***
— Что там с Гермионой? — спросил Рон, когда Гарриет снова села. — Ничего, — коротко ответила она. Рон несколько минут со встревоженным видом глядел на нее. Затем кивнул на ее руки: — Что в коробке? — Невилл кое-что подарил, надеть на бал. — Что будешь делать? — Ну, мне нужна новая пара. Они уставились друг на друга. Затем до Рона дошла истина, пусть и намного медленнее, чем до Гермионы. — Нет. Гарриет, Мерлин, нет… — Пожалуйста, — в отчаянии сказала Гарриет. — Я не могу выйти вот так перед всеми ними без кого-то, с кем можно потанцевать, и я бы тебя не попросила, если бы был еще хоть кто-то, но никого нет. Все это время Рон тряс головой, глядя на нее в ужасе, но, когда она умолкла, он перестал трясти головой и просто смотрел. Гарриет взяла одну из подушек с дивана и прижала к лицу. — Ненавижу этот гребаный бал, — пробормотала она в старый затхлый бархат. Повисла долгая тишина — ну, что-то вроде. Тишина, напряженная, неуютная, кривящаяся, тянулась между нею и Роном, тем временем как на другой стороне комнаты Фред и Джордж делали что-то такое, от чего толпа рыдала от хохота. — Ладно, — сказал наконец Рон таким тоном, словно смотрел из окна своей камеры на виселицу. Гарриет опустила подушку и посмотрела на него поверх нее. — Ладно? — Я с тобой пойду, — подтвердил он, морщась. Она села ровнее, разрываясь между порывом обнять его из-за глубокой, рвущей душу благодарности, и желанием выбежать из комнаты, пряча лицо. — Я куплю тебе чего хочешь из «Сладкого королевства», чтоб на год хватило. — Для начала, — мрачно сказал Рон, а потом бледно ей улыбнулся: — Как думаешь, Макгонагалл поверит, если мы скажем, что чем-то отравились из-за Фреда и Джорджа? — Может быть, — Гарриет вздохнула. — Но я подозреваю, что мадам Помфри сможет это вылечить.***
Подниматься наверх, в спальню, она избегала. Теперь, когда она уже пригласила Рона, она начала об этом жалеть… но не настолько, чтобы передумать, потому что что ей еще делать? Но видеть Гермиону ей не хотелось. В этот канун Рождества они вместе с Роном надолго засиделись вместе с остальными. После того, как они заключили договор о том, чтобы вместе страдать перед всей школой, сидеть вдвоем в углу стало слишком неловко, и они присоединились к толпе Фреда и Джорджа и сочли вечер удавшимся, так как им удалось ни во что не превратиться. Но после полуночи все потянулись наверх, так что Гарриет тоже пришлось пойти. Первым, что она увидела, зайдя, были Парвати и Лаванда — они сидели вместе, заплетая друг другу волосы. Гарриет посмотрела на постель Гермионы: занавески были плотно закрыты. — А вот и чемпион, — гадко сказала Лаванда. Парвати отвернулась от Гарриет, натягивая на конец косы резинку. — Прости, Парвати, — тяжело сказала Гарриет. Она правда сожалела — о том, что идет с Роном, что они с Гермионой ссорятся — так что было легко перенаправить это сожаление ради Парвати. — Только то, что ты оказалась с Невиллом, — продолжила Лаванда, — еще не значит, что тебе нельзя порадоваться за… — Невилл поранил ногу и теперь не пойдет, — Гарриет так старалась не смотреть на постель Гермионы, что глаза жгло от усилия. — Я пригласила Рона. Лаванда закрыла рот. Парвати — открыла. А потом они обе посмотрели на кровать Гермионы, от которой не доносилось ни звука. — О нет, — в ужасе проговорила Парвати. — Гарриет, это ужасно. Гарриет скривилась. Этого она не могла отрицать. — Что ж, — Лаванда пожала плечами, словно собираясь с мыслями. — Видишь? — сказала она Парвати. — Все муки ожидания окупились — у тебя в итоге лучшая пара. Парвати постаралась не выглядеть слишком довольной. В ту ночь Гарриет трудно было уснуть. Внутри, как камень, засела вина, и у нее не шло из головы, как они с Роном будут неуклюже танцевать рядом с Седриком Диггори, Чо Чанг и Флер Делакур. Она думала о том, как танцует Крам — так же неловко, как и ходит, или так же грациозно, как летает — и не будет ли Гермиона наступать ему на ноги… или это все была часть плана, чтобы отправить ее танцевать с Невиллом, а на самом деле в его объятиях Гермиона будет двигаться очаровательно? Будет ли Гермиона на нее злиться или просто сделает вид, что ей не интересен Рон? Вот так Гарриет вертелась, казалось, целые часы, пока наконец не соскользнула в некое изодранное подобие сна. Лес был густым, темным, полным ежевики, и она прорывалась сквозь ветки, цеплявшиеся за ее волосы, царапавшие кожу, раздиравшие одежду. Льдисто-голубой свет ее палочки растекался над тенями, заливал деревья, затапливал клочки земли, но она ничего не могла рассмотреть, только колючки и ветви, склонявшиеся над головой и жмущиеся к ней со всех сторон. Но вот он — дом, стоящий на прогалине меж расступившихся деревьев, окруженный кладбищем; и она помчалась по дороге, распахнула дверь, взбежала по лестнице — вдоль по коридору, в комнату, где горел огонь и царили тени, где у окна, на стекле которого дробился свет, стоял он. — Что вы хотели? — спросил он холодным от безразличия голосом. Она задыхалась от того, что бежала, и от того, что ей было страшно — страшно от слов у нее на языке, и от холода в его голосе, и от теней, изрезавших его лицо, оставивших от лица половину. — Я хотела… хотела вас спросить… Он повернулся к ней, и показалось, что он здесь лишь отчасти — его бледные руки, бледное лицо — а остальное где-то там, далеко, даже глаза. — Так спрашивайте, раз собирались. Сердце у нее билось, словно птица, рвущаяся из клетки. — Вы… — палочка выскользнула из ее вспотевшей ладони. — Вы пойдете со мной на бал? Он смотрел на нее холодными черными глазами, бывшими где-то далеко, и минуты растянулись в столетия. — Подойдите, мисс Поттер. Она подошла — в крови пульсировал ужас — и встала рядом с ним у окна. Он показал, и она увидела, что там, где должен был быть сад, было кладбище, где должны были быть цветы — были могилы, и там стояло кольцо фигур в черных одеждах и масках белых, как кость, — молча, выжидая, наблюдая. Он положил руку ей на плечо и наклонился. — Это было последнее, чего ему не хватало, — сказал Снейп. И земля разверзлась, и Волдеморт восстал из нее, и небо превратилось в пепел, а лес — в огонь. Гарриет, подскочив, проснулась. Она смотрела в темное пространство своего балдахина, с расширенными глазами, с колотящимся сердцем. Ей только что приснилось, что она пригласила на бал Снейпа, и из-за этого воскрес Волдеморт? Она застонала и уткнулась в подушку лицом. Высунув за занавеску руку, затащила на постель часы и уставилась на светящиеся цифры. Четыре утра. Швырнув часы обратно на тумбочку, она снова упала лицом в подушку. Сон с хвосторогой был намного лучше.***
