Конечная

Я получил билет на этот поезд еще в детстве. Поездки были оплачены на несколько лет вперед, и я думал, что просто немного покатаюсь и мне надоест... Мне уже тридцать лет, и я до сих пор продлеваю старый свой пропуск в тускло освещенный вагон. Порой мне хотелось выпрыгнуть из движущегося состава, забыть все, что было, как бредовый болезненный сон, но каждый раз я доезжал до новых и новых станций и вновь отдавал свой поводок в лапы азарта и любопытства, открывал новое в ущерб многократно планируемому прыжку. И каждый день, вглядываясь в запыленное окно, я видел тысячи железных путей, миллионы нитей блестящих рельсов, по которым, ревя и гудя, громыхают черные составы, похожие на мой. Может, в них сидят подобные мне, тоже мчащиеся куда-то по бесконечной прямой в пустом вагоне, изредка пополняемом попутчиками, но и они, в большинстве своем, обычно сходят на третьей-четвертой станции. И все снова едут одни.       Сейчас раннее утро -шесть часов - хотя массивный пузатый циферблат, привинченный к стене платформы, показывает двенадцать. Его стрелки всегда были на двенадцати, сколько себя помню. Их некому завести? Впрочем, это дает какую-никакую стабильность: сажусь в поезд в двенадцать, приезжаю в двенадцать. Двенадцать, двенадцать, двенадцать. Против моих шести.       Стрелки стоят, поезд снова опаздывает, опередив в ином временном промежутке расписание. Не это ли гармония, то самое пресловутое равновесие, к которому каждый стремится, но никак не может достигнуть хотя бы потому, что не может существовать в двух, а то и больше пространствах одновременно? Кого ни спроси - каждый хочет все успевать и пребывать в полном душевном спокойствии, хочет и не понимает, что покой и четкое попадание в заготовленные рамки - противоречивые и абсолютно несовместимые полюса. Один смирился с этим, второй продолжает верить в неверное, третий же вновь и вновь скрещивает эти неподходящие друг к другу элементы и в очередной раз получает результат "ноль" - абсолютное вырождение породы. Я не верю в судьбу, но считаю себя фаталистом. Года четыре назад я был переполнен желанием перевернуть все с ног на голову. В двадцать лет был самоубийцей. Так к какой группе отношусь я? Не знаю. И знать не хочу. У меня есть одно желание... нет, даже не желание, а мера предосторожности: стены вагона моего поезда должны быть обиты мягкими матрасами. Никто не скажет тебе, когда пора сойти с ума.       Кашель знакомого гудка рассек воздух. Слева замаячили знакомые тусклые огоньки, лениво проскребающие путь сквозь густую грязно-серую вату утреннего тумана, и к платформе неспешно подплыл поезд. У него никогда не было ни определенного цвета, ни номера, но я почему-то всегда знал, что это именно мой поезд, моя колыбель, и никто другой, кроме меня, не зайдет туда с этой платформы. Да и машиниста я никогда, толком, не видел: так, проглядывался его силуэт сквозь темное стекло, но лицо всегда было размытым, нечетким, словно его черты постоянно изменялись, перетекали из одной в другую, никак не находя нужной комбинации.       Закряхтели механизмы, дергаясь, открылись двери одного из сегментов железной гусеницы приблизительно в центре состава. Никак не привыкну к этой "изюминке" поезда: двери открываются только в одном вагоне, меняющемся каждые два-три года. Ну, как меняющемся... они... смещаются на один, что ли. И сегодня у меня, похоже, очередная замена стальной кабины. Еще вчера я входил в двери вон того вагончика.       Я пересек дрожащую границу между платформой и салоном, двери за мной учтиво захлопнулись. Металлическая гусеница зашипела, дернулась и поползла по привычному маршруту - вперед, прямо, по прямой и все дальше, вглубь. Всего минута - и нет уже вокруг ничего и никого, кроме белого платка неба и серой плоскости земли. За окном все та же паутина рельсов, но держит на своих позвоночниках она на порядок меньшее число поездов. Завтра их будет еще меньше. Послезавтра это "меньше" превратится в "больше". И так каждый день, пока все до единого не растворятся в монохромном пейзаже. Все всегда будет стремиться к нулю, к точке возвращения и невозврата, чтобы рассыпаться, разлететься, оседлать ветер и разбиться о стрелки пузатого циферблата. Ничто-ничего-пустота-бесконечность-начало-завершение-жизнь-смерть-точка-многоточие-я