ОНА

      Маленькие городки Мечта полюбила после того, как почти полгода промоталась по Америке в поисках только появившейся базы североамериканского отделения Черного Ордена. В них, этих молодых поселениях, всегда было весело — все только застраивалось, было полно интересных и целеустремленных взрослых, а вместе с ними — шебутных и непоседливых детей. И она, аристократка, путешествующая с акума в собственной карете с якобы гувернанткой, отлично вписывалась в новые компании благодаря возрасту и уставшему, запыленному долгими переездами лицу.       Селянки были отличным типом женщин — сильные, выносливые, строго-ласковые, они грели своих и чужих детей, кутали в подолы платьев, не делая различий. Роад тоже попадала под их ласку, была балована, откормлена вареньями и медом, и такое отношение Мечте нравилось. Именно поэтому, стоило ей выбрать место, а Графу — заселить городок десятком акум, Девятая отстроила себе домик на одной из главных улиц, недалеко от ныне существующего центра, и уехала — решать дела с далеко загаданным уничтожением мира, поиском предателя Неа, Чистой силы и новозаложенного здесь, в Америке, Черного ордена.       Семья была вырезана, и в целом, не было ничего удивительного в том, что Старшая разрывалась. Тысяча дел свалились на нее многотонным камнем: нужно было отвлечься от тупой боли в груди, позаботиться о любимом Графе, занять себя достаточно, чтобы после заморозки всех проектов не возникло желания умереть особенно изощренным образом — поэтому Роад предпочла изучать людей, почти став одной из них, не кичась играть в пыли, примечая уже сейчас самых слабых, самых сильных, тех, кого будет легче сломать, самых красивых.       Резной городок с однотипными домами в два этажа и собираемыми некоторыми умельцами автомобилями стал большим кукольным домиком, а вскоре удалось почти полностью в угоду себе выстроить верхушку власти в нем, став кукловодом, из тени наслаждаясь интересным делом — управлением этим муравейником, полным чопорных мужчин в напудренных париках и суровых женщин в чепчиках и передничках, перенесших все тяготы плаваний из Англии и Франции с достоинством, не уступающим иным мужам.       В свой дом из особняка Тысячелетнего она возвращалась достаточно часто и, как правило, все проходило замечательно — новые поселенцы все прибывали, с каждой неделей городок рос как на дрожжах. Она играла с детьми днем, вечером возвращалась в Ковчег, с утра выкидывала из ящика объявления о пропаже — акума заискивающе улыбались, и она понимала, что статистика этого городка еще долго будет паршивой, но ей было плевать. Камелот любила маленький Дерри с его ничтожным приростом населения, терпела сплетни и особо неугодных забирала играть в Мечту — в конце концов, ей тоже нужны были развлечения.       Камелот не могла сказать, почему именно этот город, именно это место было избрано ею, почему именно теперь и здесь она предпочитала вмешиваться напрямую в чужие жизни, однако, быть может, что волею всему был случай или же прихоть; не отметался и вариант великого волеизъявления самой Судьбы. Роад не сильно задумывалась, почему именно сюда завернула однажды карета, именно здешние люди вызвали желание заполучить их и поиграть однажды как следует со всей отдачей, наслаждаясь тем, как ломаются даже привыкшие к тяготам первопоселенцы.       Однако, она поняла, что правильно и интересно выбрала место, когда в один из осенних дней, после очередных нескольких дней отсутствия, почти все «коренные» жители города оказались вдруг мертвыми. В своем черном кукольном платье, туфельках на ленте, чулочках и в тонкой шляпке набекрень с вуалью, она, принявшая облик девушки-подростка, никем неузнанная и чужая всем здесь, смотрелась достаточно уместно в толпе траурно одетых родственников и выживших. Пожары, убийства, якобы прошедшая чума — она бы с радостью спросила с акум, что, черт возьми, произошло, однако те из них, что жили с ней в доме и были связаны ее ниточками, послушные до тошноты, сейчас лежали пеплом в могиле с остальными мертвыми — убитыми — жителями.       Что могло убить не только простых людей, но и акума?       