***
Стискивая свои сувениры, Гарриет, Рон, Гермиона и Бродяга пробились через толпу обратно к палаткам Уизли одновременно с сотрясшим землю звуком гонга, который отразился эхом от темных крон деревьев. Прежде чем звук затих, в лесу вспыхнула сотня зеленых и красных фонарей. — Пора! — сказал мистер Уизли, такой же, как и все, возбужденный на вид. — Давайте, пошли! Гарриет поцеловала на прощание Бродягу, и он улегся перед палатками, словно чтобы сторожить. Она оглянулась в поисках Ремуса, но не увидела его. Понадеялась, что встретит его позже, по пути к стадиону. После игры отдавать ему подарок будет уже незачем. Сперва она заметила его друга. Он выделялся — возможно, взглядом. Глаза у него были темные, злые, они словно прожигали все насквозь. Это напомнило ей Снейпа на тропе войны. Но он не двигался, как Снейп, и даже говорил иначе: у него был заметный северный акцент, и он чуть сутулился при ходьбе, а не парил стремительно. Она понимала, что это не Снейп, он просто… Да и вообще, зачем она думает о Снейпе? Ей надо о чемпионате думать. — Привет! — сказала она, догнав Ремуса, и тот остановил своего друга, чтобы их подождать. — Можно не спрашивать, в восторге ли ты, — улыбнулся Ремус. — А то! Вот, это тебе, — она сунула ему в руку омнинокль. Ремус уставился на него. Может, не знал, что это такое? Но, судя по выражению его лица, дело было в другом. Она не поняла, в чем, но ей стало неуютно, словно она допустила какую-то неловкость. — Это омнинокль, — пояснила она. — Можно проигрывать запись заново, или замедлять, и все такое. Ну, так сказал тот продавец… — Незачем было, в самом деле, — медленно проговорил Ремус. Не похоже было, чтобы он говорил из вежливости: кажется, он сказал это всерьез. Что такого плохого в омнинокле? — Я… мы всем купили. Я подумала, может… — она взглянула на Гермиону в поисках поддержки, но та выглядела такой же растерянной. — Я возьму, если тебе не надо, — заявил друг Ремуса и выхватил омнинокль из его руки. — Чертовски полезная штука на чемпионатах, тут все так быстро происходит, ничего не разобрать. Ремус, похоже, доволен не был, но друг его проигнорировал. Гарриет забыла его имя — Эбенизер-не-Скрудж. Он не был похож на Эбенизера, но у многих волшебников странные имена. Возрастом и ростом он был примерно как Ремус, но коренастее — Ремус мог бы спрятаться за метлой. Эбенизер-не-Скрудж крутил регулятор омникуляра. Ремус сердито на него посмотрел и обернулся к Гарриет с вымученной, судя по виду, улыбкой. А может, это просто у нее паранойя. — Спасибо, Гарриет. Очень чутко с твоей стороны. Уверен, он пригодится. Гарриет улыбнулась в ответ, гадая, не выглядит ли ее улыбка тоже вымученной. Они шли через лес не меньше пятнадцати минут, следуя линии фонарей. Лес был заполнен возбужденными звуками — смехом, даже обрывками песен — а все Уизли были в приподнятом настроении, но Гарриет никак не могла перестать думать о том, почему омнинокль — такой плохой подарок. Она увидела омнинокли и подумала, что такую вещь никогда не купит себе сам, но они выглядели так круто… Она провела половину лета в его комнатах с ним и Сириусом, и тот тоже покупал ей всякие вещи и говорил: «Считай, что это от меня и Лунатика»… Она просто хотела отблагодарить за это, как могла, думала, что так и надо. Очевидно, нет. Лес расступился, и толпа влилась в тень огромного золотого стадиона, сияющего огнями. После озаренной фонариками мглы леса это ослепляло, и Гарриет ощутила, как испаряется ее беспокойство. Она восхитилась, как много может магия — скрыть все это от магглов. — Лучшие места! — сказала ведьма у дверей, проверявшая билеты. — Верхняя ложа — прямо наверх, Артур, до упора. Ага… четвертый этаж, секция 32-FG, — добавила она Ремусу и его другу. — Вы не сидите с нами? — Гарриет об этом не подумала. — У Артура очень особенные билеты, — со своей обычной улыбкой ответил Ремус, словно неловкости с омникуляром не было вовсе. — Когда матч закончится, расскажешь