***
Всякий раз, когда Ремус открывал рот сказать, что Снейп собирается к ним зайти, он в итоге говорил что-то совсем другое. «Ну так что у нас на ужин?» «Что ж, мне удалось не извести весь сад…» «Если хочешь, можем купить магнитофон и несколько кассет». Просто было так приятно не иметь дела с подозрениями насчет Снейпа и тирадами про него. И тем не менее ему по-прежнему не давал покоя вопрос: «Почему они пропали?» — и он сомневался, что ответ ему понравится. Опять отступаешься, — пробормотала Совесть. Ремус ее проигнорировал, как и ту часть себя, которая хотела, чтобы к приходу Снейпа Сириус как раз оказался в одной из своих долгих прогулок. Вероятность этого была в лучшем случае незначительной, так как и Сириус, и Снейп оба, похоже, родились под очень несчастливыми звездами, но надежда — выносливая зверюшка: такая же цепкая, как сорняки, которые он не мог вывести в саду. (Хотя он не слишком настойчиво с ними боролся. Он ощущал к ним некоторое сродство, потому что сам был таким же нежеланным, как и они. А потом вздохнул про себя, подумав, что даже с сорняками не может проявить настойчивость.) Когда Сириус пришел с шатающимся зубом и разбитым носом, Ремус предположил, что он подрался со Снейпом. Сириус мог устроить скандал в деревенском кабаке (он был достаточно безрассуден, чтобы привлечь к себе внимание подобным образом), но подозрение о том, что тут замешан Снейп, не желало затихать, особенно после того, как Сириус намекнул, что разбитый нос — часть его приведенного в действие плана… откуда напрашивался другой вопрос: какая часть плана включала Снейпа, и почему Сириус до сих пор ничего не рассказал? Снейп, наконец, показался, безо всяких предупреждений, и Сириус в это время ушел на одну из своих таинственных прогулок. Ремус едва смог в это поверить. — Северус, — сказал он, моргнув на возникшую на пороге фигуру. С длинными черными волосами и спрятанными под плащом руками Снейп был почти невидим — в темноте было различимо одно лишь тощее лицо. Это напомнило Ремусу, как Джеймс отбрасывал капюшон Мантии-невидимки, чтобы им улыбнуться, оставляя все остальное скрытым. Только Снейп, конечно, не улыбался. Он выглядел усталым и угрюмым, к тому же вид Ремуса всегда прибавлял его выражению горечи. — Аконитовое действительно испортилось, раз тебе понадобилось играть в угадайку. Да, Люпин, это я. Не забыл, что тебе надо посторониться, чтобы я мог войти? Ремус отодвинулся вбок, и Снейп шагнул внутрь. Плащ он не снял, но Ремус не знал, хотел тот нагрубить или просто был прагматичен: гневно убегать намного проще, если не приходится останавливаться и надевать верхнюю одежду. Снейп скрестил руки. Если он и дрался с Сириусом, никаких свидетельств этого не осталось; но магия уже все бы исцелила. — Ну и? — Я написал тебе все, что знал, — терпеливо ответил Ремус. — Я надеялся, что ты мне скажешь. Должно быть, злобный взгляд Снейпа поизносился: в этом году он был намного менее враждебным, чем в прошлом. — Есть что-нибудь новое? — Если ты говоришь о фольклоре, согласно которому оборотни способны чувствовать смену лунных фаз, то, я боюсь, все это чушь. Я предчувствую приближение трансформации и, разумеется, ее последствия, но в середине цикла, как сейчас, я в порядке. — В таком случае, есть ли какие-нибудь изменения в ощущениях перед трансформацией? — Немного, — Ремус нахмурился, пытаясь вспомнить. — Но это типично, если трансформация происходит на Хеллоуин или в близкий к нему день. — Хеллоуин, — Снейп уставился на него. — Трансформация отличается на Хеллоуин. Люпин, ты всерьез говоришь мне, что не озаботился припомнить собственный опыт, прежде чем вытаскивать меня сюда? Я тебя сюда не вытаскивал, ты сам сказал, что надо встретиться. — Я об этом думал, но, Северус, скажи мне, если б я пришел к тебе и сказал: «Кажется, у меня проблемы с аконитовым, я подумал об этом в прошлом месяце, но потом вспомнил, что луна пришлась на Хеллоуин, так что, наверное, не стоило об этом говорить», — разве ты сам не назвал бы меня