, до сих пор охотники за головами не сотрудничали с вампирами. – Предвидение в список требований к аврорам не входит, – поддерживает ее Лопес. – А легилеменция на вампиров не работает. И, кстати, если ты так много знаешь, Гризельда, почему Гольдштейн идет к Грейвзу, а я – нет? – Может быть, потому, что в ее голове задерживается больше информации, чем в твоей, – Фаральда посмотрела на Лопеса поверх очков и повернулась к Тине. – Иди, Гольдштейн. Он не показывает виду, но бесится, если приходится ждать.

Василиск

– Тина, все в порядке? – спрашивает Квини у лифта. Тина несет бумаги, и Квини несет бумаги – коричневый пакет, перевязанный бечевкой, и стопку листов с золотым штампом МАКУСА в верхнем правом углу. – О. Не в порядке. Совсем не в порядке, – хмурится Квини, глядя на Тину. – Ты же ничего не сделала не так, а это... Это было совсем давно. – Может, Грейвз хочет меня видеть совсем по другому поводу. Это же все домыслы Фаральды, – Тина показывает Квини пакет с бечевкой. – Она заставила меня нести Грейвзу пакет, как будто бы не могла наложить чары и отправить по внутренней почте. – Может быть, это из-за чар в холле, их опять продырявило, – говорит Квини. – Дождь идет целый день, ремонтники не справляются. Мадам Пиквери, говорят, была в ярости, когда дождь замочил ей прическу. Она шла с Грейвзом, и он наколдовал воздушный зонтик. Тина молчит. О Пиквери и Грейвзе давно ходят слухи, но, говорят, Пиквери предпочитает женскую компанию. Это, правда, точно никому не известно, известно только, что она ходила на выпускной бал в Ильверморни с Грейвзом. Может быть, Пиквери интересны не все мужчины, может быть, есть мужчины, для которых она делает исключение. – Не обязательно, – Квини пожимает плечами. – Если они когда-то танцевали, это не значит, что он будет любить ее всегда. Хотя это было бы очень романтично. – Квини, откуда ты это все берешь? – говорит Тина, начиная раздражаться. – Перестань говорить при мне обо всех этих глупостях, и вообще... Двери лифта открываются, и Тина делает шаг внутрь, глядя на Квини. Одновременно с этим в нее врезается волшебник, выходящий наружу. Пакет падает из рук Тины, но у нее хорошая реакция, она хватает пакет за край. За другой край пакет хватает волшебник. Грейвз смотрит на Тину, и Тина думает, что он похож на василиска, великолепный и ужасный, в блестящей черной мантии с белым подбоем, в черном жилете со сверкающими белыми отворотами. Тина смотрит на Грейвза, окаменев, и не сразу понимает, что Грейвз тоже смотрит на нее и молчит.

Полночь

В полночь Тина курит за стеной завода на углу двух улиц пятую по счету сигарету. В этот раз она в паре с МакФрай, Макфрай трансгрессировала на точку на двадцать минут раньше и уже осмотрелась и определила посты. – Без самодеятельности, девочка, – говорит МакФрай, зажав в зубах самокрутку и подтягивая повыше раструбы мотоциклетных перчаток. – Чтобы ни на кого с палочкой наголо не бросалась, как на пирсе. – На пирсе я ни на кого с палочкой наголо не бросалась.Мы с Лопесом оторвались от ударной группы потому, что была засада. МакФрай издает сиплый смешок. У нее плоские скулы, вздернутый нос и круглые, как будто вечно приподнятые брови. Если со спины ее можно принять за мужчину, то в лицо уже никак. – В департаменте делают ставки, кого спасал Грейвз, когда трансгрессировал в самую кучу малу – будущего зятя Сомса Харкауэя или тебя. – Что? – не понимает Тина, и МакФрай смотрит на нее, прищурив глаз. – Хочешь сказать, ты ничего не знаешь? Так я тебе говорю. Молодец, что взяла Грейвза за жабры и пробилась в департамент, раз решила, что хочешь пробиться. Но этот аспид атласный просто так из своего кабинета не выползает никогда, особенно на оперативку. Подумай об этом. – Может быть это вам стоит подумать о том, чтобы заниматься своими делами? – резко говорит Тина. – Как знаешь, – МакФрай плюет сигаретой и попадает между прутьев канализационной решетки. – Я за спиной ничего говорить не стану. Станут другие. Вот ты и подумай, подготовься. Мне ты жить не мешаешь, и счетов к тебе у меня нет. Тина молчит, думая о разговоре в кабинете Грейвза. «Если я дам вам еще шанс, Порпентина, еще одно оперативное задание, вы справитесь или подведете меня?» «Я справлюсь, сэр».

