***
Следующее утро Гарриет провела на гербологии с Хаффлпаффом и на уходе за магическими существами с откровенно отвратными… тварями… которые назывались соплохвосты (и слизеринцы). Дождь перестал, но горизонт был графитово-серым, и зябкий холод покусывал сквозь мантию. Было приятно вернуться в тепло Большого зала, хоть там и было ужасно шумно. Рон скоротал обед за нытьем о сдвоенных прорицаниях, которые ему теперь придется терпеть в одиночку. Гермиона была весьма горда тем, что тратила это время на гораздо более интеллектуальное дело (нумерологию), и Гарриет тоже была весьма довольна собой… пока профессор Макгонагалл, встретившись с ней после обеда, не вручила пять свитков на повторение. — Здесь заклинания, зелья и растения, с которыми все ученики должны ознакомиться к началу четвертого курса, — деловито сказала профессор Макгонагалл, словно не ощущала нависший над Гарриет грозный рок. Левитируя один из свитков на уровне глаз, профессор Макгонагалл ударила по нему палочкой, и он развернулся до самого пола, после чего продолжил раскручиваться, пока не стукнулся об ботинки Гарриет. — Что в других свитках? — спросила она, взирая на них так же, как недавно — на выводок соплохвостов. — Гербология, чары, транфсигурация и зелья. Это — защита от темных искусств. — Это одна защита?! — Именно, — наверное, дело было в игре света — ей показалось, что профессор Макгонагалл сдерживает улыбку. — Его для вас составил профессор Люпин. Очевидно, что ваша подготовка по этому предмету была… бессистемной, — она сжала губы, — однако здесь профессор Люпин приблизительно указал, что должны знать четверокурсники. Профессора Спраут, Флитвик, Снейп и я сама подготовили свои списки. Чтобы оценить ваш прогресс, каждый из нас выбрал в этом месяце по субботе. Она вручила Гарриет квадратик пергамента с простым расписанием. — Если понадобится, мы продолжим заниматься по этой же схеме в следующем месяце. В эту субботу стояли зелья. У Гарриет в животе появилось ощущение, словно она провалилась на лестнице на пару ступенек. — Профессор Муди займется с вами повторением защиты, — продолжила профессор Макгонагалл. — Как видите, вам надо немедленно начинать заниматься по этим спискам. «А когда я вообще закончу?» — уныло подумала Гарриет. — Профессор Муди был аврором, да? — спросила она, складывая свитки в свою сумку. — Был. Он не так давно вышел в отставку, — понять ее чувства было невозможно. — Если у вас нет других вопросов, можете быть свободны и начинать повторение. — Вопросов нет, профессор, — «просто убейте меня уже». — Спасибо. Она ушла, ощущая, как зудит между лопаток от пронзительного взгляда профессора Макгонагалл. Она побрела по коридору, прошла мимо окон. Отсюда она видела край квиддичного поля, золотой блеск колец… Оливер ушел; в этом году их будет вытаскивать в безбожный час из кроватей новый капитан, может быть, Анджелина… Хотя нет, не будет — из-за турнира не будет кубка по квиддичу. Точно. Она вытащила свиток зелий и развернула его. У нее было неприятное подозрение, что он был намного длиннее, чем свиток по ЗоТИ. Строки, написанные колючим почерком Снейпа, казалось, все продолжались и продолжались. И он воображает, что она выучит всю эту чертовщину к выходным? Нахмурившись, она дала свитку свернуться. У нее так плохо с зельями, что повезет, если она успеет выучить хотя бы одну восемнадцатую… и со всеми этими постоянными мыслями про Пожирателей смерти… она может еще… Она остановилась, моргнув, и посмотрела на свою сумку. Учеба. Книги. Библиотека. Через миг она сунула свиток зелий в сумку и побежала. В библиотеке было пусто, не было даже учеников, готовящихся к ТРИТОН, но ведь был только