Именно это и натолкнуло ее на мысль, что в город скоро должны пожаловать первые, неизвестные ей американские экзорцисты, разыскивающие опасную Чистую силу. А, значит, ей следовало быть готовой не только встретить их должным образом, но и первой устранить опасного «чужака» со своей игровой площадки — жители Дерри были только ее игрушками, распоряжаться их жизнями посторонним было запрещено — Мечта была существом гордым и достаточно злым.       Она не делала это ради защиты людей, ни за что; Нои, какими бы человечными не казались, терпеть не могли людей, кроме некоторых избранных — избранные чаще всего жалели о том, что вызвали у представителей этой Семьи интерес и симпатию. Но в ее тщательно выполненном кукольном домике пошерудила чужая рука, стоило немного отвлечься. Вынести вопиющее вмешательство Камелот просто не могла, и соперники, как было известно всем Ноям, обычно не выживали, даже если носили клеймо «божественного» явления.       Только вот после произошедшего инцидента все стихло, никаких черноорденцев так и не появилось — слишком малопонятно и не очень таинственно были освещены прессой произошедшие здесь события. Роад была лишь сильнее разочарована в людях. Теперь только ее акума стали вносить свою лепту в жизнь городка, но уже не так часто — кормиться она посылала их в иные места, в леса и пустоши за городом, в другие поселения.       Дерри, убаюканный рутиной, стал не опасней других мест, где скапливались люди, и это разочаровывало все сильнее. Мечта пожила так еще несколько недель, прислушиваясь и приглядываясь, а потом, оставив дом на слуг, вернулась в большой особняк Тысячелетнего Графа, где пробыла без малого еще двадцать лет, прежде чем уйти на Перерождение, сбросив с себя оковы Старшей, надеясь на скорое воссоединение с другими апостолами в заново переродившейся Семье Ноя.

***

      Ее новое рождение, запланированное заранее еще во время предыдущей жизни, предсказуемо не заставило себя ждать — спустя несколько лет, в заботливо подобранной Графом семье все в том же самом Дерри, Мечта впервые открыла глаза и оглядела разорванные тела своих «родных». Шестым ребенком у хорошо притворяющихся родителей-психов ей быть не нравилось, но Адам, подхватывая ее на руки и унося с места трагедии, напоминал ей, что такова была ее же просьба. Роад ворчала, но в меру, вспоминая гнусные деньки, сломанное детство и параллельно смирно принимала возвращающиеся кошмары-воспоминания из прошлых жизней.       Вернувшись в свой обновленный к Пробуждению дом, его хозяйка первым делом спрятала тело и создала другое, которому не грозило узнавание и боль. Так Роад Камелот снова стала Роад Камелот, штат ее слуг-акум увеличился, и любимый Граф, пропадающий в работе над Заводом акум, снова использовал Девятую вместо второй пары рук, доверяя решать важные вопросы в мире людей, распространяя письма сторонникам и торговцам душами, играя с экзорцистами, но — неизменно возвращаясь в Дерри, мозоля глаза жителям и сверстникам, даже посещая одну с ними школу.       Время шло, тишина в городе густела, и Мечта катала ее на языке, как холодную ореховую пасту, и, как владеющее магией создание, ощущала, как ворочаются стихийные потоки, и все магическое, что было в городе, день за днем наполняется страхом и тревогой. Что-то спавшее, страшное, смертельное в очередной раз скидывало цепи сна, заранее обещая всем боль и страх, много страха.       А потом, после празднования Нового года, все уже пройденное когда-то, в прошлой жизни, началось снова. Стали пропадать дети, с которыми она-прежняя была знакома с малолетства, взрослые в страхе запирали чад до сумерек, но и это не помогало — за закрытыми дверями звучали крики и пропадали люди. Волна паники и белые листовки с кричащей надписью «Разыскивается» захлестнули город.       Запустение вопреки всем доводам разума охватывало улицы каждый вечер, едва солнце садилось. Роад, от начала сумерек чинно гуляющая в одиночестве по городу, казалась всем символом грядущего несчастья, и ей пророчили стать следующей. Но следующим всегда был кто-то другой. А она старалась больше не брать с собой черный зонтик и не носить плотных шляпок — ее и так воспринимали как призрака, легенду или чудачку.       Тупые людишки.       Так продолжалось весь год. Роад продолжала злиться и недоумевать, чувствуя ускользающую от ее внимания сущность, но осенью и она впервые увидела... Что-то. Что-то, чего увидеть была не должна, уж точно не в здравом уме, не в этой реальности — не снова.       