***
В дверь небольшого дома постучали, что очень удивило его владельца. Дом находился хоть и не глубоко в лесу, а у тропинки, по которой часто ходят грибники, но посетителей у лесника Ивана Брагинского было не много. Стук был единичный и довольно громкий, словно нежданный посетитель был на последнем издыхании. По этой причине Иван мигом вскочил с места и открыл дверь. Насчет «последнего издыхания» он, к сожалению, не ошибся. На пороге стоял человек с довольно примечательной внешностью. Он, что больше всего заинтересовало и слегка напугало Ивана, удерживал тряпку, запачканную кровью, в районе своего живота. Видимо, тяжело ранен и потерял много крови. Брагинский, бросив лишь удивленный взгляд, отошел в сторону и помог незнакомцу, который едва не потерял сознания, дойти до кровати.***
— Осталась последняя, — Брагинский протянул сигарету, предварительно вытащенную из пачки, которая тут же полетела к печи. — Выкуришь ее сейчас или по пути? — А, давай сейчас, — подумав несколько секунд, Байльшмидт взял протянутую сигарету, вышел на улицу и сел на ступени.***
Рана, оставленная кем угодно, но только не человеком, ужаснула Ивана, многого повидавшего за годы, прожитые в этом лесу. Очень глубокое ранение, нанесенное, скорее всего, чьими-то когтями. Чьими — не понятно. Удивительно, что этот парень до сих пор остался жив. Повезло, что жизненно важные органы не повреждены. Не сказать, что здесь происходит много чего странного и подозрительного, скорее, все даже слишком тихо и спокойно. Возможно, именно это является основной причиной, по которой Брагинский живет здесь в одиночестве, ходя в город лишь ради пополнения продовольствия. Но этот случай выбивался из колеи. Пока парень с неестественно белыми волосами и красноватого (Иван переживал, не является ли это следствием того, что с ним произошло) оттенка глазами, благо, был жив, но находился в бессознательном состоянии, Ваня, не спуская с него глаз, гадал, кто мог оставить ему эту рану. Парень, увы, ни слова пока что не сказал, практически сразу, как хозяин дома стал обрабатывать его ранение, впав в беспамятство. Разве жил в этом лесу кто-то, кто способен сделать такое? Медведь? Но те живут намного глубже и близко не подходят к тропинкам. Навряд ли бы парень смог дойти до Ивана, если бы это был медведь, даже если бы смог как-то сбежать от животного, которое должно было довести дело до конца. Больше на ум никто не приходил. Возможно ли, что здесь живет кто-то, о ком Брагинский даже не подозревал?..***
— Ну и куда ты дальше? — спросил Иван, присев к нему на ступени. — Не знаю, — пожал плечами Гилберт. — Куда-нибудь точно дойду. — Он сделал первую затяжку. Брагинский едва не задохнулся от возмущения, но говорить ничего не стал. Они уже изрядно поговорили на тему того, что Байльшмидт не готов еще отправляться в путь. Рана все еще дает о себе знать. Да и, раз уж он даже не знает, куда ему идти, Гилберту лучше остаться пока у него на какое-то время. Но куда уж этому упрямцу…***
Таинственный парень оказался очень живуч. На следующее утро он уже прожужжал Брагинскому все уши насчет своего не самого лучшего самочувствия. Уже к вечеру Ваня думал, что уж лучше бы он и продолжал лежать без сознания. И за весь день Иван не услышал ни слова, хоть как-то объясняющего ситуацию. Ни о том, кто он. Ни о том, что с ним произошло. Лишь имя, Гилберт Байльшмидт, да и то было вытянуто с величайшим трудом. Уж слишком он был подозрителен. Мог бы встать с кровати, обследовал бы каждый угол на наличие чего-нибудь такого, что ему бы не понравилось. — А глаза у тебя давно красные? — обеспокоенно спросил Иван гостя, готовя в это время суп для него. — Как волосы побелели, — с трудом выговорил Гил. Тогда-то