Письмо

Здравствуй, я сижу, себя ломаю...*       Мне нелегко писать. Между нами столько всего произошло за последние годы, слишком много....Больно.       Я знаю, что был не прав во многом, делал слишком много неправильного, нездорового. Знаю, что тянул себя на дно, ухватившись за твою руку. Я знаю, но... Всё же, зачем, зачем ты был всё холоднее и жёстче ко мне? Когда настал тот момент, когда моё присутствие рядом с тобой стало противно? Вадь, я не изменюсь, не смогу, ты же знаешь.... Я признаю свои ошибки, свою вину, но всё-таки я люблю тебя, мой навсегда родной и близкий старший брат. И я помню, помню всё. А ты?       Ты помнишь? Мне было пять. В тот вечер была сильная гроза, ураганный ветер прижимал деревья к земле и жутко завывал под крышей. Мама тогда работала, а ты был дома, со мной. Мне было страшно, невыносимо. Помнишь, я забился в угол, накрывшись одеялом с головой, и тихо плакал. А ты так спокойно и невозмутимо читал книгу, будто бы ничего не происходит. И я смотрел на тебя и старался не плакать, хотел быть смелым, как ты. А потом ты заметил меня в углу. "Глебка, ну ты чего? Страшно? Ну не бойся, братишка, давай-ка лучше поговорим ",- ты ласково погладил меня по голове, взял на руки и посадил на кровать. А потом почти до утра ты рассказывал мне всякие нелепые выдумки, выдавая их за забавные жизненные истории. И помнишь, Вадь, я тогда так крепко держал тебя за руку, и мне больше не было страшно.       А помнишь, как я шёл в первый класс? И тогда мне было невообразимо страшно шагать в этот новый для меня мир, полный людей, не готовых принимать меня к себе. Мне тогда казалось, что весь мир будет против меня, мне было одиноко, но ты держал меня за руку. А потом ты был для меня примером. Я старался как мог, превозмогая свое нежелание учиться, я старался быть как ты. И каждый раз, когда мне нужна была помощь, поддержка, ты был рядом. Помнишь, Вадик, как ты пришёл в мой класс защитить меня, когда я сказал, что меня дразнили и толкали? Ты был героем в моих глазах.       Хах, забавно... Помнишь, как я впервые надрался как свинья? Не помню где, не помню с кем, не помню чем... Мне было 15. Я притащился домой, если не сказать, что меня кто-то притащил домой. До сих пор удивляюсь, как меня пронесло, что именно в тот вечер наша мама решила сходить к соседке в гости. Помнишь, как ты умывал меня, расчесывал, даже пытался чем то отпоить и накормить ужином, а я смеялся и толкал тебя, говоря какие то пьяные гадости. Вадь, а ты ведь терпел. Несмотря на мои сопротивления, все таки переодел и уложил меня в кровать, а потом ещё всю ночь просидел рядом, следил, чтобы я не учудил чего, держал меня за руку. Всю ночь, Вадь, всю ночь. Я не помню ничего, что делал в тот вечер, помню лишь то, что связано с тобой. А ещё благодарен тебе, что не сдал меня маме, она так и не узнала, помнишь, как ты с честным взглядом убеждал её, что мне просто нездоровится, простуда? Вадик, хоть потом ещё ни один раз ты видел меня в таком состоянии, как и я тебя, мне стыдно за тот случай, но я вспоминаю с улыбкой. А ты?       А ещё я помню, как ты уехал учиться... Я скучал. Я уже не был ребёнком, но мне не хватало, чтобы ты был рядом. Мне не хватало твоей заботы, поддержки, опоры. Мне даже не хватало твоего бесконечного и бесстыдного стёба надо мной. И, даже не сомневайся, я ждал твоего возвращения, придумывая оригинальные подколки, как можно более колкие и саркастические. Мне не хотелось признавать, что люблю тебя, ведь разве можно любить брата? Нет, братья должны беспощадно издеваться друг над другом, отвешивать подзатыльники и изредка прикрывать задницы друг друга ради взаимовыгоды. Но когда ты приезжал, на минутку, лишь на минутку, я позволял себе показать нежность к тебе и обнять. И ты тоже. И первую ночь после твоего приезда, помнишь, мы проводили за разговорами, разными: смешными, грустными, о жизни и о всякой херне, и ты, как в детстве, держал меня за руку.       