Монстры

Мужчины бредут строем, очередью, цепью, сонные в это предрассветное время. Монстр выдает каждому по лопате, и они копают ямы, ямы, в которые их положат. Они стараются, хорошо, что еще рано, не жарко, хотя, в этом Мире не бывает жарко, даже в шкуре мамонта в разгар августа. Они стараются, но земля уже мерзлая, и очень сбитая, многие ломают лопаты, и тогда Монстр приказывает им рыть голыми руками. Они подчиняются, потому что монстр - их отец, мать, старшая сестра или брат, их жена, их ребенок. Монстр - все, что у них есть. Голос его напоминает раскаты грома, а сам он немного смахивает на бигфута, но каждый из мужчин видит его по-разному. Иен копал, пока не сломалась его лопата, и продолжил копать, когда сломал несколько пальцев. Боль была ужасной, сломанные пальцы тут же распухли, но он не мог позволить себе остановиться, иначе ему не удастся усыпить бдительность Монстра, а без этого Монстра не одолеть. Иен знает, он пытался не раз, хотя, только он один, другие были как будто под гипнозом или, может, страдали сомнамбулизмом, роя себе ямы во сне. Во сне. Иен проснулся, чувствуя, что он весь в холодном поту, в темноте, и ему вдруг стало страшно, он боялся, что Монстр пошел за ним, что Монстр удавит его подушкой, и никто ничего не услышит. За окном сверкнула молния, а потом прогремел гром. Иена передернуло от ужаса - по ту сторону окна стоял Монстр, и его губы шевелились, произнося: "Тебе от меня не уйти, Иен. Тебе меня не обмануть"; а потом рот Монстра изобразил жуткое подобие улыбки, оскалив свои большие, грозно блестящие, желтые клыки. А потом Иен снова отключился, слишком изнуренный, чтобы сопротивляться - сегодня ему удалось уснуть впервые, после пары бессонных недель. Кричит ребенок, Иен не может вспомнить, чей, не может вспомнить, что, может быть, его. Он снова чувствует боль в сломанных пальцах, снова продолжает копать, ломает еще один, и вдруг слышит крик. Нет, не его собственный, крик принадлежит какому-то незнакомому мужчине, они все ему незнакомы, хоть он и видит их здесь много лет; мужчину закапывают живьем, хоть он сопротивляется, кричит, но скоро ему в рот попадает земля, крики становятся сдавленнее, а затем смолкают, погребенные под толщей черного грунта. Некоторых он видит здесь много лет, прежде, чем такое случается, они роют могилы самим себе с темноты до темноты, светло в этом Мире не бывает, день обозначается лишь небольшим тем, что небо становится из черного серым, а потом их закапывают, потому что выбраться отсюда нельзя. Иен боится, что и ему этого не суждено. Не то, чтобы он держался за жизнь, сколько Иен себя помнит, ему всегда было плохо, и, тем не менее, он не хочет стать очередной жертвой монстра, он один помнит истинное лицо этого Зверя, боится его, хочет победить, но, в конце концов, сам бывает побежденным. Свет поглощает его, и Иен думает: "Господи, прекрати это. Если хочешь взять меня к себе - забери, если хочешь чтобы я попал в Ад - сбрось меня в вулкан или выстрели мною в Солнце, только бы убедиться, что я не застряну здесь, среди свежих и старых могил". Иена бьет током, снова и снова, он не помнит, но, кажется, прежде это уже случалось, есть Монстр, который хочет его закопать, но есть и еще один, тот, другой, Монстр, который хочет, чтобы он провел остаток своей жизни, зажариваясь на электрическом стуле. Это мучительнее всего, потому что Мир случается с ним во сне, а к стулу он прикован в реальности. "Реальность" - в этом слове нет смысла, Иен боится грозы, он снова не спит, в его комнате темно, приступ прошел, это проиходило несколько дней назад. Какой сегодня день? Каким он будет завтра? Иену кажется, что ночь продолжается месяцами, годами, столетиями, и продолжает идти строй мужчин, цепочка, очередь; они бредут в сумерках, в сотканном из привидений тумане, покуда Монстр не прикажет им остановится, рыкнув, как дикое разъяренное животное, и тогда они все останавливаются, покорно, потому что сопротивляться нет смысла, Монстр отравил их сны и реальность, и копают. Иену хочется заплакать, но его глаза высушивает ужас, он так напуган, что не может моргнуть, не может закрыть глаза, но теперь больше нет разницы, потому что все происходит наяву. Его пальцы все еще сломаны, ими очень больно сжимать новую лопату, которую ему выдали, после погребения ее прежнего хозяина. Иен снова слышит, как где-то далеко надрывается ребенок, и думает: "Наверно, это - я сам". А потом ему приходит в голову мысль, что стоило бы закопать ребенка здесь. Вместо него самого или вместе с ним - неважно, ему просто хочется прекратить эти крики. Но Монстр рядом с его кроватью, Монстр бдит, пока мужчины копают, смотрит на Иена, смотрящего в черный потолок, вытаскивает из-под его головы подушку и прижимает к лицу мужчины. Иен барахтается, мычит, но поздно, его сталкивают в могилу и засыпают землей, земля во рту, земля в распахнутых от страха глазах, земля укрывает его, словно говоря: "Спи, малыш. Ты так долго работал, пришла пора отдохнуть", и Иен сдается, он действительно изнурен, вот бы хоть на минутку прикрыть глаза, и темнота проглатывает его. А Монстр, убрав от бездыханного лица Иена подушку, снова оскаливается, поворачивает косматую голову, чтобы посмотреть в окно, за которым сверкнула молния, но все кончено, он победил, еще один мертв. И Монстр направляется к выходу из спальни, гадая, куда же делся ребенок, который раньше постоянно плакал и кричал, уже решив, что на сегодня хватит, все равно у этих младенцев душа - на один укус, выходит в коридор, а затем - вон из дома, чтобы раствориться в темноте и тумане, и продолжать наблюдать за остальными, а еще, конечно, - чтобы искать новых.