первый день занятий. Мадам Пинс прожгла Гарриет взглядом, но не попыталась ее остановить: ее волновала только ее драгоценная библиотека. Даже если Гарриет прогуливала уроки, мадам Пинс было все равно, лишь бы Гарриет не надумала тратить это время на порчу книг. Пока она шла вдоль стеллажей, сквозь пятна света и тени, ее окатило воспоминание — новое, но не новое. Об этом не было причин вспоминать с самого несчастного случая, но здесь, в тишине и запахе пыли, Гарриет вспомнила, как прошлым летом читала о дементорах. И вот она снова здесь, посреди пыли и тишины, идет узнавать о Пожирателях смерти. Да уж, умеет она развлекаться в библиотеке. Она выбрала стол за стеллажами, но не слишком далеко от картотеки, и вынула перо и пергамент. В плане способности к исследованиям она была не ближе к Гермионе, чем к Эйнштейну — в вопросах физики, но все-таки с годами кое-что немногое у нее переняла. Ключевое слово — «немногое». Она написала в начале пергамента «Снейп», ниже — «Пожиратели смерти». Получилось слишком узко, так что она добавила еще «Волдеморт» и «Война». О Снейпе она поискала в каталоге в основном из любопытства, так как сомневалась, что он там будет. К ее удивлению, упоминание нашлось — в книге под названием «Известные ведьмы и волшебники современности, том 278, 1980 — наши дни». «Пожиратели смерти» упоминались в довольно многих книгах; все они относились к Первой Великой Волшебной Войне Современности (так она была обозначена в каталоге). К ее крайнему недоумению, про «Волдеморта» ни одной статьи не нашлось. По наитию она проверила «Сами-Знаете-Кто», и оказалось, что у него есть собственная карточка. Непонятно почему ощутив отвращение, Гарриет закрыла шкаф и пошла искать книги. «Известные ведьмы и волшебники» были в разделе, посвященном биографиям. Тома и указатели тянулись бесконечным строем. Из любопытства она залезла на лестницу и достала первый том, который датировался восемнадцатым веком. И это «современность»? Неудивительно, что Снейп был только в 278 томе. Она чуть не надорвала спину, пока тащила нужную книгу к столу, потом наведалась к разделу современной истории за остальными. Уселась с ИВиВ, окруженная запахами пыли и кожи, и открыла книгу в конце. На букве П глаз зацепился за один из пунктов. «Поттер, Джеймс и Лили». И под ним: «Поттер, Гарриет». У родителей была одна общая статья. Известны тем, что отдали свои жизни в борьбе с Тем-Кого-Нельзя-Называть 31 октября 1981 года. И прямо под ними — про нее: Известна своей победой над Тем-Кого-Нельзя-Называть 31 октября 1981 года, а также как единственный переживший Убивающее заклятие. Убивающее заклятие. Зеленый свет, струящийся сквозь ее сны полотнищами падающей воды. Того же цвета, что Темная Метка, висевшая в небе на чемпионате мира. (Анаита держала ее за руку, рассказывая, что означает зеленый свет из ее снов.) Шрам слегка кольнуло. Она медленно перевернула страницу, скрыв от глаз имена своих родителей. Перелистнула до буквы С. Снейп, Северус. Известен как один из самых молодых профессоров школы чародейства и волшебства Хогвартс; второй по молодости декан за всю историю; самый молодой глава Слизерина за всю историю; третий по молодости Мастер зелий, получивший серебряный класс с момента создания Британского общества зельеваров в 1257 году; в настоящий момент Мастер зелий золотого класса. Ничего о том, что он был Пожирателем смерти. Нахмурившись и закрыв книгу, она потянулась за следующей. В истинно Гермионином стиле Гарриет делала по мере чтения заметки. Она разбила их на две колонки: одну для Снейпа, вторую — для Пожирателей. Быстрые чары меняли цвет чернил на ее пере, если им постучать, с черного на зеленый