мне, как там было. — Или можно пошпионить с помощью вот этого, — вмешался его друг, покрутив в руке омникуляр. Ремус опять посмотрел на него сердито. Гарриет задумалась, нет ли в этом чего-либо серьезнее обычных взрослых странностей. Лестница стадиона была обита фиолетовым бархатом — того же цвета, что небо снаружи, а огни отражались на стенах, как золотая вода, стекающая по поверхности камня. На нижних уровнях Гарриет, Гермиону и Уизли подталкивал людской прилив, но чем выше они забирались, тем медленнее становился поток, пока они не достигли вершины лестницы в одиночестве. С учетом всех обстоятельств, Верхняя ложа оказалась не особенно большой (получилось ли у болгар добыть те двенадцать лишних мест?) и напомнила ей старомодный кинотеатр. Четыре яруса стоящих рядами кресел, обитых фиолетовым бархатом, были повернуты к огромному панорамному окну, протянувшемуся вдоль всей ложи. Отсюда, с высочайшей точки стадиона, открывался вид на изумрудный овал поля внизу и на сотни тысяч волшебников, стекавшихся к своим местам. Ведьма, проверявшая билеты, была права: это были лучшие места. Гарриет ощутила, как внутри воздушным шариком надувается радостное возбуждение. В итоге она оказалась между Роном и Гермионой, в ближнем к двери конце ложи. Билл сидел на противоположном краю. Она смутилась, что заметила это — и еще то, как симпатично смотрятся его руки в этой рубашке… Она в отчаянии огляделась, ища, чем отвлечься, и заметила кого-то, до ужаса похожего на… — Добби? — спросила она. И сразу же поняла, что ошиблась: это был домовик, но не Добби. Просто было слишком странно увидеть домового эльфа в Верхней ложе, так как Добби сказал ей, что признак хорошего домовика в том, что его не видно. Домовик, прятавший лицо в ладонях, раздвинул пальцы, обнаружив громадный карий глаз. — Мисс назвала меня Добби? — сказал эльф тоненьким, писклявым голосом. Гарриет подумала, что эльф, наверное, женского пола. — Извини, — сказала Гарриет. — Я обозналась… — Но я тоже знает Добби, мисс! — пальцы домовушки отодвинулись от глаз, но продолжали заслонять лицо. — Меня звать Винки, а вы… — глаза у нее расширились, обнаружив шрам Гарриет. — А вы, конечно, Гарриет Поттер! — Ага, — смиренно ответила Гарриет. Может, ей стоит носить банданы или эти спортивные повязки на голову. (Ей представилось, какое будет лицо Лаванды.) — Но Добби говорит о мисс все время, мисс! — Винки, наконец, опустила руки в благоговейном восторге, от которого Гарриет твердо решила забить на чувствительность Лаванды к моде и подобрать что-нибудь, чем можно закрыть лоб. — Ты работаешь в Хогвартсе? — спросила она Винки. — О нет, мисс, Винки работает для своей семьи, — это было сказано решительно, словно Винки не хотела, чтобы Гарриет пришли в голову неподходящие мысли. — Я знает Добби с давних пор, мисс. Гарриет не знала, что все эльфы знакомы. Она задумалась о том, как они находят время встречаться, если они постоянно работают. Винки, кажется, осознала, что открыла лицо настолько, что ей стало видно все. С полным ужаса писком она снова прижала к глазам ладони. Это было бы забавно, не выгляди она такой перепуганной. — Что не так? — спросила Гарриет. — Я не любит высоты, Гарриет Поттер, — сказала Винки приглушенным ладонями голосом. — Может, тогда спустишься? — О нет, нет, мисс! Хозяин… хочет, чтобы Винки постерегла для него место, — она кивнула на пустое место рядом с ней. Казалось неправильным, что ей приходится быть здесь, хотя она так боится высоты. — Ну, — нахмурилась Гарриет, — один из нас может посторожить ему место, если хочешь спуститься… — О нет, нет, нет! — Винки затрясла головой, захлопав ушами. — Винки делает, что ей говорят, Гарриет Поттер. Винки хороший домовой эльф. Затем, все так же закрывая глаза ладонями, она уткнулась лицом в колени. Гарриет обернулась обратно вперед, переглянулась с Гермионой. — Так это домовой эльф? — пробормотал Рон так, чтобы Винки не услышала. — Странные они