Это так страшно...

Это так страшно - идти по этой каменной дорожке, слышать, как гулким эхом отдаются твои шаги по всему, кажется, кладбищу. Нести цветы на могилу того, кто никогда уже не сотрется из воспоминаний и мыслей, кого уже никогда не вернуть. И слышать, как в такт с ударами твоего сердца проходит через легкие воздух. Чувствовать, как стынет кровь, когда до поворота с дорожки остаются пара чертовых метров, и раз за разом молить небо об одном - пусть там не окажется этого черного полированного гранитного надгробия, пожалуйста, Господи, если ты есть, пусть этого камня там не будет, пусть все это окажется чьей-то дурной шуткой, пусть, пусть, пусть... Это так страшно - опуститься на колени рядом с могилой, поросшей травой, положить на нее букет и молча, сложив руки на надгробии, беззвучно зарыдать от бессилия. Он уже никогда не узнает, как сильно был нужен, как часто в голове появлялась лишь одна мысль - "не играй с огнем, однажды он может обжечь, и притом не только тебя, но и тех, кто стоит так близко... Как иногда не хватает его насмешливого взгляда, его губ, изогнутых в презрительной усмешке, его искреннего смеха - боже, как редко удавалось его услышать!.. Иногда даже Джон приходил в его комнату и сидел там. Вдыхал затхлые запахи его туалетной воды, прижимал к себе его подушку и сидел, уткнувшись в нее головой. И молчать. Молчать, думая о том, что хочется, чтобы сейчас вниз хлопнула дверь, раздались шаги, и на пороге мелькнуло черное пальто, и раздался усталый голос: -Сделаешь чаю, Джон?.. Прошлый букет на могиле уже завял. Черные тюльпаны, как было банально. В этот раз Джон принес белые лилии. Он не знал, почему именно их, но чувствовал, что Шерлок бы, увидев их, лишь усмехнулся, но не сказал бы ничего. -Уже год прошел... Голос у Джона чуть дрожит, и от этого кажется, что он вот-вот сорвется. Но ведь есть армейская выдержка, есть внутренний стержень, и Джон все еще держится. И забывает уже о том, что пять минут назад не сдержался, сломался, и поэтому щеки все еще мокрые, а в горле горький комок. -Вот... Смотри, год прошел... А ты... - Джон сжимает кулаки. - А ты эгоист... Пальцы другой руки скользят по черному, гладкому камню, и чуть подрагивают, ощущая его холод. -А ты... Ты, черт тебя дери, просто взял... и умер... И оставил меня тут, Шерлок, какого хрена ты так поступил!? Голос срывается на крик, и Джон упирается руками в надгробие, словно пытаясь оттолкнуть его. -Это так страшно, черт дери, жить год в ожидании неизвестного... - продолжает он совсем тихо, чуть ли не отчаянно. - Это, черт тебя дери, Шерлок, так страшно - вздрагивать от каждого скрипа, от каждого звука, оборачиваться и искать тебя глазами; это невыносимо, каждый вечер проходить мимо твоей комнаты... Ветер шелестит листьями над могилой, относя в сторону тихий, болезненно - щемящий шепот Джона: -Это так страшно, когда тот, кого ты любишь, не возвращается к тебе... Еще минуту он стоит на коленях на земле,а затем проводит по буквам на надгробии кончиками пальцев и поднимается, навешивая на лицо каменно-непроницаемую маску, и едва заметным кивком прощаясь с Шерлоком, разворачивается и уходит. Это так страшно - подойти к своей, своей собственной могиле, вчитаться в собственное имя на полированном граните, и замереть, увидев на ней букет. Чуть смятый, значит тот, кто его принес, сильно нервничал; букет из лилий - мало того, белых лилий... У Шерлока замирает сердце. Он знает язык цветов. "Это невероятно - быть рядом с тобой." Он склоняется, берет букет и садится на могилу, прижимает его к груди и вдыхает едва уловимый запах. Не прошло еще и пяти минут с того момента, как Джон ушел отсюда. И Шерлок,стоя неподалеку, наблюдая за Джоном, видел, как он сорвался. Как он рыдал, уткнувшись в надгробный камень, и как проклинал его. Это так страшно, когда не можешь подойти, обнять, сказать, что теперь все в прошлом, и что он жив, и что не нужно больше мучиться, и все будет хорошо, и в том числе у них... Самым тяжелым было лишь пережить этот год, и теперь все наладится, все обязательно наладится... Он читал Джона как открытую книгу. И теперь понимал, что не в силу своих способностей, своей восхваляемой дедукции и гениальности. Он видел его насквозь только потому, что Джон всегда открывался перед ним, ничего не таил, и вел себя куда естественнее, чем это можно было заметить с первого взгляда. И только Шерлоку он никогда не лгал. И вдруг Шерлок вихрем взлетает с могилы, прижимая к себе букет. То, что Джон еще недалеко ушел, подстегивает его, и он, запахнув плащ, буквально несется вперед, к выходу с кладбища. Джон сунул таксисту деньги, тихо буркнув что-то вроде "сдачи не надо", и вышел на улицу. Как назло таксист проехал мимо дома, и теперь надо было идти до двери еще около сотни метров. Джон застегнул куртку, поежился и побрел в сторону дома. Сейчас, именно сегодня, ему совершенно не хотелось возвращаться на Бейкер-стрит. И тогда, год назад, он тоже не вернулся. И сейчас... Вернуться туда, где никто не ждет, никто настолько близкий, чтобы подойти, с усмешкой посмотреть в глаза, и... Прислонившись к стене, у двери стояла высокая черная фигура. Джон сглотнул, замерев в паре метров. Эти темные вьющиеся волосы, высоко поднятый воротник и синий, чертов синий шарф он бы узнал из сотен тысяч таких же. Не веря себе, он подошел ближе, пытаясь разглядеть лицо, и замер, когда фигура в темном пальто резко отделилась от стены, и в момент ока оказалась рядом. Так близко, что стало не продохнуть. -Все хорошо, Джон, я скучал... - шепнул такой знакомый до боли голос на ухо, и у Джона подкосились ноги. Он вцепился в пальто, чтобы не упасть, и смог только выдохнуть что-то невнятное, когда губы обожгло жадным, немного грубым поцелуем. Таким, о котором он мечтал весь последний год. Шерлок сжал в тонких пальцах куртку Джона, прижимая его к себе, и, выпущенный из рук, на землю упал букет белых лилий. -Теперь все будет хорошо. - Шерлок уткнулся лбом в лоб Джона, смотря в его глаза, растерянно глядящие на него. - Я вернулся, Джон.