Sin(k)

Шигараки тонет. У Даби глаза ярко-голубые, но в них нет ничего от неба. Шигараки посещает тошнотворная мысль, что они больше походят на его отражение в водной глади. Он отметает ее в ту же секунду. Даби двигается размеренно, но жестко, больше в свое удовольствие. Эгоистичный ублюдок. И глаза у него никакое не озеро и море - долбанное бездонное болото, с лживо прозрачными водами. Шигараки зажмуривается и пытается сосредоточиться на сильных, грубых движениях, от которых перед глазами вспыхивают багровые круги. Кушетка под ними натужно скрипит, едва выдерживая их вес. Он с силой скребет обломанными ногтями о простыни. Никаких рук, еще в самом начале усмехнулся этот штопанный ублюдок, и на этот раз Шигараки пришлось подчиниться. Ему все еще слишком хреново, он не может забыться в одиночестве, но и бороться с Даби тоже. Сегодня он побудет покорным и слабым. Сенсей теперь слишком далеко, чтобы он мог чувствовать себя сильным. Шею обжигает не то поцелуем, не то укусом, и этого достаточно, чтобы он вскинулся возмущенно. - Послушай, ты и так не красавец. Не будь еще и бревном, Шигараки. Голос у сволочи так и сочится ленивой насмешкой. Словно и не он впечатывает его сейчас в драный матрас, порыкивая от удовольствия. Шигараки шипит и хватает его за ворот куртки, тот почти мгновенно рассыпается в пыль. Злость во взгляде Даби ошпаривает не хуже кипятка. Как будто ему не плевать сейчас. - Лучше двигайся молча, ублюдок, - хрипит он. Даби хмыкает и резко останавливается. Шигараки уже всерьез думает о том, чтобы прибить ублюдка, когда тот наклоняется близко-близко. Его зрачки сужены до предела, а голубая радужка словно подсвечена изнутри гребанным адским пламенем - и нихрена все это не красиво. Смотреть ему в глаза бесит до чертиков, и Шигараки переводит взгляд на искалеченные лицо с шеей. Издалека шрамы больше похожи на умелый грим, и почти наверняка находятся особо одаренные девицы, пребывающие в восторге от такой "красоты". Но вблизи заметно, что никакая это, нахрен, не подделка. Он легко может разглядеть каждую черточку и трещинку на рисунке проженной, местами, кажется, даже подгнившей, блядской человеческой кожи. Интересно, а воняет ли от нее? С отцовской рукой на лице сложно быть уверенным насчет источника запаха. Болит ли она, как и все те маленькие шрамы, что есть у каждого из них? Чувствует ли она вообще? От собственных мыслей Шигараки невольно ведет, и он приподнимает голову в слабой попытке уловить хоть что-нибудь. Даби, конечно же, замечает это, лениво тянет искалеченные губы в насмешливой ухмылке и, почти целиком выйдя из него, делает размашистый толчок. Шигараки снова шипит, едва не складываясь пополам в одну болезненной кривую. О, вот теперь он совсем не против убить его. Но ублюдок будто читает его мысли, хватая за запястья, с силой прижимает их к матрасу и спокойно продолжает. Теперь сукин сын берет бешенный темп, двигаясь хаотично и быстро. Шигараки тяжело дышит, закатывает глаза, цепляет взглядом то, как резко дергается кадык под выжженной кожей, как скользит яркий язык по перештопанным губам. И от этого зрелища в нем будто вспыхивает что-то. Под кожей словно скребутся полчища насекомых, выгрызая плоть и нервы. Отчего он почти дергается в смешных судорогах, как от ударов током. Собственный член упирается в живот, горячий и твердый, болезненно напряженный. До жути хочется провести по нему хотя бы пару раз. Он уверен, что этого хватит для разрядки, но Даби, этот мерзкий ублюдок Даби, держит достаточно крепко. Шигараки испускает длинный стон, самыми кончиками пальцев касаясь кисти чужой руки. Скобы на них теплые, напитавшиеся жаром хозяйской кожи. Даби усмехается, и неожиданно отстраняется. Он больше не сжимает его запястья, и лишь вдыхает, часто и шумно, глядя на то, как Шигараки хватает его за руку. Как он медленно ведет раскрытой ладонью от плеча до запястья, невесомо, почти касаясь пальцами. Шигараки тянет его руку к своей глотке. Он не делает вдох, перед тем как позволить чужой ладони обхватить шею. Кожа у Даби горячая до ужаса, и он почти может почувствовать огонь на кончиках его пальцев. Шигараки хрипит, когда он сжимает хватку - жестко, сильно, чтобы наверняка - содрогается, захлебываясь собственными стонами, сучит ногами, выгибаясь навстречу дугой, и до крови скребет ногтями по его предплечью. Рука на лице сползает, окончательно закрывая обзор, но это неважно. Потому что перед глазами все равно вспыхивают круги, словно пламя пляшет, а кровь в ушах шумит так громко, что заглушает даже надрывный стук собственного сердца. Он почти теряет сознание, когда глаза неожиданно обжигает свет. Отбитый сукин сын Даби сорвал с него отцовскую руку, но он даже не может сосредоточиться достаточно, чтобы разозлиться и прикончить его к чертовой матери. Без отцовской руки на лице он чувствует себя просто до омерзения странным и беззащитным. Ничтожеством. Но собственные надсадные стоны продолжают резать слух, и на секунду Шигараки задумывается о том, как выглядит сейчас, в этот момент и секунду. С искаженным от болезненного удовольствия лицом, скрюченным телом и мутными слезами на покрасневших от перенапряжения глазах. Его почти физически тошнит от представленного. Смертельно хочется послать все к чертям и вынырнуть наконец из этого дерьма. Даби усмехается, отпуская его шею: - Ты просто отвратителен. Все его тело буквально скрючивает, волна удушливого удовольствия накрывает его с головой. Когда это наконец заканчивается, он долго судорожно вбирает воздух полным ртом, и кашляет-кашляет-кашляет. Шигараки кажется, что он тонет в этом чертовом болоте. Если уже не утонул.