и обратно. Колонка Пожирателей смерти наполнялась быстро — она просто копировала цитаты из книг. Убийство магглов, пытки, шантаж, вымогательство, подкуп, похищения, убийства, контроль разума. Полагали магглов недолюдьми, а ведьм и волшебников маггловский крови — «грязными». Превосходство чистокровных. Последователи Волдеморта. Многие обвинены и привлечены к суду, однако отпущены, так как сказались заколдованными (например, Малфои). Рон и Гермиона сказали, что Малфой так беззаботно шлялся по лесу на чемпионате… Она выбросила Малфоя из головы. По одному подозреваемому Пожирателю за раз. В колонке Снейпа: Мамин друг детства, согласно тете П, возможно, влюблен? Патронус лань, как у мамы. Спас мне жизнь как минимум один раз (оборотень), возможно, два? (Проклятие Квиррелла на моей метле.) Пытался спасти еще несколько раз. Оч. расстраивается, когда всякое пытается меня убить. Игнорирует меня, когда нет смертельной угрозы. Пожиратель смерти. Дамблдор ему доверяет, Ремус доверяет, Сириус — нет. Не любит (ненавидит?) Сириуса, Ремуса и папу. Ездил на ЧМК, следить за ПС? Защитить меня? Сотрудничает с С+Р? С этими двумя наглядными списками информация стала еще запутаннее. Колонка Снейпа совсем не сочеталась с колонкой Пожирателей. Как мог доверять Дамблдор кому-нибудь, кто похищал, пытал, — она вздрогнула, — убивал? Как мог Снейп дружить с ее магглорожденной мамой, если считал магглов грязными недолюдьми? А патронус… Их могут вызывать только те, у кого чистое сердце. Как можно иметь чистое сердце и все равно при этом быть Пожирателем и совершать все эти жуткие вещи? Она пожевала кончик пера. Мысль «Напиши Ремусу» мелькнула, но не задержалась. Почему? Ремус наверняка знал ответы на все эти вопросы: он разбирался во всяких сложных штуках насчет того, почему люди действуют так или иначе, о чем они думают. Он также, наверное, знал, были ли Снейп и ее мама друзьями… Она летом думала об этом сто тысяч раз, вопрос вертелся на языке, но она так и не задала его. Она сжала зубами перо, словно хотела выгрызть из него ответы. Ремус был скрытным, но она не потому не спросила его, ни тогда, ни теперь. Он не стал бы ее осуждать, но и не в этом была причина ее промедления. Так в чем же? Перо хрустнуло, раскололось на зубах. Она выплюнула щепки со вкусом чернил и вытерла рот. По запястью размазалось зеленое. Слизеринские цвета, ха. Она уставилась на чернила на запястье: в ее мыслях выкристаллизовался ответ. Она не хотела спрашивать у Ремуса, потому что не хотела узнавать об этом от него. Она хотела узнать у Снейпа. Про маму. Про то, что он был Пожирателем. О нем самом. Ей хотелось заставить его рассказать ей. Она посидела, моргая на книги. Правда оседала в ней, как ил на дне реки. Так. Ну ладно. У нее есть неделя, чтобы разобраться, как привести в действие первую часть плана. Ну и составить сам план, конечно.***
Чувство, беспокоившее Северуса с конца лета, продолжало усиливаться по мере того, как проходила первая неделя. Оно засело в нем невидимой занозой — как щепка в подушечке пальца, колющая каждый раз, когда к чему-нибудь прикасаешься. Когда проклятый Лонгботтом расплавил шестой котел, Северус дал ему отработку быстрее, чем можно выговорить «позорный провал», и заставил выпотрошить целую бочку рогатых жаб. В отличие идентичной отработки у мисс Поттер два года назад, он убедился, чтобы Лонгботтом выпотрошил бочку целиком. Мальчик ушел в состоянии, близком к нервному коллапсу, а в подсознании Северуса продолжало зудеть. Он подумывал, не был ли причиной Муди с его слежкой, но, если б чувство было вызвано одноногим кретином, то началось бы тогда, когда он заявился, вращая стеклянным глазом, или