Ливень
Дождь смывает кровь и реагенты с пирса в залив. Грейвз бьет заклятием внахлест, Тина оборачивается и Грейвз, схватив ее за плечо так, что трещит пальто, толкает в сторону. Грейвз бьет охотника за головами ботинком в лицо, и откидывает его палочку телепатическим выбросом. –Последний, – говорит Грейвз. Стивенсон и Лопес накладывают заклятия оцепенения на вампиров, охотника и сквиба. У Стивенсона лопнула бровь и кровь капает на воротник, он трет воротник платком, под дождем кровь мажется розовым. – Вам нужно работать над техникой, Гольдштейн, – Грейвз оглядывает поле боя. С хлопками трансгрессируют медики с саквояжами, они идут осматривать авроров и оцепеневших, палочками поднимая над головами зонтичные чары. – При всем уважении, это я уложила охотника, сэр, – волосы липнут к мокрому лбу Тины, они облепили лоб и щеки. Медичка из Чайна-Тауна накладывает на бровь Стивенсона чары, Тина знает, откуда она, потому что Квини ходит к ее бабушке за шелком. Это – первый большой рейд Тины, и на него пришел начальник департамента. В голове у нее пусто, и пальцы холодные и чужие. Тина смотрит на Грейвза, он стоит под дождем без шляпы, его зачес развалился и съехал на сторону. – Если он мог держать палочку, значит, его уложили не вы, – говорит он, и Тина думает, что только что видела как Персиваль Грейвз ударил волшебника ногой в лицо. Тине это не нравится, потому что это было против правил, а маленький голосок у нее в голове добавляет, что это было эффективно и против правил. Эффективно и эффектно.Страсть
Ветер сдувает последние листья с верхушек деревьев в Центральном парке, Тина и Квини идут выбирать перчатки для Тины на первую зарплату аврора. Тина смотрит практичные черные, а перед Квини продавец угодливо расставляет коробки с цветными. – Красные или бежевые, Тини? – Квини тянет Тину за рукав. Тина отмахивается, разглядывая пару с пуговицами и пару с декоративным швом, думая, что быстрее обтреплется: – Не знаю, тебе пойдут обе. – Это не для меня, глупышка, а для тебя, – Квини берет Тину под руку и тянет к себе к себе. Тина дергает плечом: – Квини, я такое не ношу, перестань. – У мистера Грейвза из твоего департамента перчатки сшитые на заказ, с маленькими золотыми петельками и с отворотами, отделанными шкурой дракона, – говорит Квини, поставив локоть на витрину и подперев щеку кулаком. – Какое отношения его перчатки имеют к делу? – хмурится Тина. – Это перчатки Быстронога и Трайна, – подсказывает продавец. – Качество у них неплохое, но цены кусаются, милые дамы, а такого подхода, как у нас, у них вы не найдете ни за что! Например, я могу сделать скидку на красные перчатки, если вы возьмете бежевые, и наоборот. Продавец ставит локти на витрину, подпирает кулаками щеки напротив Квини, и сладко улыбается. Квини отворачивается, не меняясь в лице, и говорит, наклоняясь к уху Тины: – У мистера Грейвза настоящая страсть к хорошей одежде. Если он увидит тебя в красных перчатках, у вас будет повод поговорить о моде. – Зачем нам говорить о моде? – не сдается Тина. – Я новичок в отделе, а он мой начальник. – Потому что он тебе нравится, – говорит Квини, и по вытянувшемуся лицу Тины она начинает понимать: – Прости... Ты же... Ты же мне об этом еще не говорила, да?Огневиски