твари, да? — Теперь видишь, что я имела в виду? — прошипела Гермиона. — Неправильно, что она должна следовать приказам, от которых ей так неприятно! — О чем это вы? — спросил Рон, хотя ему, похоже, было интереснее крутить рукоятки омнинокля. Гермиона уже открыла рот, но Гарриет с силой наступила ей на ногу. Ей не хотелось, чтобы мистер Уизли услышал, что они прокрадывались на кухню и вызывали домовиков. Близнецы, конечно, делали вещи намного хуже, но ей все равно не хотелось рисковать, что кто-нибудь узнает. — Потом, — пробормотала она Гермионе. Рон ничего не заметил. — Круто! — сказал он, глядя в омнинокль. — Я могу заставить того старикана ковыряться в носу снова… и снова… и снова… Гермиона покачала головой и, вынув из своей сумки отделанную бархатом программку, вернулась к своему любимому времяпрепровождению — чтению. — Матчу будет предшествовать выступление талисманов команд, — прочла она вслух. — О, на это всегда стоит посмотреть, — сказал мистер Уизли. Гарриет взглянула в свой омнинокль. Линзы стукнулись об очки, и ей пришлось чуть отстранить их. В лагере она подумала было о том, чтобы надеть снова линзы, но ей не захотелось, чтобы они донимали ее весь матч. Она осмотрела толпу, выискивая Ремуса. Было трудно найти одного человека в этом людском море, особенно если учесть, что море было таким странным и волшебным, что она то и дело отвлекалась. Группа ирландских болельщиков разрисовала лица зеленой краской, которая появлялась у них то на щеках, то на лбах, словно ползущая змея. Мальчик нес длинный подол платья ведьмы в потрясающем, украшенном драгоценными камнями кружевном воротнике. У группы марокканских волшебников были веера из страусовых перьев, в руку шириной. По сравнению с этим Косая аллея — ничто. Как там сказала ведьма-билетер? Четвертый этаж, секция тридцать-что-то-там… Вот: она нашла его. Они с другом сидели между большой группой детей (со стороны Ремуса) и целующейся парочкой (со стороны его друга). Друг закручивал крышку фляги, а Ремус что-то резко ему сказал. Гарриет не умела читать по губам, но было здорово похоже на «отстань, это не твое дело», а друг выглядел сардонически-веселым. Странные они. Омнинокль все еще был у его друга. Пока Гарриет смотрела, он поднял его — прямо на нее. Она тут же опустила свой. И толкнула локтем Гермиону, которая как раз наклонилась прошептать что-то ей на ухо, прямо в плечо. — Ой! Извини… что? Глаза Гермионы дернулись вправо. Гарриет увидела, что мистер Уизли стоит рядом с министром магии, а тот снисходительно смотрит на нее. Гарриет неуверенно встала. — Гарриет, как ты, дорогая? — пожимая ей руку, спросил министр, словно дальний дядюшка. — Это Гарриет Поттер, — сказал он приятному на вид волшебнику в богатой мантии черного бархата. — Гарриет Поттер… Ой, да ладно, вы же знаете, кто она… это министр Болгарии, — обратился он к Гарриет, теперь не по-родственному, а измученно. — Ни слова не говорит по-английски, а я не силен в языках… Смотрите, — устало сказал, когда болгарский министр указал на шрам Гарриет и возбужденно заговорил по-болгарски. — Знал, что этим все кончится… — тут лицо у него прояснилось: — А, вот и Люциус! С неприятным чувством Гарриет увидела, как входят трое очень светловолосых людей: Драко, его мать и отец. Все были безукоризненно одеты — как магглы, только лет пятьдесят назад. У миссис Малфой была шляпка с вуалью. Гарриет хотелось бы думать, что это выглядит глупо, но это было не так: это выглядело очаровательно. На миг она пожалела, что на ней старая рабочая рубашка из Оксфама, джинсы и резиновые сапоги — а потом сказала себе прекратить: для проклятых Малфоев и джинсы с сапогами сойдут. Даже рубашка у нее неправильно застегнута… Черт, как это она не заметила! И она так ходила весь день! — А, Фадж, — произнес Люциус Малфой, протягивая руку в перчатке. В другой руке у него была трость. Она была у него и два года назад, когда он хотел ее проклясть, и появился Снейп. — Как