Маленький Неа Уолкер, Неа Д. Кемпбелл на старомодном велосипеде быстро уезжал от Мечты по другой стороне улицы, со смехом, с шариком в руках, и сердце Девятой пропустило удар. Реальность смешалась, она бросилась следом, оставив зонт валяться посреди дороги за спиной. Ей было плевать на красный шарик в руках Неа, на велосипед, движущийся невозможно, противоестественно быстро, на лживость происходящего. Четырнадцатый был мертв, да — но вот такой он, вот сейчас, был настоящим и был нужен ей настолько, что щемило сердце.       Они добежали до старого дома, с которого заселение Дерри когда-то началось. Трухлявый, серый, заколоченный, черное пятно мертвечины и разрухи на общем фоне жизни. Неа уже дошел до сарая подле него и улыбался до ямочек на щеках, держа за руку незнакомого Мечте циркового артиста. — Иди сюда, крошка Роад, иди сюда! Будем вместе играть! — клоун чрезмерно радостно и заискивающе махал ей рукой, в которых были зажаты нити с десятка красных и белых шариков. — Иди с нами, там внизу мы все летаем!       Мечту передернуло. После истории с Маной и Алленом Уолкером, напугавших Графа, клоунов и все с ними связанное она терпеть не могла — он ей был и не нужен, на самом-то деле, этот мерзкий клоун с гадкой темнотой вместо души, покрытый кровью и безумием своих жертв — Роад ощущала все это как никогда ясно, понимая, что скорее всего именно это создание было ниточкой, ведущей к монстру в недрах земли, монстру, что ворочал стихийные потоки.       Если, конечно, оно само не было этим монстром - малой его частью, приманкой для доверчивых детишек, человеком с желанием убивать невинных. Таких, каким сейчас был...       Неа. Только Четырнадцатым были полные мысли Мечты, только он был нужен Девятой. Мальчик, улыбающийся и смеющийся, кажущийся настоящим, но с каким-то непонятным дефектом, связью с клоуном — впрочем, с этим она сможет разобраться после. Если Исполнитель был реален, если он мог и собирался Переродиться после — забрать его уже сейчас было бы хорошей мыслью. Он будет готов к обычному возрасту Перерождения, а там — будь что будет.       «Граф будет счастлив, если Неа вернется в Семью», — мгновенно решила она, твердым шагом идя навстречу Исполнителю и чудовищному незнакомцу — которому она уже сейчас не собиралась сохранять жизнь — трещащему, что у него есть целый Цирк в доме, что он провалился и что они будут летать все вместе. — Я и одна неплохо летаю, — обворожительно улыбнулась Камелот, уклоняясь от руки желающего притянуть ее к себе клоуна. Тот замер и опасно сощурил звериные желтые глаза, но потом, словно решив, что это выдумка хвастливого ребенка, рассмеялся, зашелся искусственным, отработанным смехом, в который верит разве что толпа вокруг цирковой арены.       Неа, выпустив руку и выхватив шарики, вдруг бросился к двери, решив, видимо, быть внутри первым. Мигом уловившая его телодвижение Мечта побежала за ним, бросив на улице смолкнувшего клоуна, чья улыбка и взгляд злобно сверлили ей лопатки.       Внутри было пыльно, все кругом оплела паутина, в которой сезон за сезоном путались листья и мертвые насекомые. Старая мебель, сгнившая, сломанная, брошенная — все валялось как попало, дом был мертв изнутри, а Исполнитель, перебирая худыми ножками быстрее лани, уже почти исчез на втором этаже. Роад поспешила за ним, краем глаза уловив, как закрылась дверь в конце коридора.       Параллельно шли мысли, что в такой рухляди ни о каком цирке и «будем летать» речи быть не может. Клоун просто псих, полный темных замыслов, который заманил Неа в ловушку. Нужно было спасать родственника от опасного обманщика — эта мысль заставила Камелот облизнуть пухлые губы в предвкушении скорой расправы.       Стоило ей дернуть за дверную ручку, как все словно замерло. Она слышала только свое дыхание, пульс — и никаких больше звуков. Звякал старый, разболтанный временем закрытый замок. За дверью бегали, топотали маленькие ножки, потом скрипнула кровать и все умолкло окончательно. — Спаси меня, сестричка Роад, мне страшно! — вдруг раздался тонкий жалобный плач. На Мечту он подействовал, как опрокинутый на голову чан с раскаленным маслом — она почти обезумела от волнения. Что же могло быть в той комнате? Кто-то кроме клоуна притаился в старом доме, который весь был затянут мерзкой грязной тьмой, что тянулась по городу, селилась в темных углах и душах жителей, сводя их с ума? — Неа, открой! Я заберу тебя, мы вернемся домой и все будет хорошо, обещаю! Граф тебя больше не обидит, — позвала она и, не слыша в ответ ничего, бешено задергала дверь, приложив больше силы, чем мог бы даже взрослый человек. Дверь и стены, вместо того, чтобы поддаться, выгнулись, как резиновые, и удивленная, мигом сощурившая глаза Мечта отпустила ручку, полюбовалась, как все встало на свое место, отступила на шаг, разглядывая все стыки в поисках хоть какой-нибудь слабости.       