Бугимен

Комната была полна густой, вязкой темноты. Ночник нисколько не спасал от нее. Напротив, там, куда не доставал его свет, тени становились поистине непроницаемы. Они были плотными и текучими, они льнули к освещенному пятачку, надеясь затопить, поглотить его. Всякий, кто хоть раз чувствовал страх темноты, знает, как мало помогает ночник. И Бен, конечно, отлично знал о бесполезности ночников, фонариков, игрушек на светодиодах и прочего в том же роде. И все же сейчас ночник у него в комнате горел. В его теплом, но таком ненадежном свете Бен сидел на постели, обложившись комиксами, машинками и деталями конструктора и изо всех сил боролся со сном. Заснуть было никак нельзя. В дальнем конце коридора хлопнула входная дверь. Бен посмотрел на часы на прикроватной тумбочке. На электронном табло горело 00:21. Три часа прошло с тех пор, как мама поцеловала его на ночь. Ничего, уже недолго осталось ждать, подумал он и потрогал рукоятку бейсбольной биты, лежащей рядом. Это придало ему решимости. Про биту ему несколько месяцев назад объяснил папочка. В тот раз он испугался особенно сильно, закричал и заплакал, и мама долго гладила его по голове и приговаривала: “Не бойся, милый, нет никакого Бугимена!” “Е-есть!” - ревел Бен, размазывая слезы и сопли. До сих пор он не рассказывал о страшном черном незнакомце, который ночь за ночью пытался выйти из шкафа, протягивал из-под кровати костлявые руки, похожие на раздавленных пауков, скребся снаружи в оконное стекло. И вот теперь он рассказал - и ему не поверили! “Это все тебе показалось, милый!” - упрямо повторяла мама, и в конце концов он устал с ней спорить. Мама поцеловала его в лоб и ушла, а папочка, все это время молча переступавший с ноги на ногу, наклонился, потрепал его по волосам, и сказал: - ”Конечно, Бугимен есть.” Бен уставился на него во все глаза. “Мама просто уже все забыла, - объяснил папочка, покачиваясь с пятки на носок. - А я помню. Ко мне он тоже приходил. Он ко всем приходит, дорогой мой отец-основатель.” “Отцом-основателем” папочка называл Бена в только самых ответственных случаях, и потому Бен поверил ему безоговорочно. “И что ты делал, когда он приходил?” - спросил он взволнованно. Папочка достал из угла за дверью бейсбольную биту и положил ее в кровать. “Вот, - сказал он. - Когда он вылез из старого сундука, я треснул его хорошенько промеж ушей. И больше он не приходил.” Но Бену так и не пришлось попробовать биту в действии. Совсем скоро папочка ушел, а затем вместо него пришел дядя Дон. После этого Бен перестал бояться Бугимена. … Он сидел и слушал, как дядя Дон в коридоре шумно раздевается, один за другим швыряет на пол ботинки и еще чем-то грохочет. Может быть, налетел на галошницу. Мама вышла из спальни и что-то сказала ему - закрытая дверь приглушила ее голос, и Бен не смог разобрать слов. В ответ раздался рев - как будто в прихожей был не дядя Дон, а бешеный бык. Тетя Тельма сказала, что дядя Дон - хрен-с-горы. Правда, она это сказала не Бену, а тете Марте, когда они вышли покурить на кухню, а Бен просто подслушал под дверью. Мама специально позвала их обеих, чтобы показать им дядю Дона. Он хрен-с-горы, сказала тетя Тельма тете Марте. Не пойми кто. А ты заметила, сказала тетя Марта тете Тельме, какие у него глаза. Дурные. С ним точно что-то не в порядке. Маме они, когда уходили, сказали, что дядя Дон ужасно милый. Бен не сразу понял, что с дядей Доном действительно что-то не в порядке. Сначала он думал, что дядя Дон, с его громовым голосом, с бычьей шеей и большущими волосатыми руками, просто очень веселый. Потом оказалось, что веселье у него какое-то странное. Он в одну секунду мог перейти от веселья к бешеной