Мы уже будем в Париже

Он повернулся как раз вовремя, чтобы не столкнуться с бегущим вдоль колючей проволоки пойнтером. Следом поспешно шёл хозяин, молодой офицер, какой-то гвардеец, без погон и не разберешь теперь. — Извините, — коротко бросил гвардеец. — Охотничий пес, ему бы побегать. Хотя куда тут убежишь. — И то верно, — кивнул морской капитан. — Как зовут этого красавца? — Сябр, мой любимец. В N-ском у нас было много собак, а теперь…– гвардеец поежился, плотнее запахивая шинель. Морской ветер дул беспощадно. — Теперь я не знаю. Честь имею. — Честь имею, — капитан задумчиво повернулся к морю. Волны с грохотом разбивались о камни внизу, заглушая шорох гальки под сапогами уходящего гвардейца. *** — Господа, господа, ну перестаньте, — махнул рукой полковник. — Землячка, ну то есть Розалия Самойловна, сказала, что мы здесь в полной безопасности. — А вы верьте ей больше, вашей Землячке, — ударил кулаком по столу невесть откуда взявшийся ротмистр. Казаки вздрогнули. — Вешать, вешать надо было больше, господа! Впрочем, теперь уже поздно. Либералы! — ротмистр резко развернулся и вышел из барака. — Ну опять, ну что это, господа! — полковник развел руками. — Подпоручик, а вы что думаете? — В сложившейся ситуации я предпочел бы не думать, — хозяин пойнтера проводил уходящую фигуру взглядом. В свете свечи, без фуражки он казался еще моложе. «Немногим старше, чем наш восторженный юнкер», — подумал морской капитан. *** Всю ночь он бродил по каменистому обрыву, предаваясь беспокойным мыслям. Все стерлось, все смешалось. Донести на своего офицера. А еще полковник. Вернувшись в барак под утро, морской капитан узнал, что полковник и сам куда–то пропал. Капитан залез на свои верхние нары и завернулся в отсыревшее одеяло, пытаясь согреться. Внизу тихо поскуливал пойнтер. *** — Эх, сейчас бы в Париж, господа, — мечтательно протянул юнкер, вороша палкой в костре, словно надеясь найти там запеченную картошку. — У меня же родители уже там, вы знаете? Ах, Париж! Утром верховые прогулки по аллеям, вечером театр. Не то, что здесь теперь. А дамы, дамы! Эх, какие там барышни. — Да, я бы не отказался сейчас в Париж. Или в Венецию, — подпоручик вытянул ноги к огню. — Да хоть куда отсюда, если честно. — А в Венеции, я там ни разу не был, — юнкер подался вперед. — Николай, Николай, скажите, а какие там дамы? — Прекрасны, как и везде, — подпоручик покачал головой. — Я вот вспоминаю балы, шампанское, женский смех, все эти белоснежные кружева, запах духов и пудры. Кажется, словно это было в другой жизни, господа. — Да, где все это? Кадрили, кокетки, записочки, — пробормотал капитан в очках. — Ну на балах-то в Петрограде я не бывал, не знаю, — пожал плечами есаул. — А так, да, посмотрит какая-нибудь из-под шляпки. А взгляд-то что огонь! — Да так посмотрит, что прямо… — юнкер смущенно улыбнулся и замотал головой. — А когда из-под подола платья покажется хорошенькая ножка… — Я помню, как-то на променаде был случай, ветер, как сейчас. Ну, там больше показалось, — подпоручик выразительно поднял брови. — «Ах, ножки, ножки! Где вы ныне?» Ну полно, господа, не травите душу, — махнул рукой морской капитан. — Какие у нас тут дамы! Если только с Землячкой кто изволит, — слова его потонули в общем хохоте. — Ну уж нет, — лицо подпоручика озарила улыбка. — Такую честь мы оставим для вас. *** Еще одна ноябрьская ночь не принесла ничего, кроме ледяных порывов ветра и невеселых дум. Морской капитан повернулся на другой бок, застегивая верхнюю пуговицу шинели. Нет, ну сколько можно! Он перегнулся через край нар и прошептал: — Господин подпоручик, ну что вы там дрожите? Аж зубы стучат. Забирайтесь ко мне, под двумя одеялами теплее будет. И пес ваш все время ворочается. — Сябр, — подпоручик потрепал собаку по голове. — Он тоже мерзнет, шерсть же короткая. — Ну тогда вместе с Сябром. Прошу. Из-под нар показалась собачья морда, капитан подхватил пойнтера и посадил у своих ног. Следом забрался и подпоручик. — Холодно, даже