легкомысленным? Взгляд Снейпа разгорелся сильнее, и потому Ремус понял, что прав. Но Снейп только сказал: — Зачем было беспокоить меня? Только не повторяй оправдания, которые использовал прежде. В чем настоящая причина, Люпин? И вот именно поэтому Ремус был рад, что Сириуса с ними нет. — Потому что Сириус ни разу об этом не упомянул. Снейп выглядел почти растерянным. — Если ты полагаешь, что я могу разобраться в хитросплетениях ваших собачьих взаимоотношений… Ну, для Снейпа это было почти тактично. — У меня есть правило, — сказал Ремус, и Снейп, чудо из чудес, действительно бросил надуваться и стал слушать. — Относиться ко всему, как к норме. Позволять мне делать то, что потребуется. Часто это означает полностью игнорировать… происходящее, — почему-то Снейпу, совершенно не склонному к жалости, говорить об этом было легче. Снейп, наверное, счел бы, что Ремус все свои мучения заслужил, и терпеть такое отношение было намного проще. Хуже всего было с Лили — слезы на глазах, сострадание в прикосновениях. — Сириусу всегда удавалось хорошо следовать этому правилу — на самом деле, он в этом лучше всех. Но я вижу разницу, если он игнорирует обстоятельства, потому что хорош в этом, или потому что он что-то скрывает, и… он что-то скрывает. Что-то обо мне, о прошлой луне. — По-твоему, ты кого-то съел? Ремусу захотелось его ударить. Он с усилием сохранил спокойствие. — Нет. Тогда бы я почувствовал вкус крови. Снейп просто молча смотрел на него. — Кроме того, Сириус ни разу не обвинил тебя, — мягко продолжил Ремус. — Я ожидал, что он будет разглагольствовать, что ты испортил зелье, пытаясь меня отравить. Однако — молчание. — А, — Снейп предсказуемо скривил губы в усмешке. — Не похоже на него, да? Ремус пожал плечами. — Блэк здесь? — Нет. — Ушел так поздно? — спросил Снейп, и Ремус понял, что тот на самом деле говорит о чем-то совсем ином. — Он гуляет. Ты хотел бы с ним поговорить? — Просто интересно, не заметил ли он чего-нибудь, — Снейп продолжал за ним наблюдать. — Чего-нибудь, о чем не захотел с тобой поделиться. — Да, — Ремус встретил взгляд Снейпа — словно безлунной ночью посмотрел на озеро. — Об этом тебе надо было бы его спросить.***
По крайней мере, жизнь с мисс Поттер, Люпином и Блэком никогда не давала простаивать любопытству Северуса. Блэк скрывал от Люпина изменения в его состоянии, вместо этого решив обратиться к Северусу. Люпин знал, что Блэк ведет себя странно, но, вместо того чтобы поговорить с ним об этом, тоже предпочел в тайне от любовника включить в свои дела Северуса. Все-таки они друг другу подходят. Это заставляло Северуса задуматься, что эти двое скрывают от него самого. Была еще и мисс Поттер. Мало того, что она неизбежно оказывалась целью разнообразных сомнительных и смертоносных планов… Для начала — тот странный и тревожный случай, когда она пыталась впечатлить его показными познаниями в зельях. Затем устраивала слезливые скандалы, что ее игнорируют. Когда ей стало известно, что против нее снова замышляют, она как будто бросила все эти глупости и первые две недели псевдожульничества вела себя почти нормально, по большей части привыкнув к нему: приступы уныния и гнева все еще случались, но она хотя бы не разносила его класс или кабинет. Но теперь она опять стала вести себя странно. Он подозревал, что драконы тут ни при чем, но не знал, в чем еще могло быть дело. Для человека, сочетающего выразительное лицо с полным отсутствием хитрости, она обладала потрясающе скрытным характером и прятала истину до того умело, словно накрывалась своей треклятой Мантией. Единственным намеком, который она ему дала, была та короткая сценка, когда она спросила, не помогает ли он жульничать Диггори, после чего мгновение выглядела довольной, узнав, что нет, а потом — виноватой. Возможно, это вступила в дело гриффиндорская совесть. Иногда его так и подмывало сказать, что ей не придется встречаться с драконом — с незаконным знанием или нет, неважно. В конце концов, у него было три запасных плана. Расчеты были завершены. В субботу он выяснит, сработают ли они… Сработают. Обязаны сработать. Осталось всего четыре дня.***