когда Дамблдор впервые разразился новостью об этом назначении. Северус же чувствовал раздражение до того, как этот параноик пришел в Хогвартс. Муди тоже не облегчал положение. Он с порочным и самодовольным наслаждением следил за каждым движением Северуса, совершал неожиданные проверки, вплоть до обыска в его, Северуса, собственном кабинете. В сны начали прокрадываться сладкие видения ядов и темных проклятий. Тихий-претихий голос в голове Северуса сравнил поведение Муди с его собственным в отношении Люпина в прошлом году. Он разорвал голос пополам с такой же кровожадностью, с какой ему хотелось порвать глотку Муди. В моменты просветления (нечастые) он сознавал, что провокации Муди не должны вызывать у него столько ненависти, что даже для него должна быть какая-то еще причина, подпитывающая его ярость. Но ему было все равно. Под кожей бурлила злость. Кто-то должен был испытать ее на себе. Муди являл собой удобную цель… но только не в открытую. Северус понимал, что лучше не бросать в открытую вызов недавнему аврору. Бывший Пожиратель смерти должен тщательнее выбирать противников. Но выбрать Муди было бы приятно. Хотя среди учителей Северус был для Муди единственным подозреваемым, его критиковали и остальные. Флитвик дошел до того, что заявил, что методам, приемлемым при задержании темных волшебников, в школе не место. Спраут пересела на другой стул за столом, чтобы не было соблазна «сказать что-нибудь, от чего всем станет неудобно» (цитата). Минерва шепнула Северусу, что мирная и уединенная жизнь профессора в интернате, наверное, изменила ее сильнее, чем она думала, потому что раньше Муди не так действовал ей на нервы. Северус не стал отвечать ей, что сам встречался с Муди лишь однажды — почти тринадцать лет назад, во время допроса, который быстро свернул Дамблдор. А потом Муди взял и превратил Малфоя в гребаного хорька. Это было после ужина в пятницу, и Северус пытался разгрести ожидавшие проверки сочинения. Завтра должна была состояться контрольная у мисс Поттер. Как бы мало ни хотелось ему тратить субботу на репетиторство — особенно с мисс Поттер, которая чередовала моменты неприятной проницательности с глухим упрямством, доходящим до глупости — выбора у него в этом вопросе не было, как и во всем, что касалось безрадостных учительских обязанностей. Когда раздался стук в дверь, он решил, что это один из его слизеринцев. — Да, что? Дверь со скрипом открылась, и ввалился Муди, таща с собой за плечо Драко. Волосы у Драко закрывали лицо, и он хромал. Северус медленно встал из-за стола. — Нашел, о чем с тобой поговорить, Снейп, — сказал Муди. Он еще раз тряхнул Драко. — Ты ему скажи, мальчишка. — Вы меня в хорька превратили! — выпалил Драко, отпрянув от Муди — стратегически, поближе к Снейпу. — И подкидывали меня! — Что? — спросил Снейп таким голосом, что Драко вздрогнул, прежде чем осознал, что обращаются не к нему. — Он пытался атаковать Уизли в спину, — лениво произнес Муди, поскреб одну из рытвин на носу. — И, как я полагаю, вы предупредили мистера Малфоя, прежде чем его трансфигурировать, — прошипел Северус (Драко победно засветился; на щеке у него наливался синяк). — Дали ему достойную возможность защититься? Муди улыбнулся. Шрамы у него на лице натянулись: казалось, что его лицом управляют криво натянутые нити. — А что может Пожиратель смерти и предатель знать о том, что это — достойная возможность защититься, э? Какая ему от этого польза? Драко с сомнением посмотрел на Муди и еще подвинулся к Северусу. — Драко, — сказал он, не отрывая глаз от Муди, а тот смотрел в ответ — черный глаз и пронзительно-синий глядели в одном направлении. — Сообщи мадам