— Гарриет, ты ужасно выглядишь, — сказала Парвати на следующее утро, когда они открывали подарки, сваленные на их постели посреди ночи. Гарриет крякнула в ответ. — Сегодня вечером я тебя накрашу, — продолжила Парвати. — Все будут смотреть, тебе ни к чему мешки под глазами. Гарриет предпочла бы пищевое отравление. Может быть, если подождать почти до самого бала, мадам Помфри не успеет его вылечить? Может, Снейп может ей что-нибудь дать… Она в ужасе изгнала эту мысль. Снейп в последнее время был к ней намного добрее — для Снейпа, — но ее подсознание явно боялось, что любая обращенная к нему просьба приведет в полной катастрофе. Один раз ей приснилось, что сгорела школа, а теперь — что из могилы восстал Волдеморт. Она уловила намек. Но ее кошмарный сон был не единственной жуткой вещью, засевшей у нее в голове. Гермиона ее избегала. Ее уже не было в спальне, когда Гарриет все-таки бросила попытки уснуть и встала; ее не было на завтраке; не было в библиотеке (и Крама тоже); ее нигде не было, куда бы ни пошла Гарриет. Гарриет подумывала о том, чтобы воспользоваться картой… но потом подумала, что нет, раз Гермиона хочет ее избегать, то черт с ней, пусть будет так. Гарриет несколько раз пыталась заговорить с нею о Роне, и каждый раз Гермиона отказывалась. Если теперь она расстроена, то это ее проблемы. Странно, но от этой цепочки рассуждений ей совсем не стало лучше. За завтраком Рон тревожно смотрел на нее. Может быть, он заразился ее настроением, а может, просто его сожаления насчет того, что он идет с ней на бал, удвоились. — Фред и Джордж задумали снежный бой, — сказал он, когда тарелки очистились. — Присоединишься? — Ладно, — ответила она. Злобно пошвырять в людей снегом сегодня казалось хорошей мыслью. Она, Рон, Джинни, Ли Джордан, близнецы и Анджелина провели большую часть утра, ведя друг с другом снежную войну, возводя замысловатые крепости, чтобы прятаться за ними, и осаждая друг друга. Это и впрямь оказалось очень весело, и, наваливая снег за шиворот Фреду, отчего тот вопил ругательства, от которых у нее уши бы в трубочку свернулись, если бы она не слышала от Сириуса слова похуже, когда тот говорил о Снейпе, Гарриет почти забыла, насколько ее страшит этот вечер. Но когда начало темнеть, на обледенелом крыльце показалась Парвати и потащила ее наверх. «Нам надо собираться!» — сказала она. А Джинни сказала: «Мерлиновы кальсоны, я забыла», — и, швырнув напоследок снежок в Джорджа, вместе с ними убежала с поля боя. — С кем ты идешь? — любопытно спросила Парвати у Джинни, пока они поднимались по лестнице. — С Майклом Корнером, — пожала плечами Джинни. — О-о-о, он миленький, — сказала Парвати. Лицо у нее мечтательно затуманилось. — Я иду с Донатьеном Делоне из Бобатона. — Я слышала, — Джинни, изогнув бровь, взглянула на Гарриет, вероятно, потому что Парвати только об этом за завтраком и твердила. Парвати отправила Гарриет в душ, наказав вымыть и ополоснуть с кондиционером волосы, что Гарриет возмутило, потому что она и так всегда так делала. Когда она закончила, Парвати затолкала ее в спальню и предъявила ей банку с чем-то под названием «Простоблеск». — Я нанесу его тебе на волосы, — строго заявила она. — Без возражений. — Хорошо, — сказала Гарриет, снимая очки, чтобы Парвати их не сбила. На бал она собиралась надеть линзы, но это займет немало времени, так как она сто лет не практиковалась. Следующую четверть часа Парвати провела, пробираясь через беспорядок, поселившийся у Гарриет на голове, и втирая ей в волосы прозрачную тягучую субстанцию. Массаж получился довольно приятный. Гарриет ощутила, что начинает засыпать, но потом Парвати пискнула, как расстроенный котенок. — Они не ложатся прямо! Это должно было на любых волосах сработать! — Ремус сказал, что у моего папы, наверное, в предках были дьявольские силки, — сонно проговорила Гарриет. — Кто это — Ремус? Гарриет окончательно проснулась. — Мой крестный, — соврала она. — Профессор Люпин? — сказала Парвати так, словно только что вспомнила это имя. — Он твой крестный? — Они с моим папой дружили. Парвати удивленно хмыкнула; теперь она атаковала волосы Гарриет расческой. — Ну, — сварливо буркнула она некоторое время спустя, — по крайней мере, лучше, чем было. Гарриет надела очки и впервые посмотрела в зеркало. Парвати была права: обычно ее волосы там, где они были короче над ушами, начинали загибаться рогами, а кончики прядей завивались в разные стороны. Теперь кудри стали мягче и все свободными локонами свисали вниз, почти касаясь плеч. Потом Парвати чарами высушила ее волосы и взъерошила их пальцами. Гарриет должна была признать, что они и правда выглядят симпатично, со вкусом обрамляя лицо мягко вьющейся черной массой. Было похоже, что Парвати так и задумала, а не сдалась, потому что лучше подчинить их была не в силах. — Не нравится? — нахмурилась Парвати. — Нравится, — Гарриет взглянула на черную гладь волос Парвати, в которые были вплетены золотые нити. — Выглядит… очень красиво. Спасибо, — добавила она, стараясь получше выразить искреннюю признательность. — Теперь я займусь твоим макияжем, — сказала Парвати. Сама она уже была накрашена. Гарриет задумалась, когда та начала готовиться. — Уже час прошел? — пискнула она, бросив взгляд