Хогсмидский выходной за два дня до первого тура принес шквал ледяного ветра. Мокрые опавшие листья превратили окна в странные витражи, переливающиеся оттенками янтаря и предсмертного багрянца. Водостоки переполнял ледяной дождь, потоками обрушиваясь за шиворот тем, кому не повезло попасть под желоб в момент, когда его захлестывала новая волна. Коридоры и внутренние дворики стали скользкими от грязных следов, а письма, которые приносили совы, разваливались в руках при попытке их открыть. «Тебе наконец-то предстоит выходной в Хогсмиде, — написал ей в среду Ремус в письме, которое она собрала из размокших обрывков. Сириус всегда дополнял письма, но начинал их всегда Ремус. — Мы поговорили с Дамблдором, и, если хочешь, можем взять тебя к нам погостить». Ей хотелось. Причем очень. Наконец-то, столько времени спустя, она увидит Ремуса и Сириуса. Утром в субботу, закутавшись по случаю пронизывающей стужи, она следом за Роном и Гермионой вышла из школы. Несмотря на то, что она была надежно спрятана под Мантией, она видела, как они тщательно стараются не идти слишком близко друг к другу. Джинни принялась закатывать глаза и изображать поцелуи перед Гарриет, стоило ей только увидеть их вместе, но Гермиона продолжала притворяться, что ничего не происходит. Гарриет ни разу об этом не упомянула. Иногда она подозревала, что молчит об этом только потому, что чувствует себя виноватой из-за собственных вещей-о-которых-она-молчит. «Сойди с главной дороги, прежде чем войти в сам Хогсмид, — писал ей Ремус, — и иди вокруг деревни на юго-запад. Поднимайся на холм, уходя от деревни, пока та не станет такой маленькой, что будет казаться, будто она может поместиться у тебя на ладони». — Развлекайся, — шепнула ей Гермиона на окраине деревни, где Гарриет сошла с дороги. Оглянувшись через плечо, она видела, как Рон и Гермиона идут вместе по улице, почти соприкасаясь руками. «Когда увидишь старую разваливающуюся изгородь…» От дождя земля размокла; она стала мягкой, как хлеб, который окунули в суп. Она шла и шла, пока грязь не пропитала ей снизу штанины, а деревня не съежилась так, что она могла бы взять ее в сложенные ладони — обе, так как руки у нее были намного меньше, чем у Ремуса. «Тебе придется ее высматривать, потому что она со временем слилась с пейзажем, став похожей на упавшее дерево, но именно там я и буду». Она нашла прогнившую изгородь — единственный признак цивилизации, заросший мхом и рассыпающийся на части, и проследила, как та шатко взбирается на холм… И, как и обещало письмо, там стоял Ремус — в потрепанной куртке, прислонившись к останкам изгороди. Когда она сняла Мантию, он улыбнулся; улыбка растеклась по морщинам его лица и наполнила глаза. — Я слышал, как хлюпает у тебя в ботинках, — сказал он. — Здравствуй, милая. — Привет, — Гарриет обняла его, и миг спустя его рука легла ей на спину, сперва медленно, затем увереннее и крепче. Теплое чувство разлилось у нее в животе, защипало там, где они с Ремусом касались друг друга. Он поцеловал ее в макушку. Она подняла взгляд, удивленная, но довольная. — Пойдем? — предложил он. — Пока Бродяга не разбуянился вконец. Он аппарировал с ней к небольшому каменному дому с ярко-зеленой дверью и чахлым огородиком. За домом расстилались бескрайние высокогорья — зеленые, голубые, коричневые, сливаясь с темными облаками, низко нависшими над далеким горизонтом. — Вы тут живете? — спросила она с восхищением, озадачившись, кто же повесил кружевные занавески. — Пока да. Он принадлежит Дамбл… Дверь с грохотом распахнулась, и из нее вылетел Сириус, сгреб Гарриет в охапку и поднял в воздух. Она задергалась, пытаясь высвободить руки, которые он ей прижал к бокам, и он ослабил хватку, словно собираясь поставить ее на землю; но стоило ей выпростать руки, как она обняла его за шею, стиснула изо всех сил. Он снова сжал ее крепче, и в эту секунду Гарриет готова была навсегда остаться