поживаете? Полагаю, вы не встречали мою жену, Нарциссу? Или сына, Драко? — Как поживаете, как поживаете? — сказал Фадж, улыбаясь и кланяясь миссис Малфой, а та наклонила голову — почти незаметно, так что можно было бы, моргнув, этого не заметить. Драко улыбнулся таким образом, который он считал аристократичным или что-то типа, но с точки зрения Гарриет он только стал похож на льстивую гадину. Мистер Малфой окинул взглядом Уизли вместе с Гермионой и Гарриет, усмехаясь с благовоспитанным презрением. Миссис Малфой почему-то посмотрела прямо на Гарриет. От этого у нее пошли мурашки, и она ощутила себя меньше ростом. Она вздернула подбородок и уставилась в ответ. Миссис Малфой, словно полностью утратив интерес, отвела взгляд. Гарриет не смогла решить, порадоваться ей или взбеситься. Драко усмехнулся ей, проходя мимо нее вслед за родителями к своему месту. Гарриет подумала было его послать, но в итоге просто села обратно, стараясь сделать вид, что Малфоев не существует в природе. — Скользкие гады, — пробормотал Рон. — Полностью с тобой согласна, — ответила Гарриет. У двери мелькнуло движение, и ворвался Людо Бэгмен. — Все готовы? — спросил он. Его круглое лицо сияло. — Министр… можно начинать? — Давай по готовности, Людо, — сказал Фадж. Бэгмен указал палочкой себе на горло и сказал: — Сонорус!***
Северус должен был бы радоваться, что ему удалось достать Люпина, но увы — он всего лишь наткнулся на один из главных его комплексов. А комплекс это был до того глупым, что даже его самого это раздражало. — Я думал, ты мне спасибо скажешь, — говорил он. — Я спас тебя от очень неудобных извинений перед мисс Поттер за эту твою проблему, в чем бы они ни состояла. Аллергия на омнинокли? Тяжкие воспоминания детства с их участием? — Отстань, это не твое дело, прямо говорю, — ответил Люпин, до того раздраженный, что Северус заподозрил бы, что это кто-то другой изображает его под оборотным, если б не пробыл с этим придурком весь день. Кстати говоря, пришло время новой дозы. Он глотнул из фляги и изо всех сил постарался не поперхнуться. После чего демонстративно поднял омнинокль и нацелил его на Верхнюю ложу. Мисс Поттер глядела прямо на них. Увидев, что «Эбенизер» ее подловил, она, однако, резко опустила руку, пихнув локтем Грейнджер. Северус проследил, как мисс Поттер пожала руку Корнелиусу Фаджу и была представлена болгарскому министру. Люпин был прав: если смотреть на ее лицо, было яснее ясного, что она ненавидит каждый раз, как кто-то, разинув рот, тыкает в ее шрам, а болгарский министр откровенно именно этим и занимался. Теперь на лице мисс Поттер отразилась смесь неприязни и удивления, словно она собиралась обуться и обнаружила в ботинке нечто разлагающееся. А, это прибыл Люциус. Нарцисса пристально разглядывала мисс Поттер. Черт. — Оставляй тогда себе, — сухо сказал Люпин. — Раз ты так явно получаешь удовольствие, шпионя за Верхней ложей. Теперь пришла пора Северуса ощутить раздражение. Это было нечестно: Люпину запросто получалось его мучить — например, фактом своего существования, а уж когда тот пытался его спровоцировать… — Люциус прибыл, — сообщил он Люпину, все еще глядя в омнинокль, как будто вид занимающих свои места Малфоев был захватывающим зрелищем. Мисс Поттер теперь нарочито делала вид, что Малфои не сидят прямо за ней. Драко пялился ей в затылок, а Нарцисса следила за ними обоими — лицо ее было отстраненным и холодным, как луна. Вот в ложу ворвался Людо Бэгмен и поднял палочку к своему горлу. — Добро пожаловать, леди и джентльмены, — прогремел голос Бэгмена, породив волну восторга, охватившую тысячи сидевших на трибунах, — на финал четыреста двадцать второго чемпионата мира по квиддичу! Северус не ощутил ни капли возбуждения, когда табло очистилось и провозгласило: БОЛГАРИЯ: НОЛЬ, ИРЛАНДИЯ: НОЛЬ. — А теперь без лишних слов позвольте представить вам талисманов команды Болгарии! — О, они привели вейл, — сказал Люпин, уже спрятавший свое дурное