А помнишь, как я приехал учиться в Свердловск? Ты тогда снимал какой-то угол, даже таскал туда девушек. Тебя жутко злило, что приходилось терпеть меня рядом 24/7, но ты помнил, что в детстве я боялся быть один. И хоть тогда я уже не был ребёнком, ты всё равно не отпустил меня. "Будь под боком, мелочь, так хоть буду больше уверен, что фигни не натворишь", - говорил ты. Всё таки продолжал заботиться, для тебя я был всё таким же маленьким Глебкой. И помнишь, как давал подзатыльник и отбирал сигареты, хотя сам курил лет с 16, смешной.       А потом, помнишь, Вадик, ты пригласил меня играть в свою группу. Ты говорил, что я многого добился в игре на музыкальных инструментах, что стихи мои тебе нравятся. И для меня твоя похвала была выше всех признаний. "Давай, Глебсон, соглашайся, мы уделаем этот мир". И мы уделали, Вадь, вместе, вдвоём, рука об руку. А я помню, как всё это начиналось. Первый концерт. Я думал-сдохну от страха, смешно сейчас вспоминать. Но ты помнишь, как перед выходом на сцену потрепал меня за волосы, (И что за хрень тогда была у нас на голове, да, Вадик?), а потом до самого выхода на сцену ты держал меня за руку, помнишь? И мне становилось спокойнее. А потом, на сцене, играя, я забывал обо всем, но когда от вида толпы в зале становилось не по себе, я смотрел на тебя, как уверенно ты играешь, поешь... Пока я заканчивал школу, я упустил твоё становление как музыканта. Жаль. Но я никогда не сомневался в твоём успехе. Помню, хотел быть как ты. А потом понеслось, закрутилось....       И помнишь, Вадь? Мне страшно вспоминать... Первая паническая атака. Было страшно, холодно, трудно дышать, сердце колотилось невыносимо, мне казалось что я умру тогда. А ты, помнишь, ведь помнишь, был рядом, вытирал мне лоб мокрым полотенцем, позволял впиваться в твою руку так крепко, как только я мог. Тогда ты был единственной спасательной соломинкой, за которую я хватался. А потом это повторялось, часто... Но, помнишь, ты был рядом всегда, спасал.       Помнишь, пятнадцатый юбилей группы. Этот концерт был одним из лучших, успешных, но... Помнишь, как пришлось ломать себя, чтобы отыграть его так. Без Саши. Мы пережили это вместе. Мы вытащили друг друга из этой ямы уныния, скорби, алкоголя и наркотиков. Мы, Вадь, вместе, держа друг друга за руки.       А помнишь, когда всё пошло не так? Я, если честно, не помню... если помнишь, скажи, когда ты стал так равнодушен, холоден ко мне, а потом даже жесток? Если помнишь, скажи, в какой момент я стал часто приходить домой под алкоголем, когда разучился радоваться тому, что меня окружает? Вадим, если помнишь, скажи, когда между нами выросла эта пропасть? Я не помню, не знаю, прости...       Я знаю, что доставлял много хлопот тебе, отнимал половину твоей жизни, почти все твои силы. Знаю, что был эгоистом. Но я всегда любил тебя и буду любить. Вадь, ты и лишь ты навсегда останешься самым родным, самым близким, самым светлым, что есть в моей жизни. Это был долгий, трудный путь, но мы прошли его вместе, рука об руку. Не отпускай мою руку, иначе я потеряюсь без тебя, погибну, мой милый брат. Целую, пока, пиши.*

Твой Глеб. 10.07.2017

***

      Глеб соединил скрепкой несколько исписанных мелким почерком бумажек и кинул их в верхний ящик стола. Там лежали ещё шесть, шесть не отправленных Вадиму писем. Первое из них было написано 10.07.2010, в вечер после последнего концерта группы Агата Кристи. В тот день окончательно сломалось всё, что было между ними. И кто знает, может быть, у Вадима есть точно такой же ящик с письмами для брата, которые никогда не будут отправлены. Ну а пока Глеб задвинул ящик, и маленький ключик с холодным щелчком повернулся в замке, запирая осколки души Самойлова младшего, которые он так отчаянно пытался собрать в этих письмах.       Глеб закурил, и не потушенная спичка обожгла ему пальцы. "Сука", - машинально выругался он и, наполняя комнату сигаретным дымом, лёг на диван, снял очки и накрыл лицо шляпой, будто желал спрятаться от всего мира. И только рука периодически машинально проводила по пространству рядом, будто бы ища родную ладонь.