Помфри. — Да, сэр, — тихо ответил Драко и ушел, не добавив ни слова, только бросил на него через плечо нетипично хитрый взгляд. — Слышал, вы напали на собственные мусорные ящики, — произнес Северус, приподняв кончики губ. — А теперь взялись за своих учеников. Темные волшебники кончились, да? — О, этих всегда в достатке, Снейп, — тихо отозвался Муди, но лицо у него было жестким. — Мы оба знаем, как много их ушло свободными тринадцать лет назад. — Драко Малфоя среди них не было, — Северус не поддался, хотя руки сжал так, что ногти вонзились в ладони. — Он четырнадцатилетний мальчик… Муди расхохотался. — Это что, из твоего спектакля про исправившегося, э? О детишках заботишься? — Еще раз повернешь палочку в сторону этого ребенка, — мягко сказал Северус, — увидишь, какой я неисправимый. — Жду не дождусь этого дня, Снейп, — еще шире улыбнулся Муди. — Честное слово. Дрожа от ярости, Северус поднялся по лестнице к кабинету Дамблдора, чтобы выплеснуть там свое бешенство… только для того, чтобы обнаружить, что Минерва, черт ее дери, уже его опередила. — Альбус, это не может так продолжаться! — звенел сквозь дерево ее голос. — Муди на уроке накладывает на школьников непростительные! Он только что превратил Драко Малфоя в хорька и подкидывал его в вестибюле! Когда он повел его к Северусу, мне почти страшно было отпускать с ним мальчика одного. Он явно опасен и неуравновешен… Ответа Дамблдора слышно не было. Северус полагал, что тактика Сочувственного Молчания для пережидания жгучих тирад используется только на нем, но, очевидно, она также применима к страстным деканам Гриффиндора. От осознания того, что он не единственный, кто кричит на Дамблдора, у него стало легче на душе. То, что он услышал потом, уменьшило его радость в два раза: — …накладывает Империус на уроке для какого-то сомнительного эксперимента по контролю разума! Я слышала, мисс Поттер врезалась головой в стол, пытаясь ему сопротивляться! Дверь распахнулась с такой буйной силой, что отскочила обратно, ударившись об стену; только потом Северус осознал, что это сделала его магия. Дамблдор восседал за своим столом, мрачно уставившись на Минерву — та расхаживала перед ним; она обернулась к двери с сердитым взглядом, но ее лицо сразу же и примечательно быстро прояснилось. — Я уверена, что Северус со мной согласится, Дамблдор. Северус, я только что говорила… — Я сейчас видел Драко, — сказал, оскалившись, Северус. — После того, как мадам Помфри вылечит его синяки и хромоту, он, я уверен, задумается над тем, какой ценный получил урок. — Мне пришлось его детрансфигурировать, Альбус! Стоит мне подумать, что его травмы могли оказаться серьезнее… а мисс Поттер могла сломать шею! Не говоря уже о демонстрации Круциатуса перед Лонгботтомом… Альбус, ты обязан прекратить все это! — Я поговорил с Аластором, — серьезно заявил Дамблдор. — Он больше не станет использовать на учениках Империус… Но я, однако, позволю ему и дальше обсуждать проклятия и их эффекты. — С теми, кто готовится к ТРИТОН — пожалуй, — сказала Минерва, — но детям младше, конечно же, ни к чему… — Все наши ученики должны знать в лицо зло и оружие, которое оно применяет. Их молодость не спасет их от угрозы. Часто, — устало добавил он, — даже наоборот. Минерва беспомощно оглянулась на Северуса, но он ничего не ответил, так как в этом был согласен с Дамблдором и не хотел этого озвучивать. Самая безжалостная часть его мозга признавала выгоду того, что мисс Поттер научится сбрасывать Империус, даже посмеялась над той его частью, которая не одобряла, что та станет объектом подчиняющего проклятия, пусть даже в экспериментальном порядке. На такой эксперимент нечем было возразить, кроме