Дверь вдруг щелкнула и сама открылась, заскрипела, привлекая внимание, подталкивая коснуться ее рукой, распахнуть настежь — она так и сделала, заглядывая внутрь, готовая ко всему, что могло выскочить ей навстречу. Но ничего не выскочило.       На грязном полу лежал изуродованный до неузнаваемости мальчик. Волосы слиплись от крови, которая пропитала старые доски и наверняка успела натечь между ними. Лицо выели, сломав все кости от лобной до нижней челюсти, оставив кровавой чашкой крови и плавающих кусочков пережеванного мозга. Подтяжки, рубашка и шортики были в крови — ручки и ножки лежали, брошенные в стороне, пальчиков, сжимавших шарики, не было. Из штанин шорт тянулись на несколько метров раскатанные по прямой кишки, сдувшимся пузырем выглядывал между сломанных, разведенных в две стороны ребер желудок и лопнутые легкие. Сердце валялось со следом укуса далеко за головой. Глаз с темно-фиолетовой радужкой крутился в стоящем поодаль стакане, словно воду в нем непрерывно мешали.       Роад свистяще выдохнула, резко успокоилась и брезгливо сморщила носик, но заходить не стала.       Лживость и иллюзорность декораций дома вызывали чувство тошноты — Камелот прижала ладони к щекам, заставила себя дышать ровно, вбирая вонючий затхлый воздух.       Неа — мертв, для Перерождения еще рано, его не было в городе все эти годы — она была в курсе дел каждой своей куколки, для каждой у нее уже был готов сценарий. И сейчас кто-то пытался играть с ней вопреки ее воле, затягивая глубже в липкую паутину, которой ей было бояться так же бессмысленно, как смерти.       «Очнись, Мечта, эта паутина только для тебя. Ищи паука. Ищи — и убей. Он смеет покушаться на жизнь не только твоих игрушек, но и тебя самой. Проучи мерзость!»       Роад решительно прищурила желтеющие от гнева глаза. Сущность в ней была чернее раскинутых в этом месте паучьих сетей, чернее самой ночи, живее таящейся по углам тьмы.       Не существует зверя, опасней человека. Человек считает опасным лишь воплощения своих страхов. Но в реальности опасней человека лишь акума — демоны — и Нои — сверхлюди, посланники Бога.       «Монстры», — подсказывал шепот тех, кому повезло с ними встретиться.       В плечо, отвлекая от рассуждений, настойчиво толкался и раздражал навязчивостью красный шарик. Девушка без раздумий схватила, сжала тонкую резину, пронзая ее пальцами, как делала это с любым другим столь хрупким округлым предметом — с Чистой силой, например. Раздался громкий хлопок, шарик разлетелся на куски, и прямо за ним оказалось лицо оставленного на улице безумного клоуна, схватившего ее за плечи с громким «Бу», зашедшегося дурным смехом, тормошащего ее.       Психов всех мастей Роад ненавидела еще от человеческой жизни. Вместо того, чтобы как нормальный ребенок испугаться и взвизгнуть, вводя восторженного служителя цирка в раж отразившимся на лице испугом, Камелот бурлила гневом и была готова сама испугать мнящего себя чудовищем актера.       Нет, не так — она была готова сама из человека стать чудовищем и напугать чудовище, пытающееся казаться человеком.       Это и остановило растерявшегося в миг Пеннивайза. Это — и еще гадкая улыбка, медленно растекшаяся по губам девочки...       Маленькие ладони легли на напудренные щеки, крепко сжали, впиваясь в кожу, растягивая в стороны с силой, пригодной для отдирания мяса от костей. Роад улыбалась шире и шире, раскрывая глаза так, чтобы клоун увидел таящуюся в ней самой тьму, чтобы испугался, чтобы понял: он оскалился на кого-то опасней, чем он сам. — Бойся, — звонкий голос Мечты мало сочетался с ее плавящимся, разлагающимся лицом, с ее крутящимися в гниющих орбитах светлеющими с каждой секундой глазами. По обнажившейся скуловой кости по щеке вниз пополз кусок волос, который шлепнулся на пол с мокрым звуком. — Бойся, потому что я — кошмар, что еще реальнее твоих кошмаров. Ты