ярости. А самое плохое было то, что превращение это всегда происходило внезапно, и нельзя было ни предотвратить его, ни спрятаться заранее. Одно время Бен думал, что, может, дядя Дон - хрен-с-горы, не пойми кто - и есть Бугимен. Может, он вылез-таки из шкафа, пока никто не видел, надел папочкин халат, взгромоздился на папочкин диван и решил, что всех обманул. Может, если взять его за хрящеватые красные уши и дернуть хорошенько, то лицо дядя Дона слезет, как чулок, и наружу покажется его подлинное лицо или даже не лицо вовсе? Но нет, очень скоро стало ясно, что он ошибся. Бугимен всегда соблюдал правила, а вот дядя Дон - нет. Бугимен мог быть сколь угодно страшным, но Бен знал, что пока его глаза закрыты, Бугимен ничего ему не сделает. Если Бен накрывался одеялом, Бугимен покорно ждал, когда ему надоесть сидеть в душной норе и он вылезет. А если Бен зажигал свет или звал маму, Бугимен всегда уходил. От дяди Дона не спасали ни закрытые глаза, ни одеяло. Ни верхний свет, ни мама не могли заставить его уйти. Оставалось одно, последнее, средство, которое Бен еще не попробовал... Мама снова сказала что-то. Дядя Дон взревел, а потом раздался звонкий, хлесткий удар и стук, как будто что-то упало. И мама заплакала. Глядя в темноту, Бен сжимал рукоятку биты так, что было больно пальцам. Осталось одно последнее средство. Если и оно не поможет, тогда, наверное, ничто их с мамой не спасет. Мама, плача, ушла в спальню. Бен слышал, как она всхлипывает за стенкой. Дядя Дон прошелся по коридору, паркет скрипел под его весом. Вышел на кухню, щелкнул выключателем. С чавкающим звуком открылась и закрылась дверца холодильника. Снова щелкнул выключатель. Дядя Дон опять проскрипел по коридору и хлопнул дверью в гостиной. Забубнил на разные голоса телевизор. Бен сидел и ждал, когда мама в спальне перестанет плакать. Наконец за стеной все стихло. На часах было 00:57. Бен вылез из постели, нимало не опасаясь, что руки, похожие на раздавленных пауков, схватят его за лодыжки, и, взяв биту, вышел в коридор. Густой чернильный мрак царил в коридоре. Пару месяцев назад Бен остановился бы на пороге, вслепую шаря по стене в поисках выключателя, но больше темнота его не пугала. Он пошел вперед, на всякий случай выставив перед собой свободную руку. Один раз обо что-то споткнулся. Наверное, о ботинок дяди Дона. Из-под двери гостиной пробивалось блеклое голубоватое свечение. Бен покрепче стиснул биту, вошел и прикрыл за собой дверь. Он не хотел, чтобы мама услышала. Дядя Дон сидел на диване, закинув ногу на ногу. В комнате пахло пивом, потом и еще чем-то кислым и противным. Может быть, подумал Бен, так пахнет злоба. В телевизоре кто-то метался и кричал. Дядя Дон смотрел фильм ужасов. - А, Бен, - сказал он, повернувшись всем корпусом. В свете телевизора лицо у него отливало лиловым. - Чего тебе, сынок? Бену было так страшно, что занемели губы. - Я вам не сынок, - промямлил он, но дядя Дон его не понял. - А? - переспросил он. - Вы не папочка, - выдавил Бен, собравшись с силами. - Вы хрен-с-горы! - Чего? - взревел дядя Дон, молниеносно преображаясь из пьяного добряка в разъяренного буйвола. - Что ты сказал? Он вскочил с дивана, задев бедром журнальный столик. Блюдо с чипсами подпрыгнуло и перевернулось. Пивная бутылка опрокинулась, со стуком прокатилась по столешнице и упала на пол. Пиво с бульканьем вытекало на ковер. - Ну-ка повтори, что ты сказал? - крикнул дядя Дон, неуклюже обходя столик. Бен попятился, замахиваясь битой. - Ах ты маленький говнюк! - гремел дядя Дон, надвигаясь на него. Поднявшись на ноги, он стал огромным, как гора. Сжатые в гневе кулаки были величиной с гирю каждый. Кислый запах злобы стал