Тина уже работает достаточно давно, чтобы знать примету департамента: если Грейвз пьет кофе с огневиски, значит, наступила осень. – Или если заболел, – говорит Малодор Лопес, кидая скомканную колдографию с вопящей ведьмой так, что она попадает в мусорное ведро, пролетая мимо открывшей дверь Фаральды. Фаральда смотрит в ведро, а потом на Лопеса. Лопес выпрямляется на стуле, подняв руки ладонями вверх, и пожимает плечами. – До ведра по-настоящему далеко ходить, Гризельда. Я серьезно. Кто вообще придумал ставить ведра у самого выхода, да еще и у двери? – С каждым разом твои оправдания все глупее и глупее, – отрезает Фаральда. Когда она выходит из себя, то мелкие седые кудряшки у нее на голове трясутся и она выглядит, как говорящий куст. – А ты не больно-то веселись, Гольдштейн. Босс хочет тебя видеть. Тина встает из-за стола и, нервно трогая рукой край стола, спрашивает: – Почему он хочет меня видеть? – Ему пришлось здорово побегать, после того, как вы с Лопесом заигрались и пришлось выслать на подмогу Стивенсона. Может, хочет это обсудить. – В случившемся не было нашей вины, – возражает Тина. – Это был самый настоящий форс-мажор, до сих пор охотники за головами не сотрудничали с вампирами. – Предвидение в список требований к аврорам не входит, – поддерживает ее Лопес. – А легилеменция на вампиров не работает. И, кстати, если ты так много знаешь, Гризельда, почему Гольдштейн идет к Грейвзу, а я – нет? – Может быть, потому, что в ее голове задерживается больше информации, чем в твоей, – Фаральда посмотрела на Лопеса поверх очков и повернулась к Тине. – Иди, Гольдштейн. Он не показывает виду, но бесится, если приходится ждать.Василиск
– Тина, все в порядке? – спрашивает Квини у лифта. Тина несет бумаги, и Квини несет бумаги – коричневый пакет, перевязанный бечевкой, и стопку листов с золотым штампом МАКУСА в верхнем правом углу. – О. Не в порядке. Совсем не в порядке, – хмурится Квини, глядя на Тину. – Ты же ничего не сделала не так, а это... Это было совсем давно. – Может, Грейвз хочет меня видеть совсем по другому поводу. Это же все домыслы Фаральды, – Тина показывает Квини пакет с бечевкой. – Она заставила меня нести Грейвзу пакет, как будто бы не могла наложить чары и отправить по внутренней почте. – Может быть, это из-за чар в холле, их опять продырявило, – говорит Квини. – Дождь идет целый день, ремонтники не справляются. Мадам Пиквери, говорят, была в ярости, когда дождь замочил ей прическу. Она шла с Грейвзом, и он наколдовал воздушный зонтик. Тина молчит. О Пиквери и Грейвзе давно ходят слухи, но, говорят, Пиквери предпочитает женскую компанию. Это, правда, точно никому не известно, известно только, что она ходила на выпускной бал в Ильверморни с Грейвзом. Может быть, Пиквери интересны не все мужчины, может быть, есть мужчины, для которых она делает исключение. – Не обязательно, – Квини пожимает плечами. – Если они когда-то танцевали, это не значит, что он будет любить ее всегда. Хотя это было бы очень романтично. – Квини, откуда ты это все берешь? – говорит Тина, начиная раздражаться. – Перестань говорить при мне обо всех этих глупостях, и вообще... Двери лифта открываются, и Тина делает шаг внутрь, глядя на Квини. Одновременно с этим в нее врезается волшебник, выходящий наружу. Пакет падает из рук Тины, но у нее хорошая реакция, она хватает пакет за край. За другой край пакет хватает волшебник. Грейвз смотрит на Тину, и Тина думает, что он похож на василиска, великолепный и ужасный, в блестящей черной мантии с белым подбоем, в черном жилете со сверкающими белыми отворотами. Тина смотрит на Грейвза, окаменев, и не сразу понимает, что Грейвз тоже смотрит на нее и молчит.Полночь
