Смерть стоит за спиной чумы

Крик бессилия и отчаяния, идущий из глубины души, резанул по тишине. Гокотай сидел на земле и рыдал, склонившись над безжизненными телами тигрят. Пять белых комочков шерсти, ещё вчера весело скакавших по Цитадели, уже окоченели, а глаза подёрнулись молочной плёнкой. Гокотай звал своих маленьких друзей, гладил их, прижимал к груди, словно хотел согреть их. Остальные обитатели Цитадели столпились вокруг него, не решаясь подойти или сказать что-то в утешение. И несчастный танто продолжал безутешно рыдать. Мир стал для него серым, утратил свои краски. Здесь больше не было места радости и счастью, лишь горе. Ичиго подошёл к брату и, сев рядом, обнял его. Ему и самому хотелось плакать, но он сдерживал слёзы. Сейчас важнее было успокоить Гокотая, и по возможности увести его в дом. Постепенно рыдания превратились в тихие всхлипы. Сильные руки Ичиго согревали Гокотая, и мир постепенно снова становился разноцветным. Несчастный танто позволил старшему брату увести себя в дом. Рядом с Ичи-нии он чувствовал себя немного лучше, боль от потери постепенно притуплялась, а слёзы высохли. Сейчас ему хотелось лишь забыться сном в объятиях старшего брата и не думать ни о чём. Когда Ичиго увёл Гокотая, остальные мечи тут же заговорили все разом. Пытаясь перекричать друг друга, они обсуждали, что делать дальше с мёртвыми тигрятами, стоит ли похоронить их прямо сейчас или подождать, когда их хозяин проснётся. Мнения разделились. И пока остальные спорили, Яген, присев на корточки, внимательно рассматривал трупы. Он старался не касаться их голыми руками, а то мало ли от чего они умерли. Ичиго вышел во двор. На вопросы он ответил, что Гокотай крепко заснул. Все облегченно вздохнули. — У него температуры не было? — спросил Яген брата. — Нет, всё в порядке, - ответил Хитофури. — Поспит пару часиков и снова будет бодрым. Яген лишь кивнул. Внезапная смерть тигрят не давала ему покоя. Он ещё раз посмотрел в их сторону. Кто-то принёс из дома кусок белой ткани и накрыл зверей. Судя по всему, мечи пришли к общему согласию и решили подождать, когда Гокотай проснётся. Яген нахмурился. Шестое чувство подсказывало ему, что трупы лучше похоронить сразу, как можно дальше от Цитадели, иначе может произойти что-то плохое. Но мечи уже разошлись каждый по своим делам и до смутных предчувствий Тоширо никому не было никакого дела. Под вечер у Гокотая резко поднялась температура. Он метался в жару по постели, его прерывистое дыхание перемежалось сухим кашлем, под глазами появились тёмные круги, словно от недосыпа. Он бредил, звал кого-то, видимого лишь ему одному, кричал и плакал. Ичиго сидел рядом с постелью больного, держа его за руку. Когда Гокотай в очередной раз вскрикивал, Хитофури шептал слова утешения и гладил его по руке. Это помогало, но ненадолго. Лихорадка продолжала терзать несчастного танто, не позволяя ему вырваться из сетей кошмара. Яген сбился с ног. Он перепробовал уже все известные ему лекарства, чтобы хоть немного сбить температуру, но ничего не помогало. Лоб Гокотая казался раскалённым, светлые волосы были мокрыми от пота. Яген проклинал своё незнание, из-за которого он не мог помочь брату. Под дверью комнаты толпились остальные Тоширо. В их широко распахнутых глазах застыла тревога, смешанная со страхом за чужую жизнь. В очередной раз слыша надрывный крик Гокотая, его братья вздрагивали и возносили тихие молитвы богам, в надежде, что хотя бы Они помогут, если не исцелить, то немного облегчить страдания больного. Каждый раз, когда Яген выбегал из комнаты, отмахиваясь от вопросов, как от назойливых мух, кто-нибудь пытался заглянуть сквозь щёлку в двери. Но всё, что было