в этом маленьком домике. — Пошли, — сказал он ей и чмокнул куда-то в ухо. — Внутрь. Он опустил ее и проводил в чистенькую кухоньку, где тут же усадил за стол и принялся угощать. — На вот, — он махнул на разрисованную желтыми розочками этажерку для пирожных, заваленную истекающими вареньем булочками, блинчиками и печеньем в розовой глазури. Все это было так же чудно, как занавески. — Налетай. — Я полагал, что к этому надо было перейти после обеда? — сухо спросил Ремус, вешая ее Мантию и свою куртку на вешалку у дверей. — Остынет, — сказал Сириус. — Я хорошо позавтракала, — Гарриет взяла булочку. — Если Ремус нальет чаю, мне нормально будет. Ремус налил чаю, так как Сириус в кухонных делах был таким же убожеством, как Невилл — в зельях. — Тебе, Гарриет, будет нелишне узнать, что ему я позволил только заправить булочки вареньем. И я пробовал первую партию. Хорошо, что у меня луженый желудок. — Очень вкусно, — заявила Гарриет. — Ни за что бы не догадалась, что Сириус к ним приближался. — Творческий гений никому не подвластен, — отмахнулся Сириус. — В таком случае следует держать его подальше от кухни, — сказал Ремус.***
Еще до того, как ученики лениво разобрались с поздним завтраком и потащились в деревню, у Северуса уже все было готово. День был серый и пасмурный, но не только для его деятельности требовалась темнота: драконьи пастухи прибудут только поздно ночью. Предстояло долгое ожидание. Только он закурил сигарету — часть ежеутреннего ритуала, направленного на попытку пустить по ветру легкие, — как постучал Дамблдор. — Что? — спросил Северус. Увидеть директора было неожиданно и неприятно. Укол вины застал его врасплох: какая разница, что Дамблдор не одобряет его помощь мисс Поттер? Раз тот предпочитает отправлять ее, гордо задравшую гриффиндористую недоученную голову, сражаться с драконами и русалками, значит, сердце у него не такое щедрое, как он предпочитает думать. — Я подумал, что ты захочешь пройтись, — сказал Дамблдор. — В такой отвратительный и неприятный день? — Северус затянулся. — Как раз подходит моей порочной душе, да? Дамблдор дернул усами. — Скорее, твоему настроению. Ты бы возмущался, будь сегодня солнечно. — Солнечный свет ярок и несносен. — Что ж, мы всегда можем посидеть тут, в темноте. Северус взвесил варианты: остаться у себя, откуда сложнее будет вышвырнуть Дамблдора, когда тот начнет доводить проповедями, или стерпеть физические нагрузки ради реальной возможности уйти, когда захочется. — Хорошо, — сказал он, — я пойду. Следующие десять минут напомнили Северусу, что любая тактика, выбранная для обхода замыслов Дамблдора, обречена на провал. Если бы Северус остался у себя, Дамблдора было бы невозможно сдвинуть с места, пока он сам бы не надумал уйти; но точно так же, пока он сам не надумает, его было невозможно вынудить перейти к сути. По пути через подземелья он лениво болтал про уроки; пока они шлепали по размокшей территории, комментировал пейзаж, ссылаясь, чтоб его, на стихотворение Т.С. Элиота; и, наконец, слоняясь вдоль опушки, принялся пространно предрекать, что подступающая зима суть метафора чего-то совершенно иного. Северус по опыту знал, что ни фырканье, ни протяжные вздохи в любых количествах не остудят энтузиазм Дамблдора, так что он вообще не трудился отвечать. Дамблдор остановился, чтобы снять со своего рукава листик — осторожно, чтобы не сломать. — Примечательный образчик, не правда ли? Северус ничего не ответил, только всей душой пожелал, чтобы точно на голову Дамблдору обрушился кратковременный град. Дамблдор кивнул, словно получил весьма содержательный ответ, спрятал листик в рукав и пригладил сверху. — Смею надеяться, ты достаточно подготовил Гарриет к тому, с чем ей предстоит столкнуться на Первом туре? — спросил он. Северус не позволил себе среагировать. Но ему захотелось, чтобы сигарета все еще была при нем. — Я не думаю, что есть хоть какая-то надежда ее дисквалифицировать. — Боюсь, что нет. Будь такое возможно, соревноваться остался бы один