В полночь Тина курит за стеной завода на углу двух улиц пятую по счету сигарету. В этот раз она в паре с МакФрай, Макфрай трансгрессировала на точку на двадцать минут раньше и уже осмотрелась и определила посты. – Без самодеятельности, девочка, – говорит МакФрай, зажав в зубах самокрутку и подтягивая повыше раструбы мотоциклетных перчаток. – Чтобы ни на кого с палочкой наголо не бросалась, как на пирсе. – На пирсе я ни на кого с палочкой наголо не бросалась.Мы с Лопесом оторвались от ударной группы потому, что была засада. МакФрай издает сиплый смешок. У нее плоские скулы, вздернутый нос и круглые, как будто вечно приподнятые брови. Если со спины ее можно принять за мужчину, то в лицо уже никак. – В департаменте делают ставки, кого спасал Грейвз, когда трансгрессировал в самую кучу малу – будущего зятя Сомса Харкауэя или тебя. – Что? – не понимает Тина, и МакФрай смотрит на нее, прищурив глаз. – Хочешь сказать, ты ничего не знаешь? Так я тебе говорю. Молодец, что взяла Грейвза за жабры и пробилась в департамент, раз решила, что хочешь пробиться. Но этот аспид атласный просто так из своего кабинета не выползает никогда, особенно на оперативку. Подумай об этом. – Может быть это вам стоит подумать о том, чтобы заниматься своими делами? – резко говорит Тина. – Как знаешь, – МакФрай плюет сигаретой и попадает между прутьев канализационной решетки. – Я за спиной ничего говорить не стану. Станут другие. Вот ты и подумай, подготовься. Мне ты жить не мешаешь, и счетов к тебе у меня нет. Тина молчит, думая о разговоре в кабинете Грейвза. «Если я дам вам еще шанс, Порпентина, еще одно оперативное задание, вы справитесь или подведете меня?» «Я справлюсь, сэр».Костюм
Из арки выходит волшебник с залысинами, одетый в желтый клетчатый костюм и зеленую мантию. Костюм когда-то был веселого канареечного цвета, со временем цвет выцвел и твид пожух, но даже тогда он не сочетался с мантией цвета речной травы. – Добрый вечер, – говорит МакФрай, выходя из-за фонаря. Тина хотела бы однажды научиться так применять маскирующие чары, как она. – Департамент магической безопасности Нью-Йорка. Волшебник отшатывается, прижав руку к груди, и подается назад. Тина выходит из-за стены с палочкой в руке, в красных перчатках ее руки кажутся облитыми кровью. Она с досадой думает, что надо было брать черные и не слушать Квини. – Я з-законоп-послушный маг, – волшебник дергает воротничок. – Я имею п-полное право перемещаться в л-любое время, перемещаясь в с-соответствии с з... С з-з... С з-з-з... С з-з-з... Тине становится жаль его, и она опустила руку с палочкой. Он заикался мучительно, округляя глаза и шевеля губами, и пытался выговорить слово с таким напряжением, что начинает трястись, как в падучей. – Гольдштейн! – кричит Макфрай, и Тина бросается в сторону. Желтый костюм лопается на спине, через него лезет горб. Волшебник поворачивается назад, покрутив торс по часовой стрелке, и попытался схватить Тину руками, на которых кожа трескается мозаикой. Когда он открывает рот и кричит, Тина не слышала звука – поток воздуха несется по улице, заставляя дрожать камни. Тина бросается под укрытие стены, камни, выезжавшие из кладки, упираются ей в спину. Ей не страшно, пока она не видит, как гнутся фонарные столбы. Она сжимает палочку в кулаке, считая про себя. Ему придется остановиться для того, чтобы сделать вдох. Ему придется остановиться для того, чтобы... Ветер стихает. Сердце билось у Тины в горле, когда она выбегает из-за стены, зажигая палочку красным.Одеколон