Костюм

Из арки выходит волшебник с залысинами, одетый в желтый клетчатый костюм и зеленую мантию. Костюм когда-то был веселого канареечного цвета, со временем цвет выцвел и твид пожух, но даже тогда он не сочетался с мантией цвета речной травы. – Добрый вечер, – говорит МакФрай, выходя из-за фонаря. Тина хотела бы однажды научиться так применять маскирующие чары, как она. – Департамент магической безопасности Нью-Йорка. Волшебник отшатывается, прижав руку к груди, и подается назад. Тина выходит из-за стены с палочкой в руке, в красных перчатках ее руки кажутся облитыми кровью. Она с досадой думает, что надо было брать черные и не слушать Квини. – Я з-законоп-послушный маг, – волшебник дергает воротничок. – Я имею п-полное право перемещаться в л-любое время, перемещаясь в с-соответствии с з... С з-з... С з-з-з... С з-з-з... Тине становится жаль его, и она опустила руку с палочкой. Он заикался мучительно, округляя глаза и шевеля губами, и пытался выговорить слово с таким напряжением, что начинает трястись, как в падучей. – Гольдштейн! – кричит Макфрай, и Тина бросается в сторону. Желтый костюм лопается на спине, через него лезет горб. Волшебник поворачивается назад, покрутив торс по часовой стрелке, и попытался схватить Тину руками, на которых кожа трескается мозаикой. Когда он открывает рот и кричит, Тина не слышала звука – поток воздуха несется по улице, заставляя дрожать камни. Тина бросается под укрытие стены, камни, выезжавшие из кладки, упираются ей в спину. Ей не страшно, пока она не видит, как гнутся фонарные столбы. Она сжимает палочку в кулаке, считая про себя. Ему придется остановиться для того, чтобы сделать вдох. Ему придется остановиться для того, чтобы... Ветер стихает. Сердце билось у Тины в горле, когда она выбегает из-за стены, зажигая палочку красным.

Одеколон

– Гольдштейн – окликивает Грейвз, и Тина поворачивается на ступеньках. Половина ее лица темная, как перезрелая слива, ей приходится пить кожеростное зелье дважды в день, от него отрыжка и изжога. – Да, мистер Грейвз? Рабочий день заканчивается, в холле нет никого, кроме домовика-консьержа, пристально следящего за посетителями из-под стола с летучей бумагой и самописчими перьями. – Посмотрели на работу оперативника, Гольдштейн? Вижу, что впечатлений хватило. – Сэр? – не понимает Тина. – Вендиго застал вас врасплох. Вы растерялись, и потеряли контроль над ситуацией. Вы об этом мечтали, когда просили меня дать вам шанс? – у Грейвза голос хлесткий, как плеть. – Я мечтала о том, чтобы быть полезной? – возражает Тина, а кажется, что оправдывается. – Чтобы выполнять работу, за которую возьмется не каждый. – Вам повезло, – говорит Грейвз, подходя ближе. Его одеколон пахнет мускатным орехом и черным перцем, от запаха щекочет в носу. – Вас спасло не мастерство, не реакция, а везение. – Везение уже второй раз спасает мне жизнь, никто не может быть таким везучим. Может быть, дело в том, что я работала над собой все эти месяцы, и чему-то научилась? Тина помнит лицо МакФрай, с рукой, примерзшей к фонарному столбу, и не боится, только чувствует себя очень уставшей. Увольнение или разнос – не самое худшее, что может случиться на этой работе. – Авроры – элита не только потому, что они знают заклинания, которые нельзя применять, а потому, что знают, что иногда могут полагаться только на то, что строжайше запрещено, – Грейвз сверлит Тину взглядом. – Заклятие живого огня Наварреты. Вы применили его, а вовсе не тройные огненные перья. Тина смотрит Грейзву через плечо, надеясь, что кто-нибудь выйдет из лифтов и спасет ее. Никого нет, все, кроме суточников, ушли до семи, и только Тина задержалась с больничным. Собрав волю в кулак, она говорит: – Я бы не использовала запрещенное заклятие, сэр. – Я бы лично избавился от вас, если бы вы его не использовали, когда на кону стояла жизнь аврора, – Грейвз смотрит на Тину одобрительно. – Вы молодец, Порпентина. Приятно меня удивили.