Седрик. Но ты, разумеется, первым делом изучил правила дисквалификации? — Выглядит так, что единственным способом является убийство чемпиона, — и он не шутил. Он предполагал, что была некая извращенная логика в том, что Турнир, гордящийся тем, что стравливает детей с животными пятого уровня опасности, установил низкий порог для аморального поведения. — Не отчаивайся, Северус. Я думаю, Гарриет получит огромную пользу от твоей помощи. — Вы не собираетесь меня отчитывать, — неверяще заметил Северус. — Ты действуешь в лучших интересах Гарриет. Я хочу, чтобы она преуспела, Северус, точно так же сильно, как ты, Ремус или Сириус. Тогда почему предоставили мне ей помогать? Разумеется, помощь и поддержка должны были исходить из ваших рук. Но вслух он этого не сказал. Не хотел, чтобы Дамблдор вдруг передумал и забрал мисс Поттер, решив, что его загадочная гриффиндорская помощь ценнее и уместнее для ее доброй души. Северус верил в обратное: мисс Поттер надо научиться быть меньше гриффиндоркой и больше — слизеринкой. Луг кончался обрывом, сбегающим к лесу. Дамблдор встал на краю, скользнул взглядом по верхушкам деревьев к теням далеких гор. — Для Гарриет жизненно важно испытать собственные силы, — сказал он. — Чтобы ее наставляли, желая ей только лучшего, и научили самостоятельно противостоять превратностям судьбы. Мы должны сделать для нее не слишком много, но и не слишком мало. Северус не ответил, а Дамблдор, вероятно, сказав все, что хотел, не стал продолжать. Он так и смотрел на неизменный пейзаж, словно тот таил секреты успеха мисс Поттер. Если бы. Знал ли он, что запланировал Северус на этот вечер? Нет, он не мог знать… но мог достаточно точно догадываться. Догадки Дамблдора бывали вернее, чем уверенность иных людей. Что бы ни предполагал Дамблдор, Северус будет действовать согласно плану. Мисс Поттер не готова противостоять судьбе самостоятельно, как он деликатно выразился. Или ты сам не готов, — шепнул голос в его сердце; голос, который он вышвырнул на пронизывающий ветер.***
Солнечный свет стал угасать, поползли тени, и Ремус сказал слова, которые Гарриет не хотелось слышать: — Тебе пора возвращаться. Он ласково улыбнулся ей, словно заметил все ее разочарование. — Я тебя провожу. Возьми-ка свою Мантию. Сходив за ней. Гарриет заметила нечто весьма странное. — Ого, а она не грязная, — сказала она, пропустив ее сквозь пальцы. Ремусу пришлось сгонять магией грязь с ее штанов и обуви, но Мантия была чистой, словно только что из стирки. — Она никогда не пачкается, — сказал Ремус. — И не изнашивается. Мы так и не смогли выяснить, почему. Но это к лучшему, иначе Сириус и Джеймс уже пятьсот раз бы ее уничтожили. — Творческий гений не беспокоится о стирке, — заявил Сириус. — Он мог бы побеспокоиться о бесценном магическом наследии. Ремус и Гарриет вышли в холодный сумрак, где в глубоком небе посверкивали алмазно-яркие звезды. Она задрожала, завернулась в Мантию, мечтая, чтобы та была потеплее; но тот, кто создал Мантию, очевидно, гораздо больше беспокоился о том, чтобы она не пачкалась, чем о тепле. Вот бы быть всегда горячей, как Ремус — от него шел жар, как от печки. Сириус шел за ними, сунув руки в карманы, все еще в рубашке. Гарриет улыбнулась ему, подняла руку на прощание… И вошла в невидимую стену. Стена недолго оставалась невидимой: как только она с ней соприкоснулась, всю ее поверхность прошило ослепительно светящейся рябью, и стена вспучилась и толкнула ее назад. В глазах замелькали зеленые точки, голова пошла кругом — Гарриет запнулась и упала бы, если бы Сириус ее не поймал. — Что случилось? — услышала она голос Ремуса. Она еще потрясла головой, пытаясь проморгаться и избавиться от звона в ушах. — Сириус, — голос Ремуса стал острым, как нож, и почти таким же опасным, как у Снейпа, так что ее продрало мурашками. — Ты что наделал? — Она не пострадала, — Сириус помог ей встать, прижимая к себе одной рукой. — Это просто щит. — Для чего щит? — Защитный щит, — совершенно спокойно ответил Сириус. — С