– Гольдштейн – окликивает Грейвз, и Тина поворачивается на ступеньках. Половина ее лица темная, как перезрелая слива, ей приходится пить кожеростное зелье дважды в день, от него отрыжка и изжога. – Да, мистер Грейвз? Рабочий день заканчивается, в холле нет никого, кроме домовика-консьержа, пристально следящего за посетителями из-под стола с летучей бумагой и самописчими перьями. – Посмотрели на работу оперативника, Гольдштейн? Вижу, что впечатлений хватило. – Сэр? – не понимает Тина. – Вендиго застал вас врасплох. Вы растерялись, и потеряли контроль над ситуацией. Вы об этом мечтали, когда просили меня дать вам шанс? – у Грейвза голос хлесткий, как плеть. – Я мечтала о том, чтобы быть полезной? – возражает Тина, а кажется, что оправдывается. – Чтобы выполнять работу, за которую возьмется не каждый. – Вам повезло, – говорит Грейвз, подходя ближе. Его одеколон пахнет мускатным орехом и черным перцем, от запаха щекочет в носу. – Вас спасло не мастерство, не реакция, а везение. – Везение уже второй раз спасает мне жизнь, никто не может быть таким везучим. Может быть, дело в том, что я работала над собой все эти месяцы, и чему-то научилась? Тина помнит лицо МакФрай, с рукой, примерзшей к фонарному столбу, и не боится, только чувствует себя очень уставшей. Увольнение или разнос – не самое худшее, что может случиться на этой работе. – Авроры – элита не только потому, что они знают заклинания, которые нельзя применять, а потому, что знают, что иногда могут полагаться только на то, что строжайше запрещено, – Грейвз сверлит Тину взглядом. – Заклятие живого огня Наварреты. Вы применили его, а вовсе не тройные огненные перья. Тина смотрит Грейзву через плечо, надеясь, что кто-нибудь выйдет из лифтов и спасет ее. Никого нет, все, кроме суточников, ушли до семи, и только Тина задержалась с больничным. Собрав волю в кулак, она говорит: – Я бы не использовала запрещенное заклятие, сэр. – Я бы лично избавился от вас, если бы вы его не использовали, когда на кону стояла жизнь аврора, – Грейвз смотрит на Тину одобрительно. – Вы молодец, Порпентина. Приятно меня удивили.Горячий шоколад
– Замерзли? Тина мотает головой, нос у нее красный, как у оленя Санта-Клауса. Грейвз открывает дверь в кондитерскую, и Тина входит, неловко оглядываясь. – Закажем шоколада, – говорит Грейвз, и идет к столикам мимо витрины с десертами. Вид пирожных завораживает Тину, она замедляет шаг, Грейвз останавливается и смотрит на ее руки. – У вас красные перчатки. Красивые. – Меня заставила их купить сестра. Я не ношу красное. – Блондинка, которая работает с Абернети, – вспоминает Грейвз. – Варит хороший кофе. – Это не единственное, что Квини делает хорошо, – смутившись двусмысленности, Тина добавляет: – Еще она способный легилемент. – Тогда ей стоит попробоваться в отделе Тайн. – Она не хочет. Квини пацифистка в отличие от... – Вас, – сказал Грейвз, улыбаясь. Когда Грейвз улыбается, его лицо становится совсем мальчишеским, удивляясь первым морщинам и ранней седине на висках. Голова у Тины пустая и звонкая, как новенький котел, Грейвз смотрит на ее щеку, и Тина опоминается. Улыбка Грейвза – не для нее. У Грейвза нет причин на нее так смотреть, Тина не знает, зачем он ее позвал. Может быть, потому что ему скучно, или потому, что у него странное чувство юмора. – Хотите торт? – спрашивает Грейвз. – Не хочу. – Глупости, конечно хотите. Шоколадное или безе? – Грейвз подходит к витрине, постукивая себя пальцем по губе. – Вам подойдет шоколадное. Но тогда придется обойтись без горячего шоколада. Будет слишком сладко. – Будет вкусно, – упрямо говорит Тина. Тина смотрит отражению Грейвза в глаза, а он смотрит на нее.Библиотека