настроение в тот самый сейф, где он хранил свои реальные чувства. — Позволишь мне одолжить этот омнинокль? Северус сказал бы что-нибудь вроде: «Этот твой омнинокль, который купила тебе мисс Поттер?» — но вейлы уже строились, и ему были нужны свободные руки, чтобы закрыть уши. Они начали танцевать, и его сознание словно поплыло, покачиваясь с ласковым приливом. Блокировки музыки было недостаточно. Он оторвал внимание (упиравшееся, словно мул) от вейл и сосредоточился на Люпине. К его облегчению, это испепелило ощущение мечтательного возбуждения. Люпин смотрел на вейл в омнинокль без каких-либо признаков блаженной идиотии, которые они вызывали у всех остальных. Мужчина, сидевший рядом с Северусом, залез на кресло и порывался сделать стойку на руках, а его крайне недовольная спутница пыталась его остановить. Северус определил, что музыка прекратилась, по тому, как мужчины поблизости начали приходить в себя. Он открыл уши, услышав злые крики, а вейлы унеслись через поле, выстроившись с одного края; их противоестественно прекрасные лица были безмятежными и сияющими. — Не работает на оборотней, — полушепотом сказал Северусу Люпин, а голос Бэгмена взревел, перекрыв крики толпы: — А теперь будьте так любезны салютовать талисманам Национальной сборной Ирландии! — Они что, не знают, что это золото фальшивое? — бросил Северус, когда люди вокруг пришли в еще большее возбуждение, чем прежде, и заползали, собирая монеты, звеневшие и стучавшие по сиденьям и их собственным тупым головам. — Не думаю, что тебе сегодня стоит рассчитывать на благородную выдержку, — ответил Люпин. Похоже, его настроение полностью исправилось. За тем, как представлялись в воздухе команды Болгарии и Ирландии, он следил с видом полнейшего и искреннего наслаждения. Пока Люпин скрючивался кренделем, давая возможность жадным детишкам залезть под его кресло, Северус снова похитил омнинокль и проверил Верхнюю ложу. Мисс Поттер и оба ее приятеля, даже Драко — все с юношеским восторгом следили за тем, как представляются в воздухе болгарская и ирландская команды. Люциус, будучи невыносимым фатом, воплощал собой благородную выдержку. У Нарциссы был вид королевы, которую ведут к гильотине. — И-и-и-и-и начали! — заорал Бэгмен. — И Маллит! Трой! Моран! Димитров! Снова Маллит! Трой! Левский! Моран! Северуса никогда не интересовали профессиональные игры в квиддич. Были другие вещи, на которые он охотнее тратил деньги, а с тех пор, как в Хогвартс поступила мисс Поттер и приходилось наблюдать, как невежественные гриффиндорцы в пух и прах разбивают его факультет (позор, которым так наслаждалась остальная школа), сам этот спорт в целом стал ему противен. Но эта игра шла на такой скорости, что у Бэгмена почти не было времени, чтобы вставлять свои дурацкие комментарии — ему удавалось только горланить имена игроков. Более того, ирландские охотники были так талантливы, что их полет сам по себе доставлял наслаждение. Они летали артистично, а их инстинктивное взаимодействие казалось почти телепатическим. Болгарские охотники им и в подметки не годились, но их загонщики изо всех сил старались компенсировать неравенство: они швыряли бладжеры в команду Ирландии с яростью, которая только возрастала с каждым завоеванным Ирландией очком, и именно благодаря им Болгарии удалось забить первый гол. Почти никто из мужчин не успел избежать гипноза вейл, ударившихся в победный танец, и они пришли в себя, лишь когда вейлы остановились. Северус открыл глаза, только услышав крик Бэгмена: — Ну, знаете! Виктор Крам и Линч, прорезав строй охотников, устремились вниз со скоростью маггловских прыгунов с парашютом. (Мисс Поттер, вероятно, могла бы полететь с той же скоростью, если бы попробовала.) — Они разобьются! — завопил кто-то на трибуне поблизости. В последний момент Крам вышел из пике и улетел по спирали, поднимаясь почти так же быстро, как спускался; но Линч врезался в землю со звуком, который, наверное, было слышно и в