на часы. И это она еще душ не посчитала! — Красота требует времени, — чопорно ответила Парвати. И Парвати делает это каждое утро? Пока Гарриет задремывала, показалась Лаванда. Она как раз завершала последние штрихи своей прически — волосы она собрала в низкий хвост, ниспадавший на правое плечо. — Где Гермиона? — спросила Гарриет, озирая комнату, пока Парвати раскладывала на столике Гарриет свою косметику. Там была уйма баночек, бутылочек, щеточек и прочего. — Думаю, собирается внизу, в туалете, — рассеянно ответила Лаванда, нанося на ресницы тушь. — С кем она идет? Желудок Гарриет свернулся, как прическа Лаванды. — Скоро увидишь. — Вот это отличная вещь, — сказала Парвати, показывая Гарриет баночку пасты телесного цвета. — Основа, которая меняет тон кожи — а это понадобится, ты же сама косметику не покупала? Прихорашивание продолжалось, а Гермионы все не было. Настроение Гарриет скакало между надеждой, что та пойдет на бал, так и не поднявшись наверх (потому что при этом ей не достанется подарок, который собралась подарить ей Гарриет, и так ей и надо) и неприятной смесью обиды и сожаления. — Вот! — произнесла Парвати вечность спустя, после того, как четыре раза накрасила Гарриет глаза, потому что та каждый раз моргала строго в неподходящий момент и размазывала сперва тушь, а потом подводку. — Готово. Она широко улыбнулась Гарриет, та опасливо повернулась лицом к зеркалу… и моргнула. Парвати так хорошо умела накладывать макияж, что Гарриет не могла бы определить, что конкретно та сделала, если не считать глаз. Парвати подвела их той черной штукой, от которой они казались намного больше, чем Гарриет привыкла, и даже зеленее. С контактными линзами они станут еще заметнее. Девушка в зеркале не была на нее похожа. Черты были знакомыми, и халат на ней был такой же, как она надела в душе. Но девушка в зеркале не была на нее похожа. — Ты прекрасно выглядишь, — Парвати обняла ее — осторожно, так, чтобы не испортить прическу или макияж. — Спасибо, — поблагодарила она, потому что, как она предположила, девушка в зеркале прекрасно выглядела. Просто… как какая-то другая девушка. — Давай одеваться, — сказала Парвати. Платье у Лаванды было воздушное, пастельного цвета, с цветами по лифу и юбке; она прикрепила крошечные розовые цветы к прическе и подобрала подходящие украшения. Платье Парвати было сделано из насыщенно розового шелка с тонкими золотыми узорами, и она надела золотые браслеты и замысловатые сережки, свисавшие почти до плеч. — Надо помочь? — спросила она Гарриет. — Пожалуйста, — попросила Гарриет, вспомнив застежку на крючках, которую так терпеливо застегивала всего несколько дней назад Гермиона. Лаванда закатила глаза на платье Гарриет, но ничего не сказала. — Какие украшения наденешь? — спросила Парвати, продолжая застегивать платье Гарриет. Гарриет вспомнила про бархатную коробочку в ящике стола. — Кое-что из маминого. Когда Парвати застегнула ей платье, она вынула бархатную коробочку — ну, одну из двух. Она заглянула в нее, но это оказалось не то. Значит, другая… — О Боже, — произнесла Лаванда, когда Гарриет подняла ожерелье. — Это принадлежало твоей маме? — слабо спросила Парвати. Бриллианты и изумруды блестели, как падающая вода под солнечным светом. Держа их в руках, холодные и сияющее, она ощутила, как странно заныло в груди. — Ага. Парвати без вопросов помогла ей застегнуть ожерелье. К нему прилагались серьги, но Гарриет не проколола уши, так что она отправила их обратно в Гринготтс. Было еще, однако, что-то вроде изящной тиары, которую она устроила на прическе так, чтобы волосы не падали на лицо. Она встала перед зеркалом, чтобы все приладить, но просто смотрела на свое отражение и могла думать только о том, как выглядела ее мама, когда надевала это ожерелье, и были ли они похожи — она и ее мама. Дверь спальни открылась. Она увидела в зеркале, что вошла Гермиона. На ней был темно-синий халат, но волосы уже были гладкими и блестящими, закрученными в элегантный узел, который ей помогала выбрать Гарриет по картинке в одном из Лавандиных «Ведьмополитенов», и она уже накрасилась. Гарриет даже не знала, что Гермиона умеет краситься. Веки у Гермионы дрогнули, словно она хотела посмотреть на них, но не позволила себе. Вместо этого она закрыла дверь и пошла на свою сторону комнаты, не заговорив ни с кем из них. Парвати и Лаванда проследили, как она открывает свой шкаф, а потом уставились на Гарриет, которая приняла решение. Она выдвинула ящик стола и достала вторую бархатную коробочку. Плечи у Гермионы напряглись, когда Гарриет встала рядом с ней, но от своего туалетного столика она не отвернулась. — Да? — сказала она натянутым, нервным голосом. Гарриет мучилась с сотней разных ответов, каждый из которых отражал оттенок борющихся в ее душе чувств: Ты сама виновата что не была откровенна Как ты можешь говорить мне о лжи если сама не признаешься в чувствах Как смеешь меня наказывать Прости что я его пригласила я знаю что он тебе нравится но я не знала что еще делать Я не хочу идти на этот бал Я не знаю чего я хочу Я не хочу чтобы мы ссорились — Подумала, что ты, может, захочешь это надеть со своим платьем, — сказала она и положила коробку на столик. Затем она повернулась и вышла из комнаты, не добавив ни слова.***
