fault

У Моран, вообще-то, ровным счётом ничего общего с Джоан Ватсон. Они, конечно, встречались пару раз — и пытались друг друга убить (ничего не напоминает?) — но это, при всём том, что они пережили, сущий пустяк. В конце концов, Басти убила слишком многих, но всё же не всех, кого планировала. В конце концов, Джоан тоже убивала людей и приобрела определённые навыки, повышающие шансы не быть убитой. Итак, у них общего, ровным счётом, ничего. Не было. До Рейхенбаха — не было. После Рейхенбаха, когда они обе слишком сильно пытались напомнить себе, в первую очередь (ведь больше некому), что жизнь продолжается, они внезапно начали пересекаться намного чаще. Джоан устроилась в Бартс — не ради того, чтобы сделать себе ещё больнее, там предлагали бóльшую зарплату — говорила она. Моран сама не знала, как их угораздило столкнуться у Бартса. А уж причина, по которой она начала регулярно поджидать Ватсон со стаканчиком дешёвого кофе и приветственно-издевательским восклицанием "доктор!" и вовсе относилась к ряду загадок, которые не под силу даже величайшему /покойному/ детективу. Они вместе пьют кофе — один день, два, неделю подряд — и начинают разговаривать. Моран говорит, что сняла новую квартиру — потрясающе огромную и потрясающе (отвратительно) пустую. Джоан понимающе кивает — она тоже сменила место жительства. Они, наверное, похожи. Всегда были — пережили войну, после не знали, куда себя деть. Но теперь они особенно похожи — что за чушь о том, что кто-то может быть несчастливым по-своему? Их несчастье лишено индивидуальности, но зато обладает горьковатым привкусом кофе — на двоих. Спустя какое-то время и определённое количество забавных историй из прошлой, казалось, жизни, Джоан впервые улыбается ей. Моран думает, что, наверное, позвала бы Джоан к себе, в потрясающе (отвратительно) пустую квартиру, но Джоан, наверное, не пришла бы. Они кое-что узнают друг о друге, и это, в некотором роде, сближает. Ватсон узнаёт, что Басти всё ещё убивает — однажды приходится даже зашивать очередной особенно глубокий порез от стекла — и не хочет знать, из-за чего Моран его разбила. Она не совсем понимает, как должна к этому относиться и периодически думает позвонить Лестрейду, но всё ещё не делает этого. Моран видит, как трясутся руки у Джоан после особенно сложной операции. Моран слушает её рассказы о расследованиях, в которых та участвовала. Моран думает, что что что-то достаточно личное, хотя она, конечно, была бы не против сблизиться — и в то же время не хочет сильно цепляться за другого человека. Они слишком разные, убеждает себя Басти. Джоан, с её трясущимися руками, которые, впрочем, крепко держат пистолет, когда нужно, совершенно другая. Она так же убивала на войне, но сейчас напротив, спасает людей. И спасённых ею намного больше, чем ею же убитых, хотя дело, наверное, не в количестве. Дело в том, что Моран всё ещё стреляет по живым мишеням просто потому, что умеет это лучше всего. Дело в том, что Моран это желание спасать слишком чуждо — она совершенно точно не хочет спасать совсем никого, но сама, наверное, не против быть спасённой. И когда Басти передаёт Джоан очередной картонный стаканчик, ей даже приходится язык прикусить — слова так и рвутся наружу: спаси-спаси-спаси-спаси меня, — как молитва из тех, в силу которых Моран не верит. А в Джоан Ватсон она почему-то верит, и, вообще-то, хотела бы не прикусывать язык — но тогда он наверняка бы оказался во рту Ватсон.