еще он все выговаривал с трудом. — А это когда случилось? — поинтересовался Ваня. Действительно, цвет волос тоже был весьма интересен. — Траванулся чем-то год-два назад, — рассказал Гилберт. — Травы какие-то. — Что-то я не слышал о травах, которые могли бы менять цвет глаз и волос, — с недоверием покачал головой Иван. — Готов поспорить, ты не слышал и о половине всех существующих трав, — в его голосе была уловима какая-то насмешка, из-за чего Иван бросил на него удивленно-недовольный взгляд. Но высмеивал Гилберт явно не его якобы ограниченные знания. Складывалось впечатление, что существуют какие-то компоненты, известные лишь узкому кругу лиц, к которому и принадлежал Байльшмидт. И это еще больше добавляло загадочности в его образ.***
— Ну, я пошел, — Гилберт затушил сигарету и поднялся с крыльца. — А то до заката не успею до города дойти. Иван вздохнул. Ему не нравилось, что Гил уходит. И то, что он еще не окончательно восстановился, не является основной причиной. Ваня привязался к нему, пусть Гилберт и является довольно эксцентричной и несколько надоедливой личностью. На сердце было тяжело, словно январская пурга царила в данный момент в его душе. Видимо, он слишком долго был один. Может, стоит больше времени проводить в городе?.. — Заходи, если окажешься рядом, — улыбнулся настолько жизнерадостно, насколько сейчас это было возможно, ему Иван, вставая со ступенек. — Обязательно, — пообещал ему Гилберт и, развернувшись, твердой походкой направился по тропе.***
Уже меньше, чем через неделю Гилберт свободно передвигался по дому, игнорируя боль и самодовольно улыбаясь. Даже порывался покинуть скромное жилище Брагинского, которого, кстати, крайне нахальным образом спихнули с собственной кровати на печь, недостаточных размеров для довольно большой комплекции русского. Но Иван не давал ему выйти за дверь, пока Гил был слишком слаб для того, чтобы дать ему отпор. Впрочем, Ваня прекрасно понимал, что рано или поздно (скорее всего, рано) Байльшмидт уйдет. Но надеялся, что это случится нескоро. — Ты-то чего здесь живешь? — спросил Гилберт, когда он вновь отвернулся от вопроса Ивана. — Если ты не отвечаешь на мои вопросы, то почему я должен отвечать на твои? — слегка обидевшись, поинтересовался Брагинский. — А как я буду отвечать тебе, если сам о тебе ничего не знаю? — возмутился Гил. — Мало ли, вдруг ты агент какого-нибудь правительства другой страны, донесешь обо мне своему боссу, и как мне жить тогда? — Ты настолько значимая персона? — недоверчиво посмотрел Ваня. — Так и есть, — он откинулся на спинку крепкого стула и закинул ногу на ногу, самодовольно приподняв голову. — Ну так что, почему ты здесь поселился? — Да не знаю, — пожал плечами Брагинский. — Лет пять-шесть уже живу. Здесь спокойно и тихо, ну, по крайней мере, мне так кажется. Устроит тебя такой ответ? — Наивно это как-то, ну да ладно, сойдет, — махнул рукой Гил. — Чего ты там хотел узнать? — Чем по жизни занимаешься? — оживился Иван. Неужели Гилберт все же перестанет упрямиться? — Задницу твою защищаю, — хмыкнул он. — А конкретнее? — нахмурился Ваня. О чем он думал вообще? Разве может этот напыщенный индюк ответить нормально? Больше Брагинский ничего не услышал и, в общем-то, нового ничего не узнал. Все те несколько недель, что Гил прожил у него, он так и оставался очень интересной и таинственной фигурой.***