Проблема была только в том, что внизу оказалось, что она не знает, чем себя занять. По гостиной рассыпались кучки людей, собирающихся на бал, мальчики, ожидающие спутниц, и девочки, хихикающие друг с другом, напоследок набираясь сил; даже те унылые ребята, которые не нашли себе пару и теперь с обидой смотрели на остальных. Рона тут не было. Гарриет в отчаянии осмотрела толпу, ища, к кому присоединиться, и наконец заметила Фреда, Джорджа и Анджелину — они смеялись у камина. Она направилась к ним, привлекая в процессе взгляды и гадая, не умудрилась ли она каким-то образом по дороге вниз размазать макияж. — Привет, — сказала она, дойдя да них. — Гарри, старушка, — Фред начал было поклон, а потом рассмотрел ее получше. Брови у него поползли на лоб, а взгляд обежал ее от подола платья до самых волос. Анджелина и Джордж уставились на него. — Что? — спросила Гарриет, разрываясь между раздражением и беспокойством. — У меня что-то на лице? — Гарриет, это ты? — спросил Фред, прикрывая глаза рукой и прищуриваясь, словно она стояла далеко. — Конечно, я, — уязвленно сказала она. — Где ты добыла такое платье? — спросила Анджелина. — Это ожерелье? — На бриллианты похоже, подруга, — мягко произнес Джордж, глядя на тиару на ее волосах. — Это они. — И изумруды. — Ага, — Гарриет нахмурилась. — Они принадлежали моей маме. Фред и Джордж обменялись взглядами, которых она не поняла. — Ты похожа на принцессу, — Анджелина медленно покачала головой. — Правда. — Перебор? — об этом она еще не думала. — Ты шутишь? — спросил Фред тем же мягким тоном, что и Джордж. — Пока у нас тут важные иностранные гости? Макгонагалл, наверное, расплачется от счастья. — Жаль только, что ты идешь с Роном, вот и все, — сказал Джордж. — Для него все зря будет. Гарриет честно не могла понять, пытаются ли они ей сделать приятно или нет. Она оглянулась на Анджелину за подсказкой. Платье у нее было намного проще, красное, с небольшим шлейфом, из украшений — гладкая толстая золотая цепочка вокруг шеи. Но она улыбнулась Гарриет. — Это твой первый бал, — сказала она. — А ты — Гарриет Поттер. Или по-крупному, или никак. На лестнице зашумели, и Гарриет услышала голос Симуса. С ним был Рон. Он был достаточно высоким, чтобы она увидела его поверх людского моря, хотя не могла рассмотреть, во что он одет, пока тот не пробрался через толпу. Первой ее реакцией был стыд, причем она была не вполне уверена, за кого — за Рона, что ему пришлось надеть… это, или за себя, потому что ее увидят с ним вместе. Может быть, даже и то, и другое. И от того, что она не была уверена, стыд стал только сильнее. Неужели она и правда такой отвратительный человек? Похоже на то, — прошептал у нее в сердце коварный голос. То, что было на Роне, больше походило на коричневое платье, чем на мантию волшебника. Манжеты были обтрепавшимися и слишком короткими, так что торчали запястья, а спереди висело что-то вроде слюнявчика в рюшечках, что, вероятно, должно было символизировать собой галстук. Волосы он просто причесал, и в целом выглядел как все тот же знакомый ей Рон, разве что немного позеленее лицом. — Хотя бы кружево с манжет срезал, — вполголоса произнес Рон. Стыд вытеснил все остальные чувства Гарриет. Она что, правда собралась быть, как те, кто задумывается, как будет выглядеть во всех этих алмазах и изумрудах рядом с Роном, которого явно заставили купить эту мантию в секонд-хенде — где она, наверное, оказалась единственной, подходящей ему по росту, — при том, что ей владельцы магазинов вручают платья прямиком из Парижа? Она что, будет настолько мелочной, настолько отвратительным другом? Тут Рон заметил ее и встал как вкопанный, так что Симус врезался в него. — Ой, — сказал Симус, а потом тоже ее увидел: — Годриково хозяйство. — Склонитесь перед ее величеством, — произнес Фред так строго, что оба подпрыгнули, а Симус даже начал кланяться — прежде, чем осознал, что делает. Потом он сказал Фреду заняться кое-чем, что Сириус всей душой одобрил бы, если бы слова адресовались Снейпу. — Заткнись, Фред, — Гарриет покраснела — от поклона, а не от ругательства. Рон по-прежнему ничего не сказал. Она не могла понять выражение его лица, но он точно не выглядел… счастливым. — Где Лаванда? — спросил, озираясь, Симус. — Все еще наверху. — Пойдемте спускаться, — сказала Анджелина, подбирая шлейф. У Гарриет в животе вспорхнула стая перепуганных мотыльков. Она взглянула на Рона: тот смотрел куда-то в сторону ее ступней, но не них, потому что они были скрыты под юбкой. Она совершенно не представляла, что он чувствует и что ему сказать. Выходя за Фредом, Джорджем и Анджелиной из гостиной, она молилась всем, кто мог ее услышать, чтобы вечер не кончился полной катастрофой.***
Северус был глубоко разочарован, когда в рождественский вечер часы прозвонили семь, а объявлений о том, что Большой зал был уничтожен в огненном хаосе, а балы отменены отныне и впредь, так и не поступило. Вместо этого он обнаружил, что призывает упаковку, которую ему некоторое время назад прислала Нарцисса и которую он, похоже, засунул в диван и забыл о ней. Северус ненавидел делать покупки и ненавидел одежду. Да, черный авторитарен, однако на самом деле все его мантии были черными, потому что он не хотел брать на себя труд каждый день выбирать, что надеть. Когда все мантии в гардеробе одного цвета, ты просто вынимаешь любую и идешь дальше. И он ненавидел заходить в магазины, видеть себя и делать вид — самим фактом, что он там находится, — что есть хоть какая-то вероятность, что существует некий мифический предмет одежды, в котором он выглядел бы хорошо. Потому он привлек Нарциссу, чтобы достать через посредника парадную мантию. У Нарциссы был хороший вкус, она знала его, он нравился ей, насколько это было возможно: она не обременила бы его чем-то, в чем он выглядел бы нелепо. Она прислала ему мантию более месяца назад, но приобретение было до того ему неинтересно, что все это время провело, засунутое под диванную подушку. Теперь он сорвал коричневую бумагу и вытряхнул мантию — на ней, наверное, были чары, чтобы не мялась, потому что она ниспадала до пола ровными складками — и сменил свою обычную мантию на эту ерунду. Он встал перед зеркалом — ровно настолько, сколько требовалось, чтобы определить, что мантия надета ровно: хоть ему и было совершенно безразлично, насколько хороша его одежда, он не желал выглядеть, как какой-то неспособный самостоятельно одеться идиот. Как бы он ни презирал одежду, даже он мог бы заметить, что эта мантия наряднее его повседневной. Рукава и плечи были уже — не настолько, чтобы давить, но облегали — и на свету можно было различить на ткани нечто вроде переливающегося узора. Материал был тяжелее, но мягче, и хорошо драпировался. Нарцисса явно могла выбрать нечто намного хуже. В таком наряде вполне можно было гоняться за гормональными подростками — единственная тень развлечения, которую мог предоставить ему этот треклятый бал. Он развернул зеркало лицом к стене, погасил свет и ушел из одиночества и уюта к скуке и хаосу.***