шинель не спасает. Благодарю за приглашение, — подпоручик лег на бок и протянул капитану край своего одеяла. Капитан устроился за спиной замерзшего товарища, укрыв их обоих одеялами, и после минутного замешательства все же приобнял его: — Не возражаете? А то так совсем не удобно. — Ну что вы. Мне только теплее будет. Сябр, немного повозившись, наконец-то устроился у них в ногах и засопел. Подпоручик изредка вздрагивал, видимо, еще не согрелся. Капитан крепче прижал его к себе, уткнувшись носом в воротник его шинели, все еще хранившей запах давно выкуренных папирос. Хорошая шинель — мягкая, дорогая шерсть, даже почти не колется. А все равно не согрела этого хорошенького гвардейского мальчика. Капитан чувствовал под своей рукой узкую талию подпоручика, его рельефную грудь, и невольно подумал о том, что столичные барышни, наверное, мечтали о внимании этого стройного молодого офицера. Такой надменный с виду, как и все они в гвардии. Потеплевшие подушечки пальцев подпоручика касались ладони капитана. В какой-то момент пальцы гвардейца показались капитану горячими, почти обжигающими, даже почудилось покалывание, будто бы удар электрического тока. Чувствуя разливающееся по всему телу тепло, он провалился в сон. *** — Почему это мы не можем сфотографироваться? — Ну ты слышал, что сказала Землячка? — Господа, господа, это ничего, — юнкер упаковывал фотографический аппарат. — Мы разберем баррикаду и вот здесь, на этой лестнице, сделаем потрясающую фотографическую карточку! — Да, ее разберешь, пожалуй. *** Морской капитан медленно брел вдоль колючей проволоки. Ноги гудели. Весь день разбирать собственные укрепления... Сзади послышались торопливые шаги. — Капитан, вы куда? — подпоручик на ходу застегивал шинель. — На прогулку, помогает не думать, — здесь он, конечно, соврал. — Вы не против компании? — Сочту за честь. А где ваш верный Сябр? — С господином юнкером остался, наверное. — Вот здесь осторожно, — капитан кивнул на блестящий в сумерках ручей. — Камни очень скользкие. — А вы откуда знаете? — Я здесь каждый день… Осторожнее! — капитан поймал споткнувшегося подпоручика за руку. — А что это у вас с рукой... С руками? — Я просто натёр. — Просто, — в голове капитана промелькнули события последних дней. — Я вас не осуждаю. — Как вы догадались? — Метод морской дедукции. — Какой дедукции? — Да я шучу, — капитан усмехнулся. — И меня, признаться, порядком вывел из равновесия этот «это не донос». — Знаете, капитан, я убивал людей на войне, и что-то в душе шевелилось. А сейчас вот этими руками, — он поднял ладони, на которых запеклась кровь, — задушил своего офицера. И ничего! Пустота! Неужели, неужели ничего святого у меня… у нас не осталось? — столько боли было в этом вопросе, в этих голубых глазах, что капитан остановился и обнял его, похлопал по спине. — Ну будет вам, будет. Николай, чего уж теперь, — подпоручик положил голову ему на плечо, туда, где раньше красовались погоны. Капитан смотрел поверх фуражки гвардейца на темневшее внизу море, на еще видневшиеся в сгущающейся темноте белые гребешки волн. — Подождите, — он расстегнул шинель и достал небольшую фляжку. — Вот, выпейте, легче будет. — Как? Откуда? — подпоручик удивленно смотрел на фляжку. — У вас еще осталось? — Это НЗ. Ну там, знаете, на случай, если подводная лодка не всплывет, — он усмехнулся. — А вам не жалко? — А чего теперь жалеть? Наша с вами лодка давным-давно затонула. *** Подпоручик, сидя на пожухлой траве, прислонился спиной к дереву, в очередной раз отпил из заметно опустевшей фляжки и передал ее капитану: — Вы представляете, я ведь всерьез хотел жениться, а сейчас даже не знаю, жива ли она. Да и вся эта женитьба теперь кажется такой ничего не значащей глупостью, такой ничтожной мелочью. — Разве в гвардии в вашем чине, и можно жениться? — с сомнением спросил капитан. — Я думал выйти в отставку. — Ради дамы? — Ну, не совсем. Она просто так… Так здорово минет делала. Капитан громко рассмеялся, ударившись фуражкой