Горячий шоколад

– Замерзли? Тина мотает головой, нос у нее красный, как у оленя Санта-Клауса. Грейвз открывает дверь в кондитерскую, и Тина входит, неловко оглядываясь. – Закажем шоколада, – говорит Грейвз, и идет к столикам мимо витрины с десертами. Вид пирожных завораживает Тину, она замедляет шаг, Грейвз останавливается и смотрит на ее руки. – У вас красные перчатки. Красивые. – Меня заставила их купить сестра. Я не ношу красное. – Блондинка, которая работает с Абернети, – вспоминает Грейвз. – Варит хороший кофе. – Это не единственное, что Квини делает хорошо, – смутившись двусмысленности, Тина добавляет: – Еще она способный легилемент. – Тогда ей стоит попробоваться в отделе Тайн. – Она не хочет. Квини пацифистка в отличие от... – Вас, – сказал Грейвз, улыбаясь. Когда Грейвз улыбается, его лицо становится совсем мальчишеским, удивляясь первым морщинам и ранней седине на висках. Голова у Тины пустая и звонкая, как новенький котел, Грейвз смотрит на ее щеку, и Тина опоминается. Улыбка Грейвза – не для нее. У Грейвза нет причин на нее так смотреть, Тина не знает, зачем он ее позвал. Может быть, потому что ему скучно, или потому, что у него странное чувство юмора. – Хотите торт? – спрашивает Грейвз. – Не хочу. – Глупости, конечно хотите. Шоколадное или безе? – Грейвз подходит к витрине, постукивая себя пальцем по губе. – Вам подойдет шоколадное. Но тогда придется обойтись без горячего шоколада. Будет слишком сладко. – Будет вкусно, – упрямо говорит Тина. Тина смотрит отражению Грейвза в глаза, а он смотрит на нее.

Библиотека

– У моего отца была большая библиотека. Когда я готовился к выпускным экзаменам, я уходил в нее утром, а возвращался вечером. Домовиха приносила мне еду прямо туда. Сложно вспомнить, сколько я съедал сэндвичей за сессию. – Мы с Квини выросли в квартире размером с чулан для метел, – Тина пинает камешек, он скачет по лужам и булькает в канаве. – Не знаю, как родители это выдерживали, мы жили друг у друга на головах. Это была не плохая жизнь, мы много смеялись, дурачились. – Ваши родители умерли от драконьей оспы, – говорит Грейвз ей в спину. Тина идет слишком быстро, и забегает вперед. Ей приходится остановиться и обернуться, дожидаясь его. – Вы читали мое личное дело, мистер Грейвз. Это нечестно, потому что я не могла прочитать ваше, – она задирает подбородок, когда говорит. Грейвз смотрит на нее сверху вниз, хотя они одного роста. Это же сон, думает Тина, во сне я могу говорить все, что в голову взбредет, и не церемониться. Разве это может быть не сон? Грейвз касается ее обмороженной щеки, разглядывает рану. Пальцы у него шершавые. – Вы лезете под заклинания, вас ранят. Вам это совсем не нужно, Тина. Вы любите приключения, а не убийства. – Что мне нужно, – не выдерживает Тина, – стать вашей любовницей, мистер Грейвз? Если вы принимали меня на работу ради этого, то, во-первых, у вас сомнительный вкус. Я даже не красива. – Дело не в этом – Грейвз смотрит на Тину утомленно. – Мне понравилась, что клерк бегает за мной по Конгрессу и пытается убедить меня в том, что мне нужен такой аврор, как она. Это было храбро, но глупо. – Вам нравится оскорблять людей или только меня, мистер Грейвз? – Тина наклоняет голову. От дождя ее волосы пушатся. – Мне не нравится вас оскорблять, Тина. Я дал вам шанс на работе вашей мечты, а теперь я хочу дать вам шанс передумать. И я не согласен. – С чем? – Вы красивы. И вам идет улыбка.