чистоплюйских принципов вроде «они еще слишком молоды». Пусть над детьми трясутся, как наседки, гриффиндорцы, не имеющие представления о моральном релятивизме. И все-таки было бы очень, очень приятно наслать на деревянную ногу Муди проклятие термитов… — Альбус, — проговорила Минерва таким тоном, словно потеряла надежду до него достучаться. — Я сознаю, как трудно каждый год находить сотрудника на должность защиты, и что Аластор как аврор заслуживает уважения за его достижения… Я даже понимаю, какая это наглость — спрашивать, можно ли ему доверять детей. Но учитывая, что он творит… Она огорченно умолкла, словно не в силах выразить свое требование словами. — Мне ясна твоя тревога, — сказал ей Дамблдор. Он распространял мягкую серьезность, от чего казалось, будто отказ ее мольбам тяжело лег на его совесть. Северус в этом сомневался. — Но в свете событий на чемпионате мира и тех, что могут последовать, он нужен мне здесь. Я уверен, что мы сможем прийти к компромиссу. На мгновение Минерва как будто поникла. Но мгновение миновало, и она расправила плечи и кивнула. — Хорошо. Благодарю, что выслушал, Альбус. — Тебе спасибо, Минерва, что довела это до моего внимания. Ты можешь делиться со мной всеми тревогами. Я благодарен, что они у тебя есть и что у меня именно ты заботишься о детях. Она ушла, бросив Северусу взгляд, который он не вполне понял. Он остался на месте. Дамблдор подождал, пока она закроет за собой дверь и предположительно минует половину лестницы (декан Гриффиндора точно не станет подслушивать). Потом заговорил: — Он все еще тебя допрашивает? Северус коротко кивнул. — Если нужно, чтобы я с ним поговорил… — Не нужно. Дамблдор помолчал. — Метка? — Все так же. Ни Люциус, ни Нарцисса ничего не смогли обнаружить. Все в таком же состоянии напуганного неведения. Дамблдор выглядел встревоженным. Большинство людей не способны были бы это определить, но Северус знал лицо Дамблдора так же, как его кабинет — мог сказать, если что-то было не на месте. — Меня беспокоит это неведение, Северус. Я чувствую, что что-то… не так. Что-то, недоступное мне… Северус не знал, счесть это свидетельство того, что Дамблдор человек, утешительным или тревожным. Три года назад у Дамблдора были подозрения насчет Квиррелла еще тогда, когда Северус считал того всего лишь заикающимся идиотом. Он промолчал о входе в Тайную комнату и о том, что знал про Василиска, однако он был полностью о них осведомлен. Северус до сих пор подозревал, что тот был намеренно слеп по отношению к Люпину, что его невежество было осознанным, упрямым доверием. А теперь он признается в незнании… Нет, это определенно настораживает. — Как дела у Гарриет? — спросил Дамблдор. Северус чуть удивился. — Я буду проверять ее только завтра. — Я просто думал, может быть, ты заметил, что ее что-то беспокоит, — сказал Дамблдор, и в этот раз прочесть его было нельзя. — Она подросток. Ее все беспокоит, я уверен. — Наверное, ты прав. Ты лучше знаком с девочками ее возраста, чем я. Что ж, — он улыбнулся в знак того, что мягко завершает разговор, — не сомневаюсь, у тебя назначено множество неотложных дел. Не буду больше тебя задерживать.***