ним, Гарриет, ты будешь в безопасности — здесь, с нами. Гарриет не поняла, что происходит и почему щит — это плохо, но потом бледное лицо Ремуса пришло в фокус — и оно было злым, словно глубоко-глубоко внутри он чувствовал злость, но только часть ее показывал. Лицо Сириуса, напротив, не отражало ни капли вины. В нее словно легким снежком насыпалась тревога. — Что ты имеешь в виду? — спросила она. — Я не… не могу уйти? — Я же сказал, что найду способ вытащить тебя с Турнира, — Сириус наконец перевел взгляд с Ремуса на Гарриет. — Щит убережет тебе здесь, никто не сможет до тебя достать. Гарриет вспомнила, что писал в своих письмах Сириус, но она искренне думала, что это он просто пытался ее подбодрить. Но… если это только ради защиты, почему Ремус выглядит таким взбешенным? Было видно, что он про щит не знал и что ему это не понравилось… — Сириус, — произнес Ремус дрогнувшим голосом, — ты же знаешь, из этого ничего не выйдет. — Ни хрена такого я не знаю, — спокойствие Сириуса в первый раз дало трещину, показав отголосок чего-то глубинного и темного. — Она должна участвовать. Это условие… — Правила можно нарушать. — Мы не о школьных правилах говорим, черт возьми! — воскликнул Ремус, заставив Гарриет подпрыгнуть: она никогда еще не слышала, чтобы он поднимал голос. — Это нерушимый магический договор! — Она сама отказаться не может, — в голосе Сириуса прорезалось напряжение. — Зато я могу сделать это за нее. — А что, если будут последствия? — настаивал Ремус. — Ты что, думал, что нерушимые магические договоры исполняют только потому, что так положено? Сириус отвернулся от него, словно ему надоело слушать. Гарриет переводила взгляд с него на Ремуса, чувствуя, как все переворачивается внутри. — Иди обратно в дом, Холли-берри, — он опустил руку ей на плечо. — Поужинаем. Гарриет позволила Сириусу отвести ее в дом, усадить за стол и кое-как сделать сэндвич с полосками жареной курятины, чеддером и кетчупом, потому что не знала, что еще ей делать. Ремус, ничего им не сказав и даже не посмотрев на них, прошел мимо кухни и скрылся на лестнице наверху. Долго было слышно, как стонали под его ногами половицы этажом выше, словно он ходил там взад-вперед. Затем скрип стих. Еще более долгое время Гарриет не слышала вообще никакого движения. — Он не злится на тебя, — тихо сказал Сириус. — Только на меня. Ты же понимаешь, правда? Гарриет кивнула, хотя ей было так тревожно, что она не была уверена, какая разница. Ей хотелось обратно в Хогвартс, но не хватало духу сказать об этом Сириусу. Не хотелось, чтобы выглядело так, будто она против него, на стороне Ремуса… Но что если то, что она примет сторону Сириуса, а не Ремуса, и останется здесь, тоже часть плана Сириуса? Хотелось бы ей знать, что делать. Что-то щелкнуло, и она подскочила, выронив свой кошмарный сэндвич, но это всего лишь Сириус возился с радиоприемником. Она подобрала сэндвич с пола, решив, что немножко земли все равно не сделают его невкуснее. Кухню вдруг залило бело-голубым светом, тени сорвало и смыло. Она второй раз уронила сэндвич, сердце прыгнуло прямо в горло. Ремус позвал?.. Но это не была серебряная лань. Это был феникс, такой яркий, что от этого было почти больно. Она заслонила глаза рукой, чтобы не ослепнуть снова. — Сириус, — она уронила руку при звуке голоса Дамблдора, раздавшемся, как из-под воды. — Ты не мог бы выйти ко мне наружу? Слова были вежливыми, но Гарриет поняла, что это не просьба. Сириус кивнул, и феникс рассыпался каскадом крошечных звездочек, и освещение на кухне пришло в норму. Сириус пошагал прочь из дома; Гарриет поспешила следом. Итак, Ремус позвал Дамблдора. Правильно, это было гораздо логичней, чем звать Снейпа… Она решила, что только потому решила, что это был патронус Снейпа, что больше ничьих других не видела, кроме разве что своего. Сириус поднялся по холму туда, где стоял, светясь в темноте, Дамблдор. Мантия его была расшита схемами лунных фаз, и многочисленные месяцы сияли в свете настоящей луны, поднимавшейся у него за