Верхней ложе. — Перерыв — умелые колдомедики спешат на поле осмотреть Айдана Линча! — объявил Бэгмен. — Пусть только попробует, сниму сто баллов с Гриффиндора, — сказал Северус, у которого в голове всплыла дюжина тревожных картин с мисс Поттер, пропахивающей собой землю. Теперь Люпин обратил на него насмешливое сочувствие: — А надо ли? Северус просто ткнул пальцем в сторону поля. Внизу полубессознательного Линча было почти не видно за тучей колдомедиков. — Понимаю, что ты имеешь в виду, но я считаю, что Гарриет летает лучше, — Люпин поднял омнинокль и проследил за Крамом — тот кружил над полем, высматривая снитч. Он прочел вслух: — «Финт Вронского — опасный обманный маневр ловца». — Двести баллов, — сказал Северус. Он не понимал, почему ему раньше не пришло в голову, что мисс Поттер может нахвататься опасных идей, посмотрев на профессиональный квиддич. На втором курсе она поймала снитч, держась за метлу коленями, после того, как бладжер того гребаного домовика сломал ей руку. Она, наверное, завтра же попробует этот проклятый финт Вронского. Линч избежал паралича, и команда Ирландии обрела новое дыхание. Их перевес стабильно рос, и болгары действовали все беспощаднее, оттягивая свое поражение. Когда ирландцы обогнали их на сто двадцать очков, болгары поняли, что единственная их надежда — поймать снитч, и их усилия теперь были целиком направлены не на то, чтобы забивать самим, а на то, чтобы помешать ирландским охотникам увеличить счет, пока их ловец не поймает снитч. — Пенальти Ирландии! — крикнул Бэгмен: болгарский ловец ударил одного из ирландских охотников локтем в лицо. Что касается талисманов, с ними дела тоже становились все некрасивее. Лепреконы сформировали издевательский строй «ХА ХА ХА», а вейлы в ответ яростно затанцевали. На лепреконов это особого эффекта не произвело, но судью застигли врасплох. Он потерял голову и начал скакать перед ними, поигрывая бицепсами и разглаживая усы. Люпин откровенно смеялся, но Северус еще до того, как тот показал свое веселье, успел признать, что общество оборотня не всегда мучительно. Он был почти разочарован, когда один из колдомедиков (заткнув уши пальцами) подбежал пнуть судью в лодыжку. Но от того, что он сбил мужчину с ног, ситуация не улучшилась: тот был явно до того смущен, что решил приказать вейлам покинуть поле. — Умно, — фыркнул Северус. — А это уже нечто невиданное! — сказал Бэгмен. — Не к добру, — заметил Люпин. Болгарские загонщики слезли с метел и начали кричать. Судья закричал в ответ, все начали яростно размахивать руками. Судя по взбешенным жестам, судья приказывал им снова подняться в воздух и, когда те отказались подчиниться, два раза со злостью дунул в свисток. — Два пенальти Ирландии! — сообщил Бэгмен. Толпа болгарских болельщиков закричала оскорбления в сторону поля. — Волкову и Волчанову лучше вернуться на метлы… Те послушались, но эта забавная интерлюдия не улучшила ситуацию. Ставки стали только выше, и свирепость игроков возросла. Загонщики с обеих сторон стали безжалостны, и, похоже, болгарской паре было уже все равно, по кому бить — по бладжерам или по игрокам. Северус достаточно часто смотрел, как проигрывают гриффиндорцам его слизеринцы, чтобы заметить, когда негодование команды возьмет верх над ее спортивным настроем. Наступает миг, когда становится неважно, проиграешь ли ты и как именно проиграешь — главное разозлить другую команду в той же степени, в которой зол ты, и в придачу наставить синяков. Болгарский охотник, попытавшись сбить ирландскую охотницу с метлы, заслужил для команды еще один фол; лепреконы ответили, собравшись в изображение грубого жеста. Это сломило вейл окончательно. Северус не услышал, но представил, как со звоном появляется из их лунно-белой кожи чешуя, как скрипят клювы, вылезая из-под идеальных носиков, как шелестят, разворачиваясь у них за плечами, кожистые крылья. В воздухе замелькало красное и зеленое — лепреконы устремились вниз, уклоняясь