сколько угодно могу продолжать цепочку значений этого овала, значений, так или иначе стягивающих сознание в тугой узел. Но смысл? Каждый бегущий оживляет ноль своим собственным значением, новым, не новым - не важно. Тем не менее, именно так складывается нескончаемая череда штампов, давина дающих рассудку хороший подзатыльник. А рука у них тяжелая. Но сейчас небо и земля не рисуют проклятого круга. Стоит поблагодарить судьбу за это, да? Две колючие снежинки запрыгнули на мой нос, дразня тягучую полудрему. Разлепив глаза, я в очередной раз окинул взглядом уютный дворик возле дома: соседский пес Дарвин по-прежнему носился кругами вокруг заледенелого дуба, третий фонарь слева все так же нервно подмигивал каждому встречному, ребятня в десятый раз выстраивает снежную крепость. А тебя все нет. Я готов отдаться дремоте и сейчас, и потом - все во имя усыпления ожидания. В следующий раз я обязательно напомню тебе, что два часа, проведенные на морозе, не есть лучшая подготовка к обещанному "сюрпризу". В который раз прикрываю веки, но, видимо, мое немое ворчание услышало что-то извне, что-то непостижимое, потому что буквально через минуту я почувствовал твои теплые ладони, по обыкновению закрывшие мои глаза, и твой мягкий, чуть дрожащий голос, прошептал на ухо: "С днем рождения".       Третий десяток. Треть жизни уже за плечами, а я до сих пор преследуем чувством неудовлетворенности. Детским таким, горьким, обидным. " С днем рождения", а у меня будто кусок души вырвали... еще в бытность мою неразумным ребенком. Эту пустоту каждый день заполнял и заполняет всякий хлам: ненужные знакомства, ложные клятвы, слухи, бесконечная череда обещаний, самообман, вера... да и преданность туда же. И с каждым годом этого мусора все больше и больше. Еще немного, и он вывалится наружу, разорвет стены еще не до конца растерзанного "я". Пока есть возможность, стараешься удержать все в себе, да только просто это лишь на словах. Словах.       Я устал, устал стягивать рваные части материала, названного душой. Только слова, слова. И твое милое личико целует кулак терпения. Еще один шлепок - твою спинку пнул тяжелый сапог понимания. Первые безделушки посыпались из переполненной дыры. Поезд, дернувшись, остановился. Ты, не сказав ни слова, резко встала и вышла из вагона. Нежная зараза. Прощай? Мне снова ехать без попутчиков. Осторожно, двери закрываются. Надо сказать, что дела мои пошли в гору. Избавившись от барахла, я освободил место для чего-то нужного, теплого, ласкового. Например, для себя самого. Товарищей, забежавших в вагон некоторое время спустя. Они предложили мне заняться тем, что у меня получается, развеяться. Я не чувствую ни сожаления, ни одиночества, однако изменить свою занозчатую жизнь не помешает. Помнится, я заканчивал художественную школу... Так что, рисование? Простите... живопись? Почему бы и нет.       И я достал с балкона старый чемоданчик с красками, не без труда отыскал школьный мольберт, еще хранивший на одной из своих неровных ножек надпись на кривой латыни - "Unum viam". В один конец, без возврата, без надежды, без веры, отбросив рассудок, идти по прямой, ломающейся неожиданно резко в плоскости монохромных красок. И пляска серого, белого, черного выльется на холст, продублировав настоящее, отдалив возможное. Приблизив обрыв.       Я показал монохромному миру игру монохромного цвета. И меня признали как лучшего сюрреалиста. Ars longa. Еще больше картин. Поезд с шипением остановился. Двери моего вагона раскрылись. Уже вернулся? Пузатые часы все еще показывают двенадцать. Двенадцать против моих шести. Вечера. Я вышел из поезда и направился к выходу. Завтра истекает срок моего билета, не забыть продлить его. За стеклом, на котором багровели буквы, сложенные в слово "касса",как всегда неизменно сидит немногословная девушка. Сколько бы я не приходил сюда, она постоянно носила темную одежду, оттенявшую ее светлые пряди волос; металлический блеск глаз утяжелял спокойное, никогда не видевшее улыбки бледное узкое лицо. Я постучал по стеклу, девушка медленно перевела свой неподъемный взгляд на меня. - Опять вы? - ее голос, ровный, лишенный эмоций, всегда завораживал меня, пригвазживал к полу, лишал возможности двигаться. - Да, я. Хочу продлить билет. - Еще