Гарриет провела неделю, зубря зелья, и это было совершенно не прикольно. Как Снейп только смог стать в этом Мастером — золотым, серебряным или кислотно-розовым? Это было до того невероятно скучно, что план по вытягиванию из него информации загибался в ее голове от одиночества. В данный момент это был не столько план, сколько полусырая идея. Лучше даже сказать, совершенно сырая идея. По ночам она лежала в постели и пыталась изобрести какую-нибудь схему, чтобы вырвать у Снейпа правду. Но ничего не могла придумать. Почему-то не шла из головы та логическая загадка с полосы препятствий. Для нее она звучала как полная тарабарщина, однако Гермиона так легко ее решила… А Гарриет могла поспорить на Молнию, если не больше, что даже самые мелкие свои тайны Снейп охраняет яростнее, чем пытался охранять философский камень. Может быть, Гермиона смогла расшифровать загадку Снейпа, потому что в некотором роде была так же беспощадно умна, как и он. Когда Гарриет впервые показала ей свои свитки, у нее в глазах загорелись звездочки: но они быстро затвердели, как алмазы, и вскоре Гарриет начало казаться, что Гермиона хочет вколотить знания прямо ей под череп. Вечером в пятницу, пока Гермиона увлеклась своим проектом по нумерологии, Гарриет сбежала наверх под предлогом «позаниматься в одиночестве». На самом деле она собиралась повесить нарисованную Астерией картину с ее домом у моря. У нее пока не было для этого случая. Она взглянула на постеры с певцами-волшебниками на стене между кроватями Лаванды и Парвати. Она последние несколько дней изучала лица этих парней, пытаясь определить, что делает их красивыми. Безуспешно: она просто этого не понимала. (У Гермионы не было никаких постеров, но у нее на столике всегда было навалено столько книг, что они все равно возвышались до середины стены.) Гарриет аккуратно раскладывала кусочки картины Астерии по местам и приклеивала их к стене магией, когда вошла Парвати с охапкой средств для ванны. Парвати всегда принимала душ после ужина, чтобы потом было время заняться волосами, которые у нее были длиной до бедер. Иногда Гарриет завидовала Парвати из-за этих гладких прямых волос. — Ой, мне всегда нравилась эта картина, она такая красивая, — вздохнула Парвати, сваливая свою ношу на столик. — Спасибо, — сказала Гарриет, хотя этот ответ казался странным, так как не она была художницей. — Это та девочка со Слизерина нарисовала? — спросила Парвати, чуть наморщив нос. Когда же Парвати и Лаванда успели стать такими неприятными? — Ее зовут Астерия, и она очень милая. — А ее сестра — нет, — прямо заявила Парвати. — Императрица Дафна. Я видела, как она выпендривалась перед тобой позавчера. Если подумать, она должна быть благодарна, что кто-то, кроме слизеринцев, захотел дружить с ее сестрой. Они все такие вредные, что от них не дождешься, особенно если ты популярна. — Я не популярна, — сказала Гарриет и в раздражении ткнула палочкой в загнувшийся кусочек пергамента. — Ну, по крайней мере, знаменита. И, если попытаешься, станешь популярна. — В смысле — попытаешься? Парвати расчесывала волосы, разделяя их на пряди для ночной косы. — В смысле, если ты, для начала, перестанешь выглядеть такой нечесаной бродяжкой. У тебя глаза такие красивые… Я как увидела тебя без очков, то поверить не смогла, какая ты симпатичная! А потом ты опять пришла в очках, еще хуже предыдущих. — Эти удобные, — сказала Гарриет, глубоко раздраженная, но Парвати ее даже не услышала. — И эти твои жуткие джемперы… Всегда такие неряшливые и висят… У тебя нет, ну, знаешь, одежды получше? — Она раскрыла чемодан Гарриет и начала в нем копаться. — О-о-о, вот это мне нравится! Такая прелесть, идеально! — она вынула блузку, которую Гарриет купила в маггловском Лондоне под присмотром Джин. — Почему ты ее не носишь по выходным? — Я заледенею. Я ношу джемперы, потому что они теплые. — Вот такая милая кофточка и худи, — решительно заявила Парвати. — И линзы. Клянусь, сама не поверишь, как похорошеешь, даже если ничего не сделаешь с волосами. — Мы живем в замке в Шотландии, — Гарриет была глубоко уязвлена этой атакой на почти все черты ее внешности. — Здесь охереть как холодно. — Гарриет! — оскорбилась