– У моего отца была большая библиотека. Когда я готовился к выпускным экзаменам, я уходил в нее утром, а возвращался вечером. Домовиха приносила мне еду прямо туда. Сложно вспомнить, сколько я съедал сэндвичей за сессию. – Мы с Квини выросли в квартире размером с чулан для метел, – Тина пинает камешек, он скачет по лужам и булькает в канаве. – Не знаю, как родители это выдерживали, мы жили друг у друга на головах. Это была не плохая жизнь, мы много смеялись, дурачились. – Ваши родители умерли от драконьей оспы, – говорит Грейвз ей в спину. Тина идет слишком быстро, и забегает вперед. Ей приходится остановиться и обернуться, дожидаясь его. – Вы читали мое личное дело, мистер Грейвз. Это нечестно, потому что я не могла прочитать ваше, – она задирает подбородок, когда говорит. Грейвз смотрит на нее сверху вниз, хотя они одного роста. Это же сон, думает Тина, во сне я могу говорить все, что в голову взбредет, и не церемониться. Разве это может быть не сон? Грейвз касается ее обмороженной щеки, разглядывает рану. Пальцы у него шершавые. – Вы лезете под заклинания, вас ранят. Вам это совсем не нужно, Тина. Вы любите приключения, а не убийства. – Что мне нужно, – не выдерживает Тина, – стать вашей любовницей, мистер Грейвз? Если вы принимали меня на работу ради этого, то, во-первых, у вас сомнительный вкус. Я даже не красива. – Дело не в этом – Грейвз смотрит на Тину утомленно. – Мне понравилась, что клерк бегает за мной по Конгрессу и пытается убедить меня в том, что мне нужен такой аврор, как она. Это было храбро, но глупо. – Вам нравится оскорблять людей или только меня, мистер Грейвз? – Тина наклоняет голову. От дождя ее волосы пушатся. – Мне не нравится вас оскорблять, Тина. Я дал вам шанс на работе вашей мечты, а теперь я хочу дать вам шанс передумать. И я не согласен. – С чем? – Вы красивы. И вам идет улыбка.Выпечка
Тина стоит на коленях на кровати и держит в одной руке венгерку с творогом, а в другой – сигарету, высунувшись в открытое окно. Вкус венгерки с табаком гадкий, но у Тины забит нос и она не чувствует вкуса. Тина навещает МакФрай в госпитале. МакФрай пьет джин из фляжки, которую превращает в «Карманный справочник мракоборца» перед обходом и кладет на прикроватную тумбочку. – Тебе когда-нибудь приходилось использовать Непростительные заклинания? – спрашивает Тина, садясь на стул у кровати. – Из регистра опасных и запрещенных. МакФрай хмыкает – Кризис первого года, когда задаешься всякими вопросами. Мой тебе совет – не задавайся. – Мне не нужен совет. Я хочу знать. – Ты мне не начальник, милая моя, – МакФрай прикрывает рот ладонью и рыгает. – С чего ты взяла, что я отвечу? – Грейвз знал, какое заклинание я использовала, чтобы остановить вендиго. Откуда? – Тина пытливо смотрит на МакФрай, сцепив пальцы на коленях. – Убить вендиго, – МакФрай задумчиво водит языком по внутренним сторонам щек. – Называй вещи своими именами. Как узнала об огне? – Я читала о магах-ренегатах на курсах по технике наложения заклятий, когда только начинала работать в Аврорате. Все заклинания там описаны очень подробно, даже те, которые применять запрещено. – А ты думала, зачем в книгах по защите о Темных Искусствах больше рассказывают о Темных Искусствах, чем о защите? Есть такой Тезей Скамандер, британец, герой, они с Грейвзом воевали вместе. К ним в отряд хотели попасть, потому что с ними выживали. Те, кто выжили, мало рассказывали об этом, но ты же знаешь Аврорат: все молчат, а слухи ходят. Из госпиталя Тина идет под дождем, до самых трамвайных путей, где начинается Завеса, нельзя ни трансгрессировать, ни использовать магию. Дождь льет за шиворот, капая с полей шляпы, Тина ежится, прыгая через рельсы. Она не чувствует холода до тех пор, пока не оказывается в прихожей и не понимает, что ее знобит.Качели