Иван не спускал глаз с удаляющегося Гилберта, стараясь привести мысли в относительный порядок. Хотелось закричать ему о том, чтобы остановился. Вернуть его, крепко обнять, завести назад в дом, налить ему чая, который так и будет стоять и остывать, и слушать его беспрерывное самолюбование, пока уши не завянут. Впрочем, и даже после этого, так как остановить его было невозможно. Когда он поймет, что начинает переходить на свою историю, то плавно переходит от монолога к диалогу с Иваном на какую-нибудь тему, которая первой придет к нему в голову. Возможно, все закончится легкой перепалкой, после чего они просто посмеются над этим. Пройдя не очень большое расстояние, Байльшмидт неожиданно обернулся, отчего Брагинский задержал дыхание, надеясь, что Гил все же одумается. Тот, нахмурившись, смотрел на Ивана так, будто хочет что-то сказать (а Ваня был уверен, что для него у Гилберта были слова). Но, простояв так около полминуты, Гилберт, видимо, передумав, широко улыбнулся и, махнув рукой, пошел дальше. В этот момент Ваня едва удержался, чтобы не поддаться своему навязчивому желанию. Оставаться на месте помогла мысль, удерживаемая в голове, что если любит — то вернется, нет — значит отпусти. — Прощай, — тихо сказал ему вслед Иван и, когда Гил скрылся из виду, поднялся с крыльца и вошел в дом.***
— Как ты живешь здесь один? — с искренним непониманием спросил у Ивана Гилберт. — Живу, — пожал плечами Ваня. Он не знал, как отвечать на подобные вопросы. Не сказать, что он получает огромное удовлетворение, живя в одиночестве, но и никакой тяги к городу и обществу не испытывает. — Не одиноко тебе тут? — поинтересовался он. — Ну, бывает, что накатывает какая-то тоска, но, в основном, все нормально, — нехотя ответил Брагинский. — Ты-то сам как живешь: один, или предпочитаешь, чтобы рядом кто-то был. — Хм, — Иван понял, что он опять задумался над такой формулировкой своего ответа, чтобы все было непонятно. — Скажем так, живу я один, но рядом всегда кто-то находится. — И кто же? — несколько удивленно спросил у него Ваня. Неужели Гил ответил более-менее однозначно? — Ну, в данный момент, рядом со мной ты, — хмыкнул Гилберт. — Это плохо или хорошо? — улыбнувшись, спросил Иван. — Хорошо, наверное, — пожал плечами Байльшмидт. — Почему? — он ожидал совсем иного ответа: ведь Брагинский, можно сказать, силой удерживает здесь своего задержавшегося гостя. — Я жив, — Иван заметил, что здесь явно не хватает «благодаря тебе». — Можешь не благодарить, — хмыкнул он, отчего Гилберт очень возмутился. — Я и не собирался, — он зло посмотрел на Ваню. — Хотел еще кое-что сказать, но уже не стану. Иван сложил руки на груди, мол, я на твои провокации не поддамся, и вообще мне это не особо интересно. Хотя, естественно, в какой-то степени его это заинтересовало, но не настолько, чтобы выпрашивать у него ответ. Не получив нужной ему реакции, Гилберт разочарованно поднялся и пошел к окну, чтобы покурить: Иван на улицу его не пускал. А сам Ваня еще весь следующий день ходил, держа вопросы о том, что же еще мог сказать Гил, у себя в голове.***
Дома было неестественно пусто и тихо. Иван успел привыкнуть, что где-то кое-кто-либо кряхтит, либо довольно шумно старается себя чем-нибудь занять. Встряхнув головой, он решил, что как привык — так и отвыкнет! Немного взбодрившись от этой мысли, он поставил подогреваться чайник и решил привести вещи в тот порядок, в котором они были до Гилберта. Тому не нравилось, как у него стояла вся посуда, все книги и прочее, и поэтому он все переставил. Если бы позволяло состояние, затронул бы еще и мебель. Естественно, самого Ваню это не устраивало, но спорить с Гилом было бесполезно. На душе, как и в доме, было пусто. Практически все мысли разом исчезли из головы. Словно вместе с Гилбертом он отправил еще и частичку себя, которая намертво привязалась к этой персоне. Вероятнее всего, что Гилберт больше не вернется к Ивану, а значит, и та частичка больше не окажется у него. Они не вернутся ни к друг другу, ни к себе. Остается лишь сказать «прощай» и надеяться, что не навсегда.