...на память о воспоминании

      Я пришёл сюда пешком. Первый раз за множество дней, что минули с момента, как восход солнца утратил смысл. И всё же я хотел бы встретить рассвет здесь, сидя на пожухлой уже, осенней траве, прислонившись спиной к обшарпанной бетонной стене сарая. Я не боялся находиться на враждебной территории, потому что вампиры не смогли бы мне, человеку, навредить. Держать в десяток рук, не дать броситься защищать тонкое сине-серое тельце, что они пачкали красным — да. Но навредить — нет.       Завтра я снова уезжаю, финансовое положение отца улучшилось, и нам уже не обязательно жить рядом с «вонючим гетто», как он выразился. Стало быть, это утро — последнее. И даже оно — испорчено. Кто-то ходит вокруг. Не похоже, чтобы вампир — те бесшумные почти. Оборачиваюсь. Парнишка в очках выглядит знакомым, только прозвища его никак не припомню.       — Вишни здесь нет. И не будет. Уходи, — зло и раздражённо бросаю.       Парень поправляет очки и произносит, обращаясь, кажется, больше к самому себе:       — Тогда я проверю других…       Конечно же. Не только Вишня был готов унижаться перед подонками всех мастей даже без гарантии получить от них кровь. Что же такого в ней?       Вытягиваю перед собой руки ладонями вверх, но на них ещё не падают солнечные лучи. Светлые, ухоженные, чистые руки. Неповреждённые. Все пальцы на месте, ногти острижены, даже на ладонях нет мозолей. Совсем не такие, как у тех, кто трудится на заводах. А сейчас, окончив смену, спешит домой — проглотить консерву из свиной крови и уснуть. Или идти к людям…       Которым всегда не хватает жестоких развлечений. Потому что мы — имеем всё, что хотим. Видели мир. Можем смотреть на голубое небо и яркое солнце. И особенными нас делают вовсе не бумажки. Глупый Вишня, выбивший себе клыки, верил в нелепую сказку. Ещё ни один вампир не получал паспорта. Не покидал районы свалок. Мы победили их, перестали бояться. Подчинили. Воспитали поколения тех, кто готов и считает своим долгом выполнить любую нашу прихоть.       И я сам не далеко ушёл от тех, кто издевался над Вишней всю его жизнь. Возомнил себя его другом. Покровителем. А на самом деле кто он был для меня? Любопытная игрушка? Была ли с моей стороны дружба к нему такой же искренней?       Я могу сказать самому себе лицемерное «да». Но я ничем не жертвовал и не понимал до конца того, что нет ничего страшней, чем ненависть толпы. Не ко мне, человеку, существу изначально для них — высшему. К их подобному. Тому, кто совершил непозволительное — выделился. Обрёл то, чего не было у остальных — счастье.       А меня же предупреждали. Тот же Фанни прямым текстом заявил мне в глаза, ничуть не боясь последствий, как со стороны мы, придурки, выглядели. Потому что Фанни — «гордый». Их становится всё больше. И я бы хотел быть как можно дальше от любых свалок и заводов, когда их станет слишком много.       Я не воспринял слова всерьёз тогда. Потому что был защищён превосходством своей расы. Даже подумать не мог, что Вишня находился в настоящей опасности.       Даже когда его били, здесь же, неподалёку, и земля впитывала кровь, когда принёс его на руках в этот самый сарай, что подпираю спиной, я не ощущал до конца всё то, что произошло. Может быть, я вообще понял всё — только сейчас.       Потому что я был — красивый. И мой велосипед — тоже. И Вишня — улыбался мне, улыбался до тех пор, пока ему не разбили в кровь губы металлической трубой. Так мне и запомнилась его улыбка — окровавленной. Какой я увидел её в первый раз, и такой же — в последний.       Достаю из кармана даже не полноценное зеркало — простой отполированный осколок стекла. Его подарок. И пытаюсь поймать в него первый, яркий блик света. «Люди радуются солнцу…». Но тучи слишком плотные, скоро дожди станут затяжными, и вместо солнечного пятна вижу лишь собственное отражение — полупрозрачное лицо, тускло-серые, вместо рыжих, волосы.       И, подчинившись порыву, делаю надрез на руке, смотрю, как моё отражённое лицо заливает кровь. Останется шрам. На память о воспоминании, которого — не было.       Я, мой Вишня, придумал и то, что мы добрались до моря, целиком и полностью выдумал, какое оно в это время года. Рассказывал тебе о том, как случайно поранил руку и дал тебе крови. О том, как мы играли в «солнце восходит», пока не выбились из сил. И лежали на мокром песке, глядя в вечереющее небо, считали чаек и гадали, на что похоже очередное облако. Я выдумал нам дружбу. Выдумал нам будущее о том, как мы путешествовали вместе по разным местам, по твоему артбуку как путеводителю.       Я продолжал шептать это, даже помогая Фанни закапывать в землю твоё тело. Просто в яму, без всяких опознавательных знаков. Я продолжал бормотать эту историю уже самому себе под нос, возвращаясь пешком в свой благополучный дом по бесконечной дороге.       Я даже сейчас могу повторить её слово в слово: «Вампир Вишня познакомился с мальчиком Томасом…»       Ты не слышал ни слова. Ты не мог меня слышать. Мы не успели уехать на море, мы не успели ничего. И, сколько бы я ни касался твоего плеча, игра не кончалась. Солнце — не взошло.