Гарриет шла с Роном за его братьями и Анджелиной вниз по лестнице. Рон продолжал молчать, а Гарриет некогда было отвлекаться: все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы спускаться в своем платье по лестнице. Из-за юбки было нельзя увидеть свои ноги, так что она ее подобрала, как Анджелина. Хотя бы у нее подошвы были плоские — у Анджелины были тонкие каблучки, на которых Гарриет сломала бы шею. — Где встречаешься с хаффлпаффкой? — спросила Анджелина Джорджа. — Внизу, вместе со всеми. Сперва Гарриет услышала шум. Он нарастал вокруг постепенно, сперва шепотом пробирался сквозь перекрытия, переплетался бормотанием, набухал смехом и веселой болтовней. Его было очень много, и когда они дошли широкой площадки у большой лестницы, она увидела, почему. Весь вестибюль был наполнен народом, бурей цветов — это были ученики Хогвартса, блеском светлого атласа и шелка — Бобатон, темным сукном, подбитым мехом, со свисающими рукавами — Дурмстранг. Все выглядели возбужденными, обменивались приветствиями, бросались через толпу, проталкиваясь навстречу друг другу, кланялись и пожимали руки. С потолка свисали тяжелые ледяные канделябры, зачарованные, чтобы не таять; светящиеся гирлянды оплетали перила; ярко горели рождественские ели, и все вокруг так хорошо выглядели, что, если бы Гарриет не была поглощена чувством беспричинного ужаса, она была бы полностью очарована. Ниже на лестнице стояла профессор Макгонагалл, спиной к Гарриет и остальным, взирая на всех, словно строгий орел в мантии из шотландки. Джордж проскользнул мимо нее и просачивался через толпу, пока не нашел свою хаффлпаффку; Фред и Анджелина прошествовали прочь, взявшись под руку. Гарриет и Рон остались одни на площадке, скрытые (как надеялась Гарриет) из вида. Гарриет не видела ни Флер, ни Седрика, но это, наверное, было потому, что она очень старалась на них не смотреть. — Это бриллианты? — спросил наконец Рон. Он казался подавленным. — Это принадлежало моей маме, — повторила Гарриет, уже жалея, что не надела что-нибудь другое. На это Рон не ответил. Группа рейвенкловцев прошла мимо него с другой стороны лестницы, но он даже не взглянул на них. — Где Гермиона? — спросил тогда Рон, выглядывая за перила на блестящую и сверкающую внизу толпу. — Не знаю, — солгала Гарриет. — Весь день ее не видел, — нахмурившись, продолжил Рон. Гарриет пожала плечами. Она не могла ему назвать настоящую причину. Не хотела. Ее взгляд привлекло движение возле лестницы в подземелья: оттуда большой группой поднимались слизеринцы во главе с Драко Малфоем, ведущим под руку Панси Паркинсон. На ней было розовое в оборках платье, которое сильно напомнило Гарриет то, что она мерила у мадам Малкин, и она цеплялась за руку Драко с таким восторгом, что Гарриет ей чуть не позавидовала. Она скорей бы отгрызла бы себе руку, чем пошла на бал с Малфоем, но Панси хотя бы было хорошо. На Малфое была черная бархатная мантия с высоким воротником, из-за которой он выглядел елейным священником. Он, по крайней мере, выглядел довольным собой. Теперь Гарриет всмотрелась в толпу; сердце забилось чуть сильнее. Он, наверное, тоже в черном… она просто не могла его представить себе в чем-то цветном. Но она его не видела. У нее было ощущение, что, будь он здесь, он бы выделялся. Снейп излучал… снейповость, которую невозможно было проглядеть. Потом сзади раздались знакомые голоса, и она обернулась, увидев Лаванду, спускающуюся под руку с Симусом, и Парвати с другой стороны от нее. — Что вы тут вдвоем делаете? — спросила Лаванда, разрываясь между любопытством и пренебрежением. — Где Донатьен? — напряженно спросила Парвати. — Вы его видели? — Я не знаю, как он выглядит, — ответила уязвленная Гарриет, но Парвати ее не слушала: она уже высмотрела его и, глубоко вдохнув, спрятала лихорадочное возбуждение под личиной спокойствия и стала царственно спускаться по ступенькам к толпе. Гарриет было достаточно интересно, чтобы посмотреть. Высокий стройный парень в бледно-золотом с художественно растрепанными светлыми волосами материализовался перед Парвати, словно она призвала его. Излучая изящество, он взял ее руку и запечатлел легчайший поцелуй, из-за чего Лаванда вполголоса пискнула и стукнула Симуса по руке. — Ой! — сказал он. — Осторожнее! — Это так романтично, — яростно заявила Лаванда. Симусу на мгновение как будто стало очень неуютно, словно до него впервые дошло, что Лаванда рассчитывает, что он будет целовать ей руку. Но потом он стряхнул неловкость и сказал: — Ну так будем вниз спускаться, или как? Так и собираетесь весь вечер на лестнице простоять? — Нет, — пробормотала Гарриет, и они начали спускаться. Хотя Лаванда висла на руке Симуса, между Гарриет и Роном было добрых шесть дюймов. Гарриет надеялась проскочить мимо профессора Макгонагалл незамеченной, но увы. — Вот вы где, мисс Поттер. Не заставляйте меня подходить к остальным чемпионам, не заставляйте меня подходить… — Вам надо присоединиться к остальным чем… Она сбилась и поглядела на Гарриет, чуть приподняв брови. Гарриет сжала зубы и постаралась не смотреть на своего декана со злостью. Да что это со всеми? — Остальным чемпионам, — пришла в себя профессор Макгонагалл. — Подождите у дверей, будьте добры… вы войдете вместе, когда все рассядутся. — Пошли, — буркнула Гарриет Рону. Тот ничего не ответил, и они начали пробивать себе дорогу сквозь толпу. Рон вытягивал шею, продолжая высматривать Гермиону. Впервые с тех пор, как Гарриет его пригласила, она