от пригоршней огня, которыми вейлы пытались их сбить (иногда успешно). Один из потоков огня вейл поджег хвост метлы, на которой летал судья, так что колдомедикам пришлось разбираться со сцепившимися талисманами; болгары и ирландцы тем временим продолжали яростно резать воздух. Один из ирландских загонщиков ударил Крама в лицо бладжером: из носа у того хлынула кровь, ослепляя его. Все еще горевший судья был не в состоянии объявить перерыв, и в следующий миг многие закричали — ирландский ловец устремился к земле. — Думаешь, он его увидел? — спросил Люпин, пытаясь отвоевать у Северуса омнинокль. — Я думал, он тебе не нужен? — ответил Северус, вцепившись крепче. Крам, не обращая внимания на сломанный нос, мчался за Линчем. Он летел, роняя в воздух брызги крови, заливавшей подбородок, но он не только как будто этого не заметил — он, похоже, отлично видел сквозь нее. Он поравнялся с Линчем и даже обошел его… — Врежутся! — заверещал тот же человек, что и в прошлый раз. — Не врежутся! — крикнул кто-то еще. — Линч врезался! — завопил третий. С еще одним раскатистым ударом Линч со страшной силой грохнулся об землю — и был немедленно затоптан ордой взбешенных вейл. Северус по-настоящему рассмеялся (лишь однажды, прежде чем успел себя удержать). — Где снитч! — закричал тот нервный тип, который с переменным успехом предсказывал столкновения. — У Крама! — крикнул в ответ Люпин. Он был прав: блестя от собственной крови, Крам поднимался в воздух; в зажатом над головой кулаке сверкало золото. Табло вспыхнуло несколько раз подряд, словно пытаясь привлечь к себе внимание. БОЛГАРИЯ: СТО ШЕСТЬДЕСЯТ, ИРЛАНДИЯ: СТО СЕМЬДЕСЯТ. На миг повисла тишина, словно толпа не вполне поняла, что случилось. Затем оглушительный рев, начавшись с ропота и набирая силу с каждой волной криков восторга, разросся со стороны болельщиков Ирландии; от него у Северуса руки покрылись гусиной кожей и зазвенело в ушах. — ИРЛАНДИЯ ВЫИГРАЛА! КРАМ ПОЙМАЛ СНИТЧ… НО ИРЛАНДИЯ ВЫИГРАЛА… Боже правый, сомневаюсь, что хоть кто-нибудь ожидал подобного! — выл Бэгмен. — Возможно, кое-кто из нас, — заметил Люпин, радостно сверкая глазами.***
— Это было так круто! — Гарриет, спускавшейся по покрытым бархатом ступенькам, словно попало по лодыжкам проклятием прыгучести — она никак не могла прекратить подскакивать. — Он очень смелый, да? — сказала Гермиона. — Крам, я имею в виду. Он выглядел ужасно. — Он потрясающий, — заявил Рон. — Поверить не могу, что нам удалось увидеть его так близко!.. — Можешь теперь грезить об этом годами, братишка, — Фред, однако, сказал это весело. Они с Джорджем с трудом рассовали по карманам свое золото. — Не говорите матери, что вы играли, — взмолился мистер Уизли. — Не беспокойся, пап, у нас большие планы на эти деньги. Мы не хотим, чтобы их конфисковали. Гарриет подумалось, что это как-то связано со Всевозможными волшебными вредилками. Мистер Уизли, похоже, подумал о том же, так что не стал развивать тему. Дорога обратно к лагерю была хаотичной. Люди нестройно пели песни на сотне разных языков; лепреконы, хихикая, мелькали через лес — то туда, то сюда; а кое-кто уже начал пить и развалился поперек дороги. В лагере шума было еще больше. Люди начали отмечать, некоторые — с фейерверками и музыкой, и все вокруг заливалось все большими количествами алкоголя и все более громкими песнями. Гарриет засомневалась, что сегодня ночью хоть кто-нибудь уснет. Бродяга снова от энтузиазма сбил ее с ног, но она была в таком хорошем настроении, что сочла, что это просто весело, и подумала о том, миновала ли уже полночь — тогда она могла бы сказать, что остаток прошлого дня прошел без падений. Ремус опять оттащил Бродягу и помог ей встать. — Понравилась игра? — спросил он, улыбаясь, и предостерегающе ткнул коленом Бродяге в бок. — Это было великолепно! — сказала она, обнимая Бродягу. — Мы все будем пить какао, — сказал Ремусу мистер Уизли, — вдруг твой друг захочет к нам