Высоко взлетают качели, маленькая Тина хохочет и дрыгает ногами. Клетчатое платье с вишенками хлопает на ветру, мама стоит внизу и делает вид, что хочет ее поймать. Тина летит вниз так быстро, что сердце замирает, и, уклоняясь от рук, взмывает вверх, заливаясь смехом. – Между нами ничего не может быть, – говорит Тина. Сердце ухает вниз, прыгает, как мячик. – Между нами ничего не было, Гольдштейн, – у Грейвза под глазами синяки, он выбрит, отглажен, но выглядит помятым. – Еще раз войдете ко мне в кабинет без стука, и будете перекладывать бумажки до конца жизни. – Империо, Круциатус, Авада Кедавра? – спрашивает Тина. Качели бесконечно летят вниз, в темноту и пустоту. – Я знаю, что вы можете, как мог Тезей Скамандер. Грейвзы из Темной Долины. Соль земли и мера ее, потомки волшебника, который верил, что, если нужно остановить врага, можно землю напоить и кровью. Я знаю, за что вас и Тезея Скамандера представили к ордену Мерлина, и знаю, почему вы его так и не получили, хочется сказать Тине. Я знаю. – Мы были солдатами, и были на войне, – Грейвз разводит руками. – Я должен быть потрясен, раскаяться, просить прощения? – Я видела темных волшебников, которые говорили точно так же, – Тина хлопает ладонями по столу. – Откуда ты можешь знать, как говорят темные волшебники, если ты впервые их увидела полгода назад? Грейвз берет ее за щеки, и Тина теряет землю под ногами. Его руки пахнут одеколоном, табаком, кофе и озоном заклятий. Она теряет счет ударам сердца. – Если ты хочешь что-то обо мне знать, спрашивай, а не собирай сплетни, – Грейвз суживает глаза. – Тебе понятно, Порпентина? – Вы никогда не скажете мне правды, – от напряжения у нее дергается глаз. Грейвз нависает над ней, она чувствует его дыхание на веке. – Я никогда не скажу тебе все, но я скажу тебе правду. Мы потеряли много волшебников и однажды решили, что не время для чистых рук и громких речей. Поэтому я жив, стою здесь и ужасаю тебя. Насколько сильно ты меня боишься? – С чего вы решили, что я боюсь? – спрашивает Тина, отталкивая его руку.Брошь
Кружевной воротник Пиквери держит брошь в виде скарабея, когда она говорит о том, что новые конфликты в Европе между магами-лоялистами и ультраправыми волшебниками вызывают приток нежелательных личностей и волнение американских магических элементов. – Это значит, что в Европе идет война, и, когда война доходит до Нью-Йорка, из своих нор выбираются вампиры, вендиго, оборотни и прочая шушера, – говорит Джамбо Стивенсон, и сморкается в платок. – Держите язык за зубами, Стивенсон, – шипит Фаральда. Серый костюм в елочку не сходится у нее на животе. – Пиквери все слышит. – Я хочу выразить особую благодарность аврорам отдела по борьбе с магическими превышениями, – Пиквери делает паузу, и Стивенсон медленно, как кит, поднимающийся из воды, встает. Встает Лопес, прижимая шляпу с пером вещего ворона к животу, встает МакФрай, у которой до сих пор не выросли ни брови, ни ресницы. Фаральда дергает Тину за рукав, и Тина тоже встает, одергивая пиджак. – В этом квартале авроры отдела по борьбе с превышениями остановили преступную деятельность артели вампиров и выследили и обезвредили вендиго, виновного в смертях горожан магического и немагического происхождения. Тесть Лопеса, Харкауэй, щедро хлопает, когда называют имя Лопеса, и Лопес