видно, лишь склонённая над постелью фигура Ичиго. И больше ничего. Всё было тщетно. К полуночи братья заснули прямо на жёстком полу, так и не дождавшись, когда Гокотай очнётся. Первые лучи солнца проникли в комнату. Скользнув по полу, они осветили мертвенно-бледное лицо спящего танто. Медленно, словно забыв, как это делается, Гокотай открыл глаза. Ему казалось, что прошло уже много лет с тех пор, как он в последний раз видел солнце. Всё, что он помнил, был бесконечный кошмар, из которого, как из паутины, невозможно выбраться, ведь он проникает в самую душу и сжимает сердце цепкими холодными пальцами страха. А сейчас остались лишь смутные воспоминания и ужасная усталость. Гокотай перевёл взгляд на постель. Ичиго всё-таки не выдержал и заснул, так и не отпустив руку брата. Он казался таким уставшим, что будить его совершенно не хотелось. Гокотай огляделся. Чего-то не хватало, что-то было не так. И внезапно он вспомнил. Вспомнил всё, что случилось вчера. Тигрята. Пять его маленьких друзей. Они были мертвы. Он точно знал, что это не было частью кошмара, а случилось на самом деле. Осторожно, чтобы ненароком не разбудить Ичиго, Гокотай выбрался из постели. Брат что-то пробормотал, но не проснулся. И танто тихонько вышел из комнаты. Он ступал неслышно, как призрак, на которого так был сейчас похож: бледный, с запавшими глазами и взъерошенными волосами. Его белая юката напоминала похоронный саван. Пройдя неслышно мимо спящих танто, Гокотай выскользнул на улицу. Свежее утро дохнуло ему в лицо прохладой. Серебристые капельки росы, похожие на драгоценные камни, искрились в лучах восходящего солнца, и казалось, что всё вокруг сияет разноцветными огнями. Ни единый звук не тревожил тишину, мёртвую, немного пугающую, заставляющую сердце учащённо биться в груди. Гокотай остановился у тел тигрят, накрытых влажной от росы простынёй. Осторожно приподнял краешек ткани, как будто надеялся, что всё ему приснилось, и там никого нет. Пять маленьких трупов уже начали разлагаться. В пасти одного тигрёнка копошились жирные черви, у второго глаза были выедены из глазниц. Больше Гокотай не смог разглядеть. Ему вдруг стало плохо. Отвернувшись от тел, он, согнувшись, закашлялся. На губах выступила пена, и кровь закапала на землю сквозь зажимающие рот пальцы. Мир поплыл перед глазами, становясь размытым, выцветая. Гокотай упал на колени. Он попробовал закричать, но из горла вырывался хрип. Когда Яген, вернувшись, не обнаружил больного на месте, он тут разбудил Ичиго. Вдвоём они выбежали на улицу. Утреннюю тишину нарушил хриплый стон умирающего, тут же подхваченный картавым карканьем сидящей на дереве вороны. Тоширо и Хитофури не успели добежать до танто. Предсмертная агония поглотила Гокотая, уродуя его милое личико маской боли. Весь окровавленный, с глазами навыкате, он попытался что-то сказать, но его сердце сделало последний удар и замерло. Яген и Хитофури стояли, не в состоянии пошевелиться. Смерть Гокотая была слишком внезапной, слишком жестокой. Они не могли поверить, что его больше нет. Ичиго первым вышел из оцепенения. Он молча поднял хрупкое тело на руки и направился к дому. — Стой, — окликнул его Яген. Хитофури замер и обернулся. — Он может заразить остальных, — сказал Тоширо. — Я понял, что это за болезнь. Чума. Боюсь, что и мы долго не протянем. Ичиго пожал плечами. — Ну и что? — его голос звучал слишком спокойно. — Страх заболеть — это не повод оставлять нашего брата на улице. Он двинулся к дому. — Но ведь и остальные могут... Яген замолчал. Сейчас с Ичиго было бесполезно спорить, а значит, надо принять меры предосторожности. Если, конечно, ещё не поздно. И почему он раньше не понял, что это