осознала, что, наверное, будет выглядеть круглой дурой, когда покажется Гермиона, так как Рон влюблен в нее до невозможности и будет скрывать это не лучше, чем сейчас. В стопятисотый раз Гарриет пожалела, что она такая малорослая. Было трудно понять, куда идти, а Рон не помогал. Она протиснулась мимо группки хаффпаффцев, наступила на подол своего платья и врезалась в кого-то. — Изв… — начала она, опираясь на его руку, чтобы выпрямиться. А потом отдернула руку, словно обожглась, потому что, оказывается, наскочила на Снейпа. Он оглянулся на нее через плечо с недоверчивым лицом, словно не мог поверить, что ей хватило наглости в него врезаться. Затем он отвернулся к ближайшей группе людей и холодно произнес, с силой и односложно: — Разошлись. Те испуганно потеснились, немного освобождая дорогу. Снейп с сердитым нетерпением посмотрел на замершую на месте Гарриет, словно говоря: «Ну? Чего вы ждете?» Она осторожно шагнула вперед, стараясь не обращать внимания на то, как все на нее таращатся. Чем дальше она шла, тем больше людей отступало с ее пути, словно она применяла перед собой какое-то заклинание, и она добралась до дверей, больше не спотыкаясь и не оступаясь. Седрик и Чо, Флер и Роджер Дэвис, капитан команды Рейвенкло, стояли вместе, и все они были очень рослыми и красивыми. Гарриет заметила, что осталась одна, без Рона. Пока она озиралась в поисках него, в Большой зал мимо нее прошел Снейп. Он был в (черной) мантии, которая не развевалась, а стлалась за ним по полу, и на свету поблескивал какой-то темный узор по ткани. Он даже не посмотрел на нее, уходя, и в душе у нее вспыхнул огонек раздражения от того, что он не пялился на нее, как все в тот вечер, словно не знал, кто она такая. Вместо того, чтобы ощутить себя из-за этого лучше, она была раздосадована — она знала, что выглядит по меньшей мере иначе, и она немало потрудилась… ну, то есть Парвати немало потрудилась, чтобы ее накрасить. Он мог бы заметить. Когда Рон отделился от толпы рейвенкловцев и присоединился к ней, она обнаружила, что успела так быстро забыть о его отсутствии. — Крама тут нет, — пробормотал Рон, краем глаза примериваясь к остальным. Крам, наверное, ждал Гермиону. Но, разумеется, она не могла об этом сказать. Она исподтишка посмотрела на остальных чемпионов. Гладкое, ослепительно серебристое платье Флер казалось сделанным из хрусталя, а ее мерцающие волосы были убраны под корону из серебряных листьев. Роджер Дэвис глядел на нее с приоткрывшимся ртом, словно не мог поверить, что ему повезло оказаться с нею рядом. Чо Чанг выбрала платье из шелка цвета нефрита с золотым кружевом на плечах и горловине; ее волосы были изящно заплетены и сколоты жемчужными шпильками. Чо улыбнулась Гарриет, поймав ее взгляд. — Ты красивая! — сказала Чо. Гарриет зарумянилась. — А ты еще больше… в смысле, — она поморщилась, — не ты больше, а… красивее. Чо улыбнулась шире. Гарриет вдруг почувствовала что-то такое от Рона, хотя он полностью молчал — что-то вроде ошеломленного ужаса, может быть — и еще до того, как обернулась, поняла, что это прибыла Гермиона. Она спускалась по лестнице, обеими руками поддерживая юбку. Профессор Макгонагалл сошла с лестницы, чтобы отчитать кого-то в толпе, так что Гермиона спускалась по лестнице одна. Все могли видеть, какой красивой она выглядит — как богиня. Гарриет помогала ей выбирать это платье — блестящего серо-голубого цвета с вышитыми на нем радужно переливающимися листьями, словно с виноградных лоз. Они вились по юбке, поднимаясь по спине на плечи и спускались по тонким рукавам. Она надела драгоценности, которые дала ей Гарриет. Они, разумеется, были из золота — ничто другое не подошло бы Гермионе по цветовой гамме, как сказала Джин, — и в них были врезаны камни глубоких цветов: рубины и голубые бриллианты, топазы, жемчуг и изумруды. Однако камни были маленькими, так что главное внимание привлекало тонко выкованное золото. Низко свисали серьги, сверкало украшение на темных волосах. Она выглядела нервной, но держалась иначе, ровнее; может быть, из-за того, что не несла на спине двадцать книг. Толпа расступилась, пропуская кого-то — наверное, Крама, хотя Гарриет его и не видела. Но Гермиона увидела и с нервной улыбкой спустилась с последней ступеньки к нему навстречу, исчезнув в море людей, за которыми слишком низенькая Гарриет ничего не видела. — Крам? — сказал Рон. Голос у него был тихим… и злым. Гарриет с тревогой на него посмотрела. Глаза у него прищурились, желваки напряглись, а она видела сердитого Рона достаточно раз, чтобы понять, что он действительно очень разозлен. — Она идет с Крамом? Это с ним она собиралась пойти все это время? — Да, — ответила Гарриет. Рон обратил на нее взгляд злых глаз. — Ты знала. — Конечно же, знала, — сказала Гарриет — тихо, потому что они стояли рядом с Чо и Седриком. Ноздри у него расширились. — Ты. Знала. Гарриет не ответила. Она не знала, что сказать. На нее кое-что снизошло, и это совсем ей не понравилось: чувство, что она помогла Гермионе совершить огромную и гибельную ошибку. Она так долго хохотала при мысли о ревности Панси и остальных девчонок; она получила немало нехорошего удовольствия, представляя, как они это обнаружат; но ей ни разу не пришло в голову, что Рон может отнестись к этому так же. — Она заставила меня пообещать никому не рассказывать, — негромко сказала ему Гарриет, но он глядел прямо перед собой, сжав зубы, дыша через нос, и на нее не смотрел. — Рон… Он ничем не показал, что слышит. Остальные прошли мимо них в Большой зал. Гарриет взволнованно оглянулась на Рона, но его, похоже, трансфигурировало в камень. Гермиона и Крам приблизились к ним, когда в Большой зал стекались последние из желающих попасть на бал. Гермиона нашла взглядом Гарриет; она прикусила губу и стиснула пальцы на рукаве Крама — они шли под руку, как джентльмен и леди — но Гарриет так и не узнала, хотела ли она что-то сказать, так