подмигивает ему. Подруга МакФрай, высокая, бледно-рыжая Суинни, хлопает мелко и часто, улыбаясь с нескрываемой гордостью. Грейвз тоже хлопает, всем вместе и никому в отдельности. Тина опускает глаза и чувствует, как волоски на ее шее встают дыбом. Грейвз целует ее там, где резинки чулок оставляют вдавленные полосы на коже и разглаживает пальцами вмятинки. Чулки отстегиваются со смешными щелчками – клик, клик, – резинки прыгают. Грейвз целует Тину в живот и в ластовицу трусов. Она запускает ему пальцы в волосы, и лежит тихо до первого спазма. Она выгибается луком, дергая его за волосы, а он тянет ее трусы вниз, расталкивая бедра руками. Тина поднимает глаза. Председатели рассаживаются, Пиквери смотрит в документы, Харкауэй – на Лопеса, Суинни – по сторонам, поправляя бутоньерку из чертополоха. Грейвз смотрит на Тину, и Тина чувствует его в себе.Чулан
В чулане под потолком есть стеклянное окошко, через который льется серый утренний свет. Тина кусает ноготь, обхватив себя руками, Грейвз ставит руки на пояс и смотрит на нее. – Так не может продолжаться, – говорит Тина, страдая. – Я не хочу, чтобы это было так. Это пошло и гадко, особенно – с начальником. – Тина, – он берет ее за затылок, и Тина отводит его руку. – Не трогай меня, пожалуйста. Я не лунотеленок, чтобы меня можно было сунуть за пазуху и унести. – Ты брыкаешься и кричишь как лунотеленок, когда я пытаюсь тебя успокоить. – Тебе не нужно меня успокаивать, – Тина повышает голос, и Грейвз достает палочку. Замок щелкает. – Ты выбрала неудачное место для разговора. В чулане прячутся только те, кто хочет спрятаться. Сколько я тебе говорил, на виду можно делать больше. – На виду я даже думать не могу, мне кажется, что все на меня смотрят, – Тина трет лоб. – Почему я? Почему не Квини, или Пиквери, или кто-нибудь из авроров? Почему ты выбрал меня? – Откуда я знаю, почему я выбрал тебя, – Грейвз трогает ее за щеку, и она мотает головой. Он поднимает руку ладонью вверх, и отводит ее: смотри, тебе достаточно сказать. Тина смотрит на пол, на полу лежит пыль. В углу стоят швабры и ведра, лежат тряпки, аккуратно сложенные стопкой. Накрытые полотенцем, на сломанном столе лежит вязанка сломанных метел с редкими прутьями. – Потому что ты маленькая и злая, – Грейвз трогает ее волосы, и на этот раз Тина не отталкивает его руку. – Потому что ты никого не слушаешься, даже меня. Потому что в тебе жизни больше, чем во всем Конгрессе. И потому что ты совсем меня не боишься. – Это неправда, – говорит Тина, вытирая слезы, выступившие на глазах. – Иногда я так тебя боюсь, что икаю от страха. Грейвз достает из кармана платок и промакивает ее лицо, обходя розовую щеку с только-только закрывшимся шрамом. Он берется платком за нос Тины и говорит: – Давай. Будь хорошей девочкой. – Катись к черту, – говорит Тина и сердито сморкается.Семейные трусы
Грейвз лежит на кровати в трусах. Он волосатый и бледный, на ноге и на боку у него зарубцевавшиеся следы от проклятий. На Тине – его рубашка, она пахнет им, чисто вымытым и только чуть вспотевшим после обеда. – Хорошенькая, – говорит он, когда Тина выходит из ванной, вытирая зубную пасту с губ. – Я похожа на сову и у меня волосы стоят дыбом, – говорит Тина, и залезает к нему под бок. Грейвз обнимает ее за плечи и целует в лоб и в нос, Тина прижимается к его щеке виском, сгибает ноги в коленях и сует ступни ему под бедра. Он теплый, а у нее мерзнут ноги. – Тебе совсем не холодно? – спрашивает она. – Мне жарко, – Грейв откидывается на подушку. Его вкус стоит у Тины во рту, горький