не надоело? Может, вы устали? Я покачал головой. - И все же я читаю в ваших глазах неуверенность. - У меня все только начинается, я уверен, что все будет хорошо. Я вернулся к истокам. - К истокам, говорите? - ее губы искривила явно не скрываемая усмешка, - нельзя вернуться к началу, если билет в один конец. - Почему в один? Я же возвращаюсь на эту платформу! Отсюда я и начинаю свой обычный путь. - Не торопите время. Остановить бегущие стрелки часов невозможно, если они уже были запущены. Сделав полный оборот, они начинают новый цикл, где нет возврата к старому. Если есть две похожие вещи, это не значит, что они одинаковы. Не забывайте об этом. Она прикрыла глаза и одернула черную шелковую шаль на плечах. Тонкая белая рука протянулась в небольшое окошко: - Билет, пожалуйста. Я повиновался. Из заднего кармана штанов я вынул покоцаную пластиковую карту - грязного рыжего цвета, с жирным словом "Билет" и небольшой круговой стрелочкой, разорванной на части, - и положил ее в мраморную женскую ладонь. - Снова на пять лет? - Я кивнул. - Вот видите, как хорошо я вас знаю. Но почему бы не попробовать продлить на десять, двадцать лет? Так обретаешь больше, чем теряешь. - Я не могу позволить больше. Пять лет - весьма долгий срок, заполненный неувереностью и ожиданием неизбежного. - И вас абсолютно не смущает, что наличие билета оберегает и оттого, и от другого. - Может, это будет весьма неприятно слышать, ноя не верю незнакомым людям, в частности тем, кто сидит за стеклом кассы. - Незнакомец за тридцать лет не стал даже знакомым. Не мне добивать вашего доверия. Да и не входит в мои планы кого-либо переубеждать. Мне вполне хватает знания того, что я - единственная, кто никогда не врет. Пять лет, цена которым - успех. Продлеваю? Я мялся. Успех за пять лет? Может, действительно продлить лет на десять, чтобы не было гложущего сожаления? - Да. И я получил обратно свой билет на поезд. Еще пять лет. Еще пять лет остановок и движения. Еще пять лет по рельсам. Циферблат гордо показал двенадцать часов и десть минут. Утро. Уже и не скажешь, какое оно - раннее ли, позднее. Веретено времени спуталось окончательно, разбив стекло круглых часов на стене платформы. Стрелки циферблата рассекли облачное небо. Оставленные ими порезы растеклись багровеющими нитями закатного солнечного света и умыли черное, белое и серое, уже много лет перемешанное мной в палитре. И тумана нет. Тишина, алое купол неба, неприятная прохлада, черный камень платформы, стершаяся надпись "Касса". - Здравствуй, - мягко прозвучал голос девушки за стеклом. А ты все не меняешься. Белые пряди волос, стальной блеск глаз, всегда спокойное, умиротворенное лицо. Я без слов протягиваю тебе билет. Ты его забираешь, но назад не отдаешь. На мой немой вопрос ты лишь качаешь головой. - Нет, и никогда больше, - шепчешь ты и лицо пересекает теплая материнская улыбка. Такая была у моей матери. Я не видел ее двадцать пять лет. - Сегодня твой путь в один конец. Но думаю, что этот подарок приободрит тебя. Я беру в руки бумажный сверток. Легкий. - Что там? - Откроешь, как сядешь на поезд. Он уже давно ждет тебя, посмотри на время. Поезд действительно стоял у платформы. Не было ни гудка, ну шипения, ни стука колес. Все тихо. Неожиданно тихо. Часы на стене показывали без пяти двенадцать. Я зашел в последний вагон, двери за мной бесшумно закрылись. Состав тронулся и поплыл по рельсам, невесомо, слегка покачиваясь, не издавая ни единого звука. За окном нет рельсовой паутины, есть только небо в ярких багровых ссадинах. В другом временном разрезе я еще стою у края платформы, смотрю на серое полотно облаков, сверяю свои "шесть" и их "двенадцать", там и поезд совсем другой. Двор. Дети. Игры. Первые друзья. Надежда. Вера. Счастье. Беззаботность. Уверенность. Обида. Разочарование. Ссоры. Неудачи. Насмешки. Учеба. Предательство. Первая любовь. Привязанность. Желание. Подарки. Цветы. Внимание. Тоска. Предубеждение. Потеря. Жестокость. Зависть. Обман. Самобичевание. Отрешенность. Безуспешность. Гудок поезда. Шипение. Стук колес. Морщинистые руки с трудом развязали узел веревки, стягивающей сверток. Черно-бело-серый саван. Как я люблю. Монохромность во всем. И в жизни, и в смерти. Я надел подарок и с надеждой въехал в бесконечный неосвещенный тоннель.