спиной. Луна опять была почти полной. Через несколько дней… сразу после Первого тура. Это потому Ремус был таким злым? Но луна, кажется, раньше никогда на него так не влияла… — …вечер, — говорил Дамблдор, когда Гарриет догнала Сириуса; тот остановился футов за десять до Дамблдора. — И вам доброго вечера, Гарриет, Ремус. — (она оглянулась через плечо и увидела, что Ремус карабкается на холм следом за ними). — Полагаю, вы приятно провели день вместе? — Она не будет участвовать в этом треклятом Турнире, — предыдущее спокойствие Сириуса заменило нечто твердое, как камень. — Раз ты ничего не делаешь, чтобы ее вытащить, я все сделал сам. Гарриет показалось, что взгляд, которым Дамблдор посмотрел на Сириуса, был… печальным. — Если бы был способ снять Гарриет с Турнира, Сириус, я бы им воспользовался. Ты знаешь это, просто не хочешь признавать… — НЕТ, НЕ ЗНАЮ! — закричал Сириус, и Гарриет подскочила с забившимся в горле сердцем, потому что Сириус кричал намного страшнее, чем Ремус. Дамблдор и глазом не моргнул: наоборот, он смотрел на Сириуса с гораздо более ласковым сочувствием, чем если бы они говорили тихо и во всем соглашались. — Ты даже не попытался!.. — То, что с Турнира трех волшебников нет пути назад после того, как подтверждено имя, — широко известный факт, — сказал Дамблдор. — Я предупредил об этом всех учеников в тот вечер, когда прибыли делегации… Гарриет помнила ту речь. Чемпион, выбранный Кубком огня, будет обязан пройти Турнир до конца… К участию в Турнире нельзя подходить легкомысленно… — НЕ ОНА ЭТО ВЫБРАЛА! — взревел Сириус. — Да, — согласился Дамблдор. Сочувствие в его глазах усилилось, и вес его взгляда пал на Гарриет — одновременно и утешительный, и нет. — Не она. Но для Кубка… — Да чтоб ему в аду сгореть, этому сраному кубку!.. — Гарриет надо вернуться с Дамблдором, Сириус, — сказал Ремус таким же твердым голосом, как раньше говорил Сириус. — На хер, никуда она не пойдет. — Ты полагаешь, что, удерживая Гарриет против ее воли и не давая ей участвовать в испытаниях Турнира, ты тем самым обманешь договор, заставив его счесть, что условия выполнены? — спросил Дамблдор, словно пытался разобраться в мотивах Сириуса. Сириус оскалился. — Вот и выясним. — Ты рискуешь Гарриет! — рявкнул на него Ремус. Сириус повернулся к нему. — А ты что делаешь, Ремус? — спросил он таким голосом, которым он никогда еще при Гарриет с Ремусом не разговаривал. — Ты-то что сделал за все это время? Да ни хрена… Выражение лица Ремуса пронзило сердце Гарриет, словно стрелой. — Хватит! — закричала она. — Просто… хватит уже! Сириус и Ремус заткнулись, но продолжили сверлить друг друга взглядами — такими тяжелыми и упорными, что у нее все внутри содрогнулось. Дамблдор собрался было что-то сказать, но остановился. На лице у него мелькнуло почти забавное разочарование. Он сунул руку в сверкающую мантию и вытащил серебряное раскладное зеркальце, открыл со щелчком и со смиренным взглядом закрыл снова. — Итак, началось, — пробормотал он про себя. — Джентльмены, Гарриет… возникли новые обстоятельства, и они требуют моего незамедлительного внимания и участия. Я вернусь, как только разберусь с ними. Он с хлопком аппрарировал прочь, оставив Гарриет наедине с Сириусом и Ремусом. — Она. Останется. Здесь, — сказал Сириус, не отводя взгляда с Ремуса, и его голос был не мягче лица. Ремус еще миг удерживал его взгляд. Потом развернулся и, не сказав ни слова, пошел обратно в дом. Сириус еще несколько секунд злобно смотрел на дом, стиснув челюсти; затем его плечи опали. Он провел обеими руками по лицу и волосам, отбросил их с глаз. Его как будто окутала усталость, углубив морщины, которыми испещрил его лицо Азкабан. Он опустил взгляд на Гарриет и устало улыбнулся. — Идем, — сказал он, приобняв ее за плечи. — Идем внутрь, а? Холод тут собачий. Гарриет кивнула. Она надеялась, что Дамблдор скоро вернется и прекратит их ссору. Ссора ей нравилась даже меньше, чем перспектива сражения с драконами. Где-то глубоко внутри она почувствовала холод.