Выпечка

Тина стоит на коленях на кровати и держит в одной руке венгерку с творогом, а в другой – сигарету, высунувшись в открытое окно. Вкус венгерки с табаком гадкий, но у Тины забит нос и она не чувствует вкуса. Тина навещает МакФрай в госпитале. МакФрай пьет джин из фляжки, которую превращает в «Карманный справочник мракоборца» перед обходом и кладет на прикроватную тумбочку. – Тебе когда-нибудь приходилось использовать Непростительные заклинания? – спрашивает Тина, садясь на стул у кровати. – Из регистра опасных и запрещенных. МакФрай хмыкает – Кризис первого года, когда задаешься всякими вопросами. Мой тебе совет – не задавайся. – Мне не нужен совет. Я хочу знать. – Ты мне не начальник, милая моя, – МакФрай прикрывает рот ладонью и рыгает. – С чего ты взяла, что я отвечу? – Грейвз знал, какое заклинание я использовала, чтобы остановить вендиго. Откуда? – Тина пытливо смотрит на МакФрай, сцепив пальцы на коленях. – Убить вендиго, – МакФрай задумчиво водит языком по внутренним сторонам щек. – Называй вещи своими именами. Как узнала об огне? – Я читала о магах-ренегатах на курсах по технике наложения заклятий, когда только начинала работать в Аврорате. Все заклинания там описаны очень подробно, даже те, которые применять запрещено. – А ты думала, зачем в книгах по защите о Темных Искусствах больше рассказывают о Темных Искусствах, чем о защите? Есть такой Тезей Скамандер, британец, герой, они с Грейвзом воевали вместе. К ним в отряд хотели попасть, потому что с ними выживали. Те, кто выжили, мало рассказывали об этом, но ты же знаешь Аврорат: все молчат, а слухи ходят. Из госпиталя Тина идет под дождем, до самых трамвайных путей, где начинается Завеса, нельзя ни трансгрессировать, ни использовать магию. Дождь льет за шиворот, капая с полей шляпы, Тина ежится, прыгая через рельсы. Она не чувствует холода до тех пор, пока не оказывается в прихожей и не понимает, что ее знобит.

Качели

Высоко взлетают качели, маленькая Тина хохочет и дрыгает ногами. Клетчатое платье с вишенками хлопает на ветру, мама стоит внизу и делает вид, что хочет ее поймать. Тина летит вниз так быстро, что сердце замирает, и, уклоняясь от рук, взмывает вверх, заливаясь смехом. – Между нами ничего не может быть, – говорит Тина. Сердце ухает вниз, прыгает, как мячик. – Между нами ничего не было, Гольдштейн, – у Грейвза под глазами синяки, он выбрит, отглажен, но выглядит помятым. – Еще раз войдете ко мне в кабинет без стука, и будете перекладывать бумажки до конца жизни. – Империо, Круциатус, Авада Кедавра? – спрашивает Тина. Качели бесконечно летят вниз, в темноту и пустоту. – Я знаю, что вы можете, как мог Тезей Скамандер. Грейвзы из Темной Долины. Соль земли и мера ее, потомки волшебника, который верил, что, если нужно остановить врага, можно землю напоить и кровью. Я знаю, за что вас и Тезея Скамандера представили к ордену Мерлина, и знаю, почему вы его так и не получили, хочется сказать Тине. Я знаю. – Мы были солдатами, и были на войне, – Грейвз разводит руками. – Я должен быть потрясен, раскаяться, просить прощения? – Я видела темных волшебников, которые говорили точно так же, – Тина хлопает ладонями по столу. – Откуда ты можешь знать, как говорят темные волшебники, если ты впервые их увидела полгода назад? Грейвз берет ее за щеки, и Тина теряет землю под ногами. Его руки пахнут одеколоном, табаком, кофе и озоном заклятий. Она теряет счет ударам сердца. – Если ты хочешь что-то обо мне знать, спрашивай, а не собирай сплетни, – Грейвз суживает глаза. – Тебе понятно, Порпентина? – Вы никогда не скажете мне правды, – от напряжения у нее дергается глаз. Грейвз нависает над ней, она чувствует его дыхание на веке. – Я никогда не скажу тебе все, но я скажу тебе правду. Мы потеряли много волшебников и однажды решили, что не время для чистых рук и громких речей. Поэтому я жив, стою здесь и ужасаю тебя. Насколько сильно ты меня боишься? – С чего вы решили, что я боюсь? – спрашивает Тина, отталкивая его руку.