присоединиться. Должен, правда, предупредить, что, скорее всего, тут будут постоянные повторы игры, так что если вам хватило на сегодня квиддича… Ремус рассмеялся. — Ну разве они могут говорить о чем-то ином? Но приглашение он отклонил. Он сделал это так мило, что Артур посмеялся и кивнул, но у Гарриет свело живот. Ремус не идет потому, что все еще на нее обижен? Пока все рассаживались у круглого кухонного столика с кружками какао, она выглянула из палатки и увидела, как Ремус со своим другом уходят из лагеря. Она вдруг осознала, что, хотя Ремус и натянул палатку рядом с Уизли, почти все время он проводил не с ними, а со своим другом. И как раз тут его друг оглянулся через плечо — прямо на нее. Сердце у нее подпрыгнуло, и она нырнула обратно в палатку. Опять в его взгляде была та нервирующая напряженность, напомнившая ей Снейпа. В данный момент это был Снейп-застукавший-ее-за-подглядыванием. Она никак не могла унять испуг. То, что она каким-то образом оказалось сидящей рядом с Биллом, тоже не пошло ей на пользу. Хорошо хоть, он был увлечен спором с Джорджем про построение для атаки «Голова ястреба». Она не знала, сколько они оставались за столом — только то, что все говорили про квиддич так долго, что Гермиона исполнилась несказанной скуки. Джинни уснула прямо за столом, разлив на Перси какао. — В постель, — твердо сказал мистер Уизли. — Всем. В Палатке Девочек Гарриет достала новую ночную рубашку, которую Джин уговорила ее купить вместо ее старенькой потрепанной пижамы из Оксфама. Она сняла очки и забралась на верхнюю койку, так как Гермиона боялась упасть. Джинни, уже уставшая и привыкшая спать, несмотря на шум, уснула первой, а Гарриет лежала, глядя на тени, мерцающие на брезенте над головой. Они напомнили ей полет ирландских охотников. — Гарриет? — прошептала Гермиона. Гарриет еле услышала ее из-за пения и время от времени взрывающихся фейерверков. — М-м? — Ой, хорошо. Не могу уснуть, пока все это происходит… Гарриет перекатилась, выглянула из-за края койки. Гермиона изогнулась так, что голова у нее свисала в постели — бледное пятно ее лица было повернуто к Гарриет. — Хочешь, я почитаю тебе про квиддич, пока ты не уснешь от скуки? — шепнула Гарриет. — Пожалуйста, не надо, — от особенно яркого взрыва фейерверка по палатке пробежала сеть теней и света, и Гарриет увидела, что Гермиона улыбается. Гарриет слезла вниз и забралась на постель Гермионы — так, чтобы можно было поговорить, не разбудив Джинни. Впрочем, вряд ли они могли бы произвести больше шума, чем та компания, поющая «Рубиновый вторник». — Как думаешь, почему Ремус стал таким из-за омнинокля? — спросила Гарриет, подгребая Гермионину подушку. Осознав, что это Серьезный Вопрос, Гермиона прекратила попытки отпихнуть ее локтем от подушки. Гарриет услужливо подвинулась, чтобы Гермионе досталась половина. — Ты его знаешь намного лучше меня, Гарриет... — Но зачем так себя вести? На койке воцарилась Задумчивая Тишина. — Ну, — медленно сказала Гермиона, — Рон первым не захотел, чтобы ты его ему покупала… Только когда ты сказала: «Учти, это вместо подарка на Рождество на десять лет вперед», он смог стать довольным. У Люпина, похоже, никогда не было много денег… Я знаю, что из-за всех этих кошмарных законов про оборотней им очень трудно найти работу… Может быть, ему стало неловко, как и Рону? Гермиона, наверное, была права. Одежда у Ремуса была поношенной, а все пожитки умещались в небольшом чемодане — возможно, магически расширенном, но тем не менее. Сириус заваливал ее подарками, но Ремусу, похоже, никогда не покупал ничего серьезней сливочного пива. Это потому, что Ремус этого не хотел? Они с Гермионой лежали в тишине, слушая смех и песни, может быть, даже наполовину уснув. У Гарриет стояло перед глазами, как несся сквозь воздух Крам — словно ничего не весил, а Ремус отступал от нее все дальше, и она не могла понять, мечты это или сны. Она окончательно проснулась, когда снаружи, у палатки, залаял Бродяга.