за болезнь? Тряхнув головой, Яген поспешил в дом. Вся семья Тоширо, за исключением самого Ягена, слегла с высокой температурой. Симптомы были те же, что и у Гокотая. Вот только знание, чем все болеют, не помогло. Чуму не исцелить. Можно попытаться облегчить страдания, можно попробовать уберечь ещё не заражённых, но для остальных надежды нет. И зная это, Яген всё равно бегал от брата к брату, поил их настоями трав, протирал прохладной тряпочкой горячие лбы... Ичиго умер, когда день ещё только клонился к вечеру. Он держался до последнего, не желая ложиться в постель, только ходил между остальными больными и пытался успокоить их, когда они кричали в бреду. Он держал каждого за руку, шептал бессмысленные слова утешения. Но в один момент Хитофури просто прислонился к стене, прикрыв от усталости глаза, и с тихим вздохом медленно осел на пол. Яген чувствовал себя совершенно выжатым. И дело было даже не в усталости, а в его бессилии помочь страдающим. Столько жизней угасало прямо на его глазах, а он ничего не мог сделать. День превратился в череду кошмарных часов, пропитанных кровью, криками, болью; комнаты, отведённые под лазарет, пропахли смертью. Она была повсюду. Её руки с тонкими бледными пальцами тянулись к хрупким шеям, её низкий голос шептал свои сладкие речи, лишая желания бороться, её дыхание чувствовалось за спиной. Но самым страшным были её глаза. Горящие белым светом, заглядывающие в самые потайные уголки души, от них невозможно было ни отвести взгляд, ни скрыться. Она была беспощадна и безжалостна, бродила по Цитадели, как её полноправный хозяин. В комнату заглянул Иманоцуруги. Тяжело дыша, как после быстрого бега, он с трудом проговорил: — Там... у Изуминоками что-то случилось. Яген резко выпрямился. От этого движения у него на секунду потемнело в глазах, но это быстро прошло. Одного взгляда на Иманоцуруги ему было достаточно, чтобы понять, что чума пробралась и в другое крыло Цитадели. Коротко кивнув, он последовал за еле стоящим на ногах танто. Дверь в комнату Канесады была закрыта, и из-за неё доносились тихие всхлипы, иногда сменяющиеся сухим кашлем. Яген и Иманоцуруги вошли. На полу над распростёртым телом Изуминоками сидел Хорикава. Он даже не обернулся, продолжая держать Канесаду за холодную руку. Ягену даже не пришлось подходить, он уже чувствовал это запах, ставший неотъемлемой частью Цитадели за последние несколько часов — запах смерти. Хорикава закашлялся. Кровь закапала на пол из его горла. — Кане-сан! — позвал он. Затем обернулся, скользнул невидящим взглядом по стоящим в дверях танто и повалился на уже давно остывший труп. Иманоцуруги тихо вскрикнул и тоже начал сползать по стене вниз. Яген едва успел подхватить его. Хрупкое тело в руках Тоширо горело в лихорадке, на губах Иманоцуруги появилась кровавая пена... Смерть стояла за спиной чумы, скаля в ухмылке зубы. Она забирала всё без остатка, оставляя лишь отчаяние. Она высасывала цвета, делая мир чёрно-белым. Она видела всё и слышала всё, даже самые сокровенные мысли. ... Выживших было мало. Чума пощадила лишь одиннадцать мечей, отдав остальные на растерзание в руки смерти. Они покинули Цитадель, ушли на рассвете третьего дня. Зарево пожара пылало на востоке, и небо казалось залитым кровью. Яген остановился. — Идите вперёд без меня, — сказал он. — Я догоню. Никто не ответил, лишь лиса Накигицуне кивнула. Тоширо повернулся в сторону пожара. Там будет могила его братьев, безымянная, на которую никто никогда не принесёт цветы. Яген закашлялся, чувствуя, что сознание медленно сгорает в начинающейся лихорадке. Бросив прощальный взгляд вслед уходящим, он двинулся в сторону Цитадели. Выжившие не оглянулись.