как появилась профессор Макгонагалл и сказала им построиться парами друг за другом и идти за ней. Остальные встали в строй, но Рон не шевельнулся: он продолжал смотреть на Гермиону, прищурившись. — Рон, — прошипела Гарриет, но он не отреагировал. Она пнула его в лодыжку, но он только выругался и зло посмотрел на нее. — Мистер Уизли! — произнесла профессор Макгонагалл. На ее фоне взгляд Рона выглядел слабо. — Десять баллов с Гриффиндора за такое некультурное поведение. Теперь встаньте в ряд. Флер с царственным презрением смерила их взглядом, затем расправила плечи и повела шествие мимо профессора Макгонагалл в Большой зал. Гарриет и Рон были самыми последними, но хотя бы между ними и Гермионой оставались Седрик и Чо. Остальные шли под руку, как Крам и Гермиона, но Гарриет и Рон все еще шли, держа дистанцию в полфута. Гарриет это устраивало: она была достаточно на него зла, чтобы не желать к нему прикасаться. Девушка, которая ему нравится, пришла в качестве спутницы знаменитого парня, которым он восхищается, — произнес справедливый прохладный голос. — Разумеется, ему от этого не слишком хорошо. Из-за него мы оба будем выглядеть долбанными недоумками, — подумала Гарриет, чувствуя одновременно и вину, и злость. Зал, по крайней мере, выглядел захватывающе — стены покрывал блестящий иней, преломляя свет сотнями оттенков синего, белого, золотого, розового и фиолетового, массивные ветви плюща и омелы пересекали потолок под сверканием звезд зачарованного изображения ночного неба. На самом деле, это было так красиво, что на мгновение все отступило, оставив только лед и звезды, перемигивающиеся с такой неуловимой оживленностью, что она могла бы представить, что они разговаривают друг с другом, обмениваясь светом, словно шепотом. Профессор Макгонагалл вела их к большому круглому столу во главе комнаты, где сидели судьи — Дамблдор, великолепный в царственном рождественском пурпуре; мадам Максим в футах лилового шелка; Людо Бэгман в ослепительном фиолетово-желтом; Каркаров в подбитой мехом мантии гораздо более тёмного красного цвета, чем у Дамблдора; и, кто бы подумал, Перси — в темно-синем, с гораздо тщательнее причесанными, чем когда-либо видела Гарриет, волосами. — Что тут Перси делает? — спросила Гарриет Рона, но тот ее проигнорировал и сел на ближайший стул, напротив своего брата. Гарриет ничего не оставалось, кроме как сесть рядом с ним, хотя, судя по лицу Перси, тот совсем не был рад такому расположению. Тот как раз начал выдвигать стул рядом с собой, явно собираясь предложить им сесть вместе. Гарриет не расстроилась, что не сидит рядом с Перси, но выбор Рона был ненамного лучше: из-за него они оказались рядом с Максим, которая закрывала им вид на Крама и Гермиону, сидевших с другой стороны. Гарриет знала, что они там: Каркаров, сузив глаза, смотрел на ту сторону стола, и выражением лица очень напоминал Рона. Гарриет прожгла его взглядом. Он, наверное, почувствовал, потому что он быстро посмотрел в ее сторону, а потом с кислой усмешкой поднял свой кубок вина и повернулся к Дамблдору, хвалившему Чо и ее наряд. Гарриет обвела взглядом Большой зал, впервые обратив внимание, что столы факультетов были убраны, и вместо них стояла сотня круглых столов, поменьше того, чем у них, на двенадцать мест каждый. На них в искусно украшенных падубом подсвечниках горели свечи, отражаясь в золотых тарелках и кубках. У нее тарелка тоже была золотая, но кубок хрустальный, с морозным узором в виде герба Хогвартса, а на ее тарелке лежало меню с изящно вытравленными блестящими буквами. Еда, похоже, была сочетанием местной кухни и той, что была принята у гостей, но она не знала, как ее заполучить — официантов вроде бы не было. Дамблдор отложил меню и разборчиво сказал своей тарелке: — Свиная отбивная, — и появилась еда. Он незаметно подмигнул ей через стол, стряхивая длинные широкие рукава и берясь за нож. Гарриет задумалась, как отреагирует Гермиона на такой новый метод обслуживания – это же наверняка означало еще больше работы для домовиков? — но, черт возьми, ничего не могла увидеть из-за мадам Максим. Она, однако, слышала, как разговаривает Крам — наверное, это был он, хотя она никогда не слышала раньше его голос. Акцент у него был намного заметнее, чем у Каркарова, у которого его можно было различить только в некоторых гласных, но говорил он весьма оживленно: — Ну, у нас тоже замок, не такой большой, как этот, и не такой удобный, я думаю. У нас всего четыре этажа, и огонь разжигают только для магических целей. Но территория у нас больше — хотя зимой день очень короткий, так что мы не особенно ей пользуемся. Но летом мы каждый день летаем над горами и озерами… — Так-так, Виктор! — с очень фальшивым смехом произнес Каркаров. — Больше ничего не говори, иначе твоя очаровательная подруга точно поймет, где нас искать. Гарриет усмехнулась, подумав, что он прав в большей степени, чем сам считает: Гермиона при желании могла бы выяснить, где находится Дурмстранг. Она взглянула на Рона, узнать, как он все это воспринимает. Тот все еще глядел прямо перед собой, в пустоту. Прямо на линии его взгляда сидел Перси, пытавшийся есть гуляш, и выглядел он глубоко оскорбленным и немного смущенным. Рядом с ним Флер критиковала украшения Хогвартса все еще не подобравшему челюсть Роджеру Дэвису, который то и дело промахивался мимо рта, пытаясь положить в него еду. Гарриет перевела взгляд дальше, ища знакомых. Остальные преподаватели рассредоточились за парой столов по соседству. Пока она смотрела, Хагрид легонько помахал мадам Максим, и та ответила тем же. Профессор Макгонагалл, кто бы мог подумать, разговаривала со Снейпом — нет, они не легкомысленно болтали, а именно вели очень увлеченный разговор. Гарриет всегда казалось, что они, скорее, не ладят, но сегодня у них вроде было все в порядке. Может быть, жаловались друг другу на бал. Ненавидеть балы было в духе Снейпа, а профессор Макгонагалл, похоже, без