Брошь

Кружевной воротник Пиквери держит брошь в виде скарабея, когда она говорит о том, что новые конфликты в Европе между магами-лоялистами и ультраправыми волшебниками вызывают приток нежелательных личностей и волнение американских магических элементов. – Это значит, что в Европе идет война, и, когда война доходит до Нью-Йорка, из своих нор выбираются вампиры, вендиго, оборотни и прочая шушера, – говорит Джамбо Стивенсон, и сморкается в платок. – Держите язык за зубами, Стивенсон, – шипит Фаральда. Серый костюм в елочку не сходится у нее на животе. – Пиквери все слышит. – Я хочу выразить особую благодарность аврорам отдела по борьбе с магическими превышениями, – Пиквери делает паузу, и Стивенсон медленно, как кит, поднимающийся из воды, встает. Встает Лопес, прижимая шляпу с пером вещего ворона к животу, встает МакФрай, у которой до сих пор не выросли ни брови, ни ресницы. Фаральда дергает Тину за рукав, и Тина тоже встает, одергивая пиджак. – В этом квартале авроры отдела по борьбе с превышениями остановили преступную деятельность артели вампиров и выследили и обезвредили вендиго, виновного в смертях горожан магического и немагического происхождения. Тесть Лопеса, Харкауэй, щедро хлопает, когда называют имя Лопеса, и Лопес подмигивает ему. Подруга МакФрай, высокая, бледно-рыжая Суинни, хлопает мелко и часто, улыбаясь с нескрываемой гордостью. Грейвз тоже хлопает, всем вместе и никому в отдельности. Тина опускает глаза и чувствует, как волоски на ее шее встают дыбом. Грейвз целует ее там, где резинки чулок оставляют вдавленные полосы на коже и разглаживает пальцами вмятинки. Чулки отстегиваются со смешными щелчками – клик, клик, – резинки прыгают. Грейвз целует Тину в живот и в ластовицу трусов. Она запускает ему пальцы в волосы, и лежит тихо до первого спазма. Она выгибается луком, дергая его за волосы, а он тянет ее трусы вниз, расталкивая бедра руками. Тина поднимает глаза. Председатели рассаживаются, Пиквери смотрит в документы, Харкауэй – на Лопеса, Суинни – по сторонам, поправляя бутоньерку из чертополоха. Грейвз смотрит на Тину, и Тина чувствует его в себе.

Чулан

В чулане под потолком есть стеклянное окошко, через который льется серый утренний свет. Тина кусает ноготь, обхватив себя руками, Грейвз ставит руки на пояс и смотрит на нее. – Так не может продолжаться, – говорит Тина, страдая. – Я не хочу, чтобы это было так. Это пошло и гадко, особенно – с начальником. – Тина, – он берет ее за затылок, и Тина отводит его руку. – Не трогай меня, пожалуйста. Я не лунотеленок, чтобы меня можно было сунуть за пазуху и унести. – Ты брыкаешься и кричишь как лунотеленок, когда я пытаюсь тебя успокоить. – Тебе не нужно меня успокаивать, – Тина повышает голос, и Грейвз достает палочку. Замок щелкает. – Ты выбрала неудачное место для разговора. В чулане прячутся только те, кто хочет спрятаться. Сколько я тебе говорил, на виду можно делать больше. – На виду я даже думать не могу, мне кажется, что все на меня смотрят, – Тина трет лоб. – Почему я? Почему не Квини, или Пиквери, или кто-нибудь из авроров? Почему ты выбрал меня? – Откуда я знаю, почему я выбрал тебя, – Грейвз трогает ее за щеку, и она мотает головой. Он поднимает руку ладонью вверх, и отводит ее: смотри, тебе достаточно сказать. Тина смотрит на пол, на полу лежит пыль. В углу стоят швабры и ведра, лежат тряпки, аккуратно сложенные стопкой. Накрытые полотенцем, на сломанном столе лежит вязанка сломанных метел с редкими прутьями. – Потому что ты маленькая и злая, – Грейвз трогает ее волосы, и на этот раз Тина не отталкивает его руку. – Потому что ты никого не слушаешься, даже меня. Потому что в тебе жизни больше, чем во всем Конгрессе. И потому что ты совсем меня не боишься. – Это неправда, – говорит Тина, вытирая слезы, выступившие на глазах. – Иногда я так тебя боюсь, что икаю от страха. Грейвз достает из кармана платок и промакивает ее лицо, обходя розовую щеку с только-только закрывшимся шрамом. Он берется платком за нос Тины и говорит: – Давай. Будь хорошей девочкой. – Катись к черту, – говорит Тина и сердито сморкается.