о дерево: — Выйти в отставку? Из-за дамы, из-за минета! — Ну вот. Вы меня совсем засмущали. — Так уж и засмущал? — капитан вопросительно поднял бровь. — Да, засмущали. И что теперь? Морской офицер пристально посмотрел подпоручику в глаза. Тот молчал. Пахло коньяком. Капитан придвинулся ближе и впился в губы подпоручика страстным поцелуем, за который любая приличная барышня наградила бы его звонкой пощечиной. Фуражки полетели на землю. Они жадно целовались, не в силах оторваться друг от друга, как долго не могут напиться страдавшие от жажды. Капитан отстранился от подпоручика лишь для того, чтобы привычным жестом лихо усадить его к себе на колени. Подпоручик удивленно вздохнул: — А вы со всеми своими дамами так делали? — Какая разница, вы же не дама. Гвардеец усмехнулся, поудобнее устраиваясь на руках у капитана, и прижался щекой к его шинели. Совсем стемнело, между туч проглядывала луна, со стороны бараков доносились невнятные слова какой-то песни. Капитан пропустил руку у подпоручика под коленями и принялся покрывать торопливыми сбивчивыми поцелуями его лицо и шею. Подпоручик невпопад подставлял губы. Капитан сорвал с него шинель. — Вы хотите… До конца? — гвардеец, уже полулежавший в объятиях капитана, напрягся и неуверенно посмотрел на него. — Я просто слышал анекдот про двух моряков... Анекдот он слышал. Капитан анекдотов, тем более про моряков, слушать не собирался, поэтому прервал подпоручика, запустив руку ему под китель, и начал теребить его уже затвердевший сосок. Подпоручик шумно задышал, с укором посмотрел на капитана и, не в силах сопротивляться, поспешно скинул с него шинель и резко прижал его к себе. Они повалились на землю. Капитан оказался сверху и, воспользовавшись своим преимуществом, уже без всякого стеснения мял руками тело гвардейца. Черт возьми, какой же красивый мальчик. Особенно капитану нравились упругие, сильно выступающие ягодицы. Он расстегнул штаны подпоручика, потянул пальцами за лобковые волосы, заставив гвардейца тихо вскрикнуть, и сжал в руке его возбужденный член. Подпоручик выгнул спину и тихо застонал, широко расставив ноги. В былые времена большинство его гвардейских приятелей косо посмотрело бы на него за любое, хоть сколько-нибудь близкое общение с этим провинциальным морским офицером. Подпоручик боялся признаться самому себе, но ему нравилось чувствовать себя во власти капитана, нравилась его бесцеремонность, его грубоватые ласки, его ладони, покрытые мозолями. Сейчас эти ладони так энергично двигалась по его члену, что у подпоручика потемнело в глазах от удовольствия. Понимая, что если так будет продолжаться и дальше, то через минуту он кончит, гвардеец отстранил руки капитана, расстегнул на нем штаны и невольно восхитился: — Какой у вас большой. — Не жалуюсь. — Это больно? — Не знаю, не пробовал, — капитан перевернул подпоручика на колени, заботливо подложив шинель. — Но, думаю, придется потерпеть, — он спустил штаны гвардейца до колен, задрал его китель и провел языком по выступающему позвоночнику, спускаясь в ложбинку между аппетитными ягодицами. Не в силах удержаться, он укусил стоящего на четвереньках подпоручика за задницу: — Какая у вас... — Меня в кадетском корпусе дразнили. — Я бы вас тоже… Подразнил, — капитан плюнул себе на палец и ввел его в манящее отверстие между округлыми ягодицами подпоручика. Тот вздрогнул и застонал, прогибая спину. Больше не в силах сдерживать возбуждение, капитан прижал свой истекающий смазкой член к вожделенному отверстию и подался вперед. Подпоручик дернулся и вскрикнул: — Аа! С вашими-то размерами. — Я же сказал — не жалуюсь, — капитан крепче схватил гвардейца за бедра. Ему всегда нравилось быть первопроходцем, ходить в море новым маршрутом, наносить на карты неизвестные мели и течения. Сейчас больше всего на свете ему хотелось проникнуть в эту неизведанную восхитительно-узкую дырочку. — Ну что вы, Николай, ни разу с дамой не были в такой позиции, не знаете, как встать нужно? — капитан слегка