одобрения отнеслась к этой идее, объявляя о ней перед их классом. Гарриет очень хотелось бы сидеть с ними за столом, чтобы знать, о чем они говорят. Она была уверена, что это будет в миллион раз интереснее, чем торчать между злым и обиженным Роном и молчаливой и суровой мадам Максим, которой она совсем не нравилась. Так как Рон по разговорчивости был ровней дохлому опоссуму, Гарриет вместо этого рассматривала зал. Слизеринцы с ее курса заняли себе собственный стол, который Малфой пытался возглавить (что было очень сложно за круглым столом), а Панси следила за ним, сияя глазами. Гарриет ощутила укол зависти, что волосы у нее никогда не будут ниспадать на плечи таким идеальным округлым облаком, как у Трейси Дэвис. Та, похоже, пришла со стройным неразговорчивым Теодором Ноттом; у обоих на лицах была насмешливая циничность. Крэббу и Гойлу не помогли даже парадные мантии — оба были без спутниц. Миллисенты Булстроуд нигде не было видно, но неподалеку за столом нашлась Дафна Гринграсс — сидела с Марком Флинтом, фу. Как и Гарриет, она выбрала белое платье и выглядела очень элегантной, хоть и несколько возмущенной манерами Флинта. Волосы у нее были уложены продуманными локонами, чего Гарриет было не достичь никогда. Парвати сидела за столом с несколькими мальчиками из Бобатона и их спутницами. Гарриет должна была признать, что Донатьен выглядел так, словно из него в Ренессанс вышел бы отличный натурщик — так красиво вились его волосы и так идеально было лицо. Она могла понять, что он очень привлекательный, но уже начала подозревать, что лично ее на блондинов не тянет. Когда с основными блюдами было покончено и появилось меню с десертами, Гарриет осознала, что ей и впрямь нравится рассматривать наряды окружающих. Было очень приятно видеть всех такими наряженными. Было заметно, что девочки выглядят намного привлекательнее, чем любой из мальчиков Хогвартса, хотя многие парни из Бобатона и Дурмстранга хотя бы оделись по-своему. Все мальчики из Хогвартса, однако, выглядели примерно как обычно, разве что лучше причесанными; мантии у них были очень скучными. А потом ее неплохое настроение слишком быстро закончилось, потому что Дамблдор встал и воскликнул: — Если все поднимутся из-за столов, мы начнем танцевать. Зал загудел от возбуждения, и Дамблдор отодвинул столы к стенам и создал платформу, на которую прилетел набор музыкальных инструментов; но у Гарриет желудок ухнул в ботинки и так там и остался, даже когда Ведуньи, группа очень волосатых волшебников в драных мантиях, поднялись на сцену. Огни на столах задуло, стены заволокло тенями, и осветилась танцевальная площадка, а сердце у нее забилось об ребра. Она не могла смотреть на Рона, чтобы увидеть, насколько он зол, увидеть, насколько плохо все обернется. Остальные чемпионы со спутниками встали, приготовившись танцевать, и Ведуньи завели медленную скорбную мелодию. Гарриет она показалось меланхоличной версией песни «Однажды во сне», что было бы очень весело, если бы ей не так хотелось выбежать из Большого зала. — Нам надо танцевать, — прошипела она Рону, когда остальные двинулись на сияющую танцплощадку. Взгляд Гермионы, прошедшей мимо под руку с Крамом, продолжал обращаться к Гарриет. Чо и Седрик уже взялись за руки, а Роджер Дэвис неловко взял за талию Флер, которая приняла его руку с одновременно снисходительным и насмешливым видом. Рон не двинулся и ничего не сказал, и что-то темное и горячее вспыхнуло у Гарриет в сердце. Ладно, — подумала она. — С меня хватит. Она схватила руку Рона и вытащила его на площадку, развернула, положила одну его руку себе на пояс, а вторую взяла достаточно крепко, что, как надеялась, ему стало больно. Он со злостью посмотрел на нее сверху вниз. — Тебе полагается вести, — сквозь зубы выдавила она. — Я не умею, — так же сквозь зубы ответил он. — Если тебе нужен был кто-нибудь, умеющий танцевать, могла бы позвать Крама. — Ладно, — бросила она, и до того разозлилась на то, как глупо он себя ведет и как глупо заставляет выглядеть ее, что стряхнула его руку со своего пояса, положила другую себе на плечо и объявила: — Я поведу, можешь следовать. И так и сделала — толкнула его назад, направляя со всей доступной ей силой, и он споткнулся — сперва с потрясенным видом, потом с яростным, и так стиснул ее руку, что пальцы сжались косточками. В ответ она резко их крутанула. Она видела, как люди на краю танцплощадки хихикают и указывают на них пальцами (особенно Панси Паркинсон, которая практически была вне себя от злорадства). Она продолжала смотреть прямо на Рона, а тот пялился на нее в ответ, и за его яростью она усмотрела что-то, похожее на обиду. От этого огонь ее бешенства разгорелся с новой силой, хотя в его сердцевине и затвердело что-то холодное, сжавшееся и пристыженное. А потом Рон решил, что с него хватит. Он вырвал свою руку, отшатнулся от нее и убежал с площадки, когда песня уже должна была закончиться. Гарриет стояла одна, тяжело дыша от желания закричать. Она слышала смех за аплодисментами для группы и думала о том, как, наверное, горит ее лицо — так жарко ему было. Кто-то подошел к ней сбоку. — Гарриет? — произнес чуть дрожащий голос Гермионы, и гнев Гарриет переключился на нее. Она знала, что задержись она хоть на мгновение, и сорвется окончательно. — Не надо, — выдавила Гарриет и рванула прочь, протолкнувшись мимо Чо и Седрика, которые оба выглядели растерянными. На площадке толпились люди, присоединившиеся по ходу песни к чемпионам; они усмехались, хихикали и окликали ее, пока она шла мимо: «Вот так станцевала, Поттер! В жизни ничего хуже не видел!» — В жопу вас всех, — прошипела она, сойдя с площадки; зазвучала другая песня, быстрее, и поглотила ее слова. В глазах стояли слезы, и она сдерживала их титаническим усилием, отказываясь моргать — неважно, были ли это слезы злости, унижения или ненависти к себе. Она так и знала, что возненавидит этот гребаный бал.