Семейные трусы

Грейвз лежит на кровати в трусах. Он волосатый и бледный, на ноге и на боку у него зарубцевавшиеся следы от проклятий. На Тине – его рубашка, она пахнет им, чисто вымытым и только чуть вспотевшим после обеда. – Хорошенькая, – говорит он, когда Тина выходит из ванной, вытирая зубную пасту с губ. – Я похожа на сову и у меня волосы стоят дыбом, – говорит Тина, и залезает к нему под бок. Грейвз обнимает ее за плечи и целует в лоб и в нос, Тина прижимается к его щеке виском, сгибает ноги в коленях и сует ступни ему под бедра. Он теплый, а у нее мерзнут ноги. – Тебе совсем не холодно? – спрашивает она. – Мне жарко, – Грейв откидывается на подушку. Его вкус стоит у Тины во рту, горький и пряный. Она чистит зубы потому, что так делают, но ей вовсе не противно. Это приятно, как обдирать сгоревшую после пляжа кожицу или пить молоко из бутылки. Тина берет в рот, и Грейвз теряет самообладание, как будто у нее во рту происходит что-то, чего он не может терпеть, он кричит так, как будто это причиняет ему боль, а потом целует ее так, как будто бы она спасла ему жизнь. – Это правда, что, чтобы применить Авада Кедавра, нужно ненавидеть того, кого хочешь убить, и желать ему смерти? – Тина думает об этом с тех пор, как он рассказал. – Правда, – соглашается он. – Но не вся. Аваду Кедавру включают предельные эмоции. Они захватывают волшебника, и он готов переступить через все, во что верил. – Через что, например? – Через убеждение, что не можешь убить, – Грейвз смотрит в потолок, лицо у него становится задумчивым. – Когда за тобой идут, и ты понимаешь, что не время для Экспеллиармуса и Конфундуса. Сейчас ты решаешь, жить тебе или умереть, но всем жить не получится – либо ты, либо они. – Я не знаю, смогла бы я, – Тина ковыряет болячку на губе. – Говорят, что Кедавра страшнее всего. – Волшебника не определяют заклятия. Ты не становишься чудовищем только потому, что однажды сказал «Кедавра», – Грейвз начинает раздражаться, но не на Тину, на что-то внутри, она умеет отличать. – Если бы я думал так, как ты, я бы не вернулся или сошел с ума. В МАКУСА есть отдел, который занимается чисткой. Это женщины в белых халатах с простыми палочками, которые уводят осужденных за оцинкованные двери, из которых они выходят уже без осужденных. Тина хочет понять разницу между ними и смертельным проклятием. Пока что ей не удается.

Метла

За окном поезда бегут верхушки сосен, в поле под откосом раскачиваются шишковатые головы гномов. – Тина, – бормочет Грейвз во сне. – Тина, стой! Он кричит и его подкидывает на сиденье. Он садится, оглядываясь, смотрит на Тину. – Что... – он трогает рукой волосы, смотрит в окно, садится выше. – Вижу, мы далеко забрались. – Ты разговариваешь во сне, – говорит Тина. Она смотрит на него, держа руку с чашкой под носом. – Что я говорю? – Бормочешь что-то и зовешь меня по имени. – Даже во сне я не могу расслабиться, – он расслабляет галстук и кладет руку на подоконник. – Ты устраиваешь бардак у меня в голове. – Кто бы говорил, – Тина ставит чашку на столик и пересаживается к Грейвзу, упираясь подбородком ему в плечо. Этот его одеколон она называет «персики в коньяке», а когда злится – «в мышьяке». – В Западной Вирджинии места красивые и дикие. Этот штат похож на тебя, я уверен, он тебе понравится. Он крутит пуговицу у Тины на брюках, и Тина просовывает руки ему под пиджак. Спина у него крепкая, а бока и живот от сидения в кабинете стали мягкими. Утром перед отъездом он купил коробку пирожных, они съели ее еще на вокзале. – Мы будем летать на метлах, и объедаться оладьями, и гулять по осеннему лесу, – говорит Тина. Она никогда не уезжала из Нью-Йорка дальше Нью-Джерси, и не может дождаться, когда они приедут. – Я дам тебе свою метлу, ту, на которой летал еще в школе. Она чувствительная и быстрая. Тебе подойдет, – обещает Грейвз. Солнце выпрыгивает из-за облаков и снова ныряет в них, солнце у него в волосах, сверкающих, как антрацитовый шлем. От солнца у Тины на верхушках щек вылезают веснушки. – «Я дам тебе полетать на моей метле» звучит как худший флирт в мире. Грейвз смеется. – Вы мне очень нравитесь, Тина Гольдштейн. Очень сильно. Не представляете, как. У Тины болит сердце, и ей хочется плакать, но еще сильнее ей хочется смеяться.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.