надавил ему на поясницу и развел руками его бедра. Подпоручик, послушно раздвинув ноги, застонал от боли, пальцы его впились в лежащую на земле шинель. Капитан остановился на несколько секунд и под тихий крик подпоручика одним резким движением вошел в него. — Ники, — ласково прошептал капитан, поцеловав гвардейца в спину. — Вы в порядке? — Кажется, да,– севшим голосом ответил подпоручик. Капитан начал осторожно двигаться, понимая, что каждое его движение причиняет подпоручику боль. Но новые ощущения от такой узкой и горячей плоти вокруг его члена сводили его с ума, и, помимо своего желания, он двигался все быстрее. Подпоручик, с трудом удерживая равновесие, жадно ловил ртом воздух, напоминая самому себе молодую необъезженную лошадь в гвардейском манеже, нелепо бьющуюся под наездником. Он даже почти не обратил внимание на прибежавшего Сябра, который, наклонив голову, вопросительно смотрел на хозяина. Капитан ритмично двигался, с каждым разом проникая все глубже, извлекая из своего любовника все новые и новые стоны. Бешеная скачка не могла продолжаться долго, и вскоре капитан, коротко вскрикнув, излился в подпоручика. Стоя на коленях, он довел гвардейца до оргазма руками, удовлетворенно посмотрел на свои залитые спермой ладони и только после этого позволил себе в изнеможении повалиться на шинели рядом с ним. *** Морской капитан лежал на нарах, уткнувшись лицом в скомканное одеяло. До этого он думал, что, сдав оружие и подписав отказ от вооруженного сопротивления Советам, ниже упасть в собственных глазах он уже не сможет. Теперь он не был так в этом уверен. И всего каких-то полфляги коньяка… — Я к вам, можно? — голос подпоручика, державшего в руках одеяло, вывел его из размышлений. Ну как, как он мог его не пустить после всего, что произошло между ними прошлой ночью? *** Безрадостные, полные горьких раздумий дни сменяли друг друга. Капитан уже почти привык к тому, что ночью Сябр обязательно наступал ему на ногу своей когтистой лапой, а подпоручик под утро, не открывая глаза, просовывал руку ему в штаны и ласкал его член, сонно шепча на ухо какие-то глупости, которые, окончательно проснувшись, капитан никогда не мог вспомнить. Он крепче прижимал к себе подпоручика, не желая открывать глаза, не желая возвращаться в реальность, и эти предрассветные минуты казались ему вечностью. *** Он стоял на пирсе, держа нетерпеливо скулящего Сябра на поводке. Первые пассажиры уже проходили на баржу. — Я так рад, что объявили эту эвакуацию! — юнкер сиял. — В Очаков, а там и Бог даст в Париж! И я наконец-то смогу напечатать наши фотографические карточки. Господин капитан, а что это вы с Сябром? — Да господин подпоручик что-то там забыл. — А, понятно. Возьмите, вот мой парижский адрес, вы телеграфьте, а я буду высылать карточки. Извините, что я так вот, по-простому, на обычной бумаге. — Благодарю, — капитан убрал записку в карман. На пирс торопливыми шагами вышел подпоручик: — Вот, на силу нашел, портрет моей невесты. — Ага, вещь нужная, — кивнул капитан. — А то, если даст вам Бог еще когда-нибудь с ней свидеться, без портрета и не узнаете. Подпоручик усмехнулся: — Пожалуй. С фотокарточки смотрела улыбающаяся девушка. У капитана где-то во внутреннем кармане шинели был почти такой же медальон в серебряной оправе. Но та фотокарточка была залита кровью, и различимо на ней, как и в памяти капитана, было лишь облако темных волос. *** Подпоручик смотрел на неумолимо отдаляющийся берег. — Как же так получилось? Как же так? Мы такую страну загубили. Своими руками. Россию загубили. Человека русского загубили. Как жить теперь с этим, капитан, как жить? — голос его предательски задрожал. — Ну тише, тише, Николай, — капитан обнял его и погладил по затылку, дотронулся губами до мягких рыжеватых волос. — Ники... — он поднял глаза, услышав характерный металлический скрежет, свидетельствующий о том, что спустя несколько минут вся баржа окажется под водой. — Ники, мой Ники… Через месяц мы уже будем в Париже.