Парвати. — Ой, забей, — отрезала Гарриет. — Спасибо за новый имидж. — И умчалась из комнаты, прямо как Гермиона в понедельник. От возмущения и обиды на лице Парвати легче ей не стало. — Вот это скорость, — удивилась Гермиона, когда Гарриет рухнула в кресло рядом с ней. — Парвати заходила, — пробормотала Гарриет, съехав в кресле, так что голова оказалась на уровне подлокотников. — Пыталась предложить мне новый образ. Гермиона покосилась на дверь девчачьей лестницы, но оттуда не показалась голова разъяренной Парвати, громко жалующейся на кое-кого. — Уж такие они, — сказала Гермиона нарочито нейтральным тоном. — Они ничего такого не имеют в виду. Гарриет недоверчиво на нее посмотрела. — Уж такие они? Помнишь, как ты накричала и убежала в понедельник, а? И как тебя бесила вся эта хрень с прорицаниями? — Знаешь, я просто не хочу, чтобы ты так говорила. «Как хочу, так и говорю», — подумала Гарриет. Гермиона вздохнула, словно мысли Гарриет донеслись до нее, и отложила толстенную книгу по нумерологии. — Мне просто это не нравится, вот и все, — сказала она, — но не важно. Не обращай внимания на Парвати и Лаванду. Важно только то, чтобы тебя саму устраивала твоя внешность. Гарриет пожала плечами и поковыряла дырку в обивке, тыкая в вату. Сейчас, сидя здесь, она чувствовала, что слишком резко обошлась с Парвати. Но все равно, стоило ей об этом подумать, она ощущала злость и… что-то вроде унижения и… смущения. Она не понимала, почему, просто ей не хотелось говорить об этом. — Ты сознаешь, что это неважно? — спросила Гермиона. Гарриет подняла на нее взгляд: лицо Гермионы было серьезно. — То, что ты делаешь с волосами или очками. Это неважно. Понимаешь, да? — И мои пушистые джемперы, — пробормотала Гарриет. — Все это неважно, — повторила Гермиона. — Если захочешь последовать совету Парвати, это совершенно нормально. Не захочешь — тоже хорошо. Даже если захочешь применить совет лишь частично. Решать только тебе. — Они когда-то пытались переделать тебя, а я пропустила? — спросила Гарриет вместо ответа. — Думаю, они слишком хорошо меня знают, — сухо ответила Гермиона. — Но, я думаю, они совершенно уверены, что я безнадежна. Ты же, в свою очередь, совершила ошибку — сняла очки. — Я снимаю очки каждую ночь перед сном. — Это не то же самое. Я имею в виду, психологически, разумеется. Даже я была удивлена, как по-другому ты стала выглядеть, когда увидела тебя впервые в линзах, — она закатила глаза. — Малфой буквально челюсть уронил. У Гарриет в животе что-то неприятно дернулось, как подыхающая змея. — Чего? — Я так поняла, ты не заметила. Знаешь, он именно поэтому сегодня вечером напал на Рона. Пытался привлечь твое внимание. — Пытался привлечь мое внимание, бросаясь на моих друзей?! — Гарриет захотелось найти Малфоя и врезать ему по уже-не-хорьковой макушке. — Он занимается этим уже три года, — все тем же спокойным и терпеливым тоном продолжила Гермиона. Гарриет заподозрила, что та уже давно репетировала этот разговор — готовилась ко дню, когда в тупизне Гарриет забрезжит прореха? — Теперь он просто прилагает больше усилий. Мысль о том, что она нравится Малфою, до того обеспокоила Гарриет, что ей захотелось почесать кожу изнутри. — Я никогда, никогда больше не сниму очки на людях. Никогда. Гермиона рассмеялась и потянулась за книгой, и разговор, к счастью, завершился. Гарриет и не представляла, как это неловко — разговаривать о мальчиках и внешнем виде. Лаванда и Парвати, казалось, всегда получали от этого уйму удовольствия. Однако оказалось, что для Гарриет, которая даже после попытки заняться прорицаниями оказалась в больнице, и разговаривать о мальчиках и волосах было непросто.