и пряный. Она чистит зубы потому, что так делают, но ей вовсе не противно. Это приятно, как обдирать сгоревшую после пляжа кожицу или пить молоко из бутылки. Тина берет в рот, и Грейвз теряет самообладание, как будто у нее во рту происходит что-то, чего он не может терпеть, он кричит так, как будто это причиняет ему боль, а потом целует ее так, как будто бы она спасла ему жизнь. – Это правда, что, чтобы применить Авада Кедавра, нужно ненавидеть того, кого хочешь убить, и желать ему смерти? – Тина думает об этом с тех пор, как он рассказал. – Правда, – соглашается он. – Но не вся. Аваду Кедавру включают предельные эмоции. Они захватывают волшебника, и он готов переступить через все, во что верил. – Через что, например? – Через убеждение, что не можешь убить, – Грейвз смотрит в потолок, лицо у него становится задумчивым. – Когда за тобой идут, и ты понимаешь, что не время для Экспеллиармуса и Конфундуса. Сейчас ты решаешь, жить тебе или умереть, но всем жить не получится – либо ты, либо они. – Я не знаю, смогла бы я, – Тина ковыряет болячку на губе. – Говорят, что Кедавра страшнее всего. – Волшебника не определяют заклятия. Ты не становишься чудовищем только потому, что однажды сказал «Кедавра», – Грейвз начинает раздражаться, но не на Тину, на что-то внутри, она умеет отличать. – Если бы я думал так, как ты, я бы не вернулся или сошел с ума. В МАКУСА есть отдел, который занимается чисткой. Это женщины в белых халатах с простыми палочками, которые уводят осужденных за оцинкованные двери, из которых они выходят уже без осужденных. Тина хочет понять разницу между ними и смертельным проклятием. Пока что ей не удается.Метла
За окном поезда бегут верхушки сосен, в поле под откосом раскачиваются шишковатые головы гномов. – Тина, – бормочет Грейвз во сне. – Тина, стой! Он кричит и его подкидывает на сиденье. Он садится, оглядываясь, смотрит на Тину. – Что... – он трогает рукой волосы, смотрит в окно, садится выше. – Вижу, мы далеко забрались. – Ты разговариваешь во сне, – говорит Тина. Она смотрит на него, держа руку с чашкой под носом. – Что я говорю? – Бормочешь что-то и зовешь меня по имени. – Даже во сне я не могу расслабиться, – он расслабляет галстук и кладет руку на подоконник. – Ты устраиваешь бардак у меня в голове. – Кто бы говорил, – Тина ставит чашку на столик и пересаживается к Грейвзу, упираясь подбородком ему в плечо. Этот его одеколон она называет «персики в коньяке», а когда злится – «в мышьяке». – В Западной Вирджинии места красивые и дикие. Этот штат похож на тебя, я уверен, он тебе понравится. Он крутит пуговицу у Тины на брюках, и Тина просовывает руки ему под пиджак. Спина у него крепкая, а бока и живот от сидения в кабинете стали мягкими. Утром перед отъездом он купил коробку пирожных, они съели ее еще на вокзале. – Мы будем летать на метлах, и объедаться оладьями, и гулять по осеннему лесу, – говорит Тина. Она никогда не уезжала из Нью-Йорка дальше Нью-Джерси, и не может дождаться, когда они приедут. – Я дам тебе свою метлу, ту, на которой летал еще в школе. Она чувствительная и быстрая. Тебе подойдет, – обещает Грейвз. Солнце выпрыгивает из-за облаков и снова ныряет в них, солнце у него в волосах, сверкающих, как антрацитовый шлем. От солнца у Тины на верхушках щек вылезают веснушки. – «Я дам тебе полетать на моей метле» звучит как худший флирт в мире. Грейвз смеется. – Вы мне очень нравитесь, Тина Гольдштейн. Очень сильно. Не представляете, как. У Тины болит сердце, и ей хочется плакать, но еще сильнее ей хочется смеяться.