таким сильным, что от него сдавливало грудь и трудно было дышать. Пятясь, Бен уперся спиной в дверь. Дальше отступать было некуда. Бита была поднята для удара, но он слишком боялся. Боялся бить. Боялся, что это не поможет. Все пропало, подумал он, вжимаясь лопатками в дверную панель. Папочка ушел, я не справился, и больше никто... Из темноты выскользнула длинная бледная рука и аккуратно вынула биту из его потной ладони. Медленно-медленно Бен повернул голову. Черное одеяние незнакомца сливалось с окружающей темнотой, растворялось в ней. Видны были только сероватые кисти рук и худое тонкогубое лицо. Глаза у незнакомца были желтого цвета, и они горели. У дяди Дона вытянулось лицо. Бен думал, что это просто такой оборот из книг, но оно действительно из круглого сделалось длинным. И совершенно белым. - Ты? - спросил он сипло и попятился точно так же, как только что пятился от него Бен. - Это ты? Незнакомец широко замахнулся и обрушил биту на журнальный столик. Столик хрустнул и развалился, чипсы полетели в пивную лужу на ковре. - Нет, - бормотал дядя Дон, продолжая отступать каким-то странным, семенящим шагом. - Не-ет. Тебя нет, нет тебя! Он не смотрел на биту в руках незнакомца, заметил Бен. Он, не отрываясь, смотрел ему в лицо. Незнакомец снова замахнулся битой. На этот раз удар пришелся в экран телевизора. Брызнули искры, кинескоп лопнул с резким хлопком, в недрах корпуса вспыхнуло и тут же погасло голубое пламя. Стало совсем темно, но Бен продолжал все видеть отчетливо. Почему-то он подумал, что комнату освещают глаза незнакомца. - Уходи! - проскулил дядя Дон. - Уходи, уходи! Я уже взрослый, ты не можешь ко мне приходить... Незнакомец перехватил биту за широкий конец и протянул дяде Дону рукояткой вперед. У Бена перехватило дыхание. Зачем, не надо этого... Дядя Дон несмело протянул руку и взялся за биту. Лицо у него разгладилось и стало каким-то лукавым. Он начал отводить руку для удара... - Бу! - рявкнул незнакомец, резко взмахнув руками. Он не толкнул дядю Дона, Бен точно видел. Даже не дотронулся. Просто напугал. Все остальное дядя Дон сделал сам. Он с воплем отпрыгнул и зацепился ногой за завернувшийся угол ковра. Сделал два неуклюжих шага назад, налетел бедрами на подоконник и опрокинулся спиной в окно. Зазвенело разбитое стекло - и спустя, наверное, пару секунд снизу донесся удар, скрежет, лязг, и взвыла автомобильная сигнализация. Бен стоял в темноте и смотрел на незнакомца. А незнакомец смотрел на Бена, а потом протянул серую длиннопалую руку, похожую на раздавленного паука, и потрепал его по голове. Совсем так же, как делал папочка. А потом вбежала мама и включила свет, и незнакомец, конечно же, сразу ушел. Он ведь всегда играет по правилам. У мамы было мокрое, блестящее лицо, а одна щека - опухшая и красная. Еще у нее были круглые от страха глаза. - О боже! - крикнула мама. - Бен, ты цел? Она кинулась к окну, пробежала тапочками по месиву из чипсов и пива, по осколкам, и перегнулась через подоконник. - Боже! - повторила она и зажала рот рукой. - Донни, о боже! Бен, Бен, ты в порядке? Ты испугался? Что случилось? Она схватила его и прижала к себе. Он уткнулся лицом ей в живот и вдруг заплакал, хотя не собирался. - Я не знаю, мам, - сказал он прерывающимся от слез голосом. - Я не знаю. Меня разбудил шум. А где дядя Дон? - Кажется, дядя Дон умер, - ответила мама, и он немного расстроился, потому что не услышал в ее голосе радости. Впрочем, печали он тоже не услышал. - Ты в порядке, милый, в порядке? Тогда отпусти меня на минутку, нужно позвонить в скорую... Он с неохотой разжал руки и понял, что очень-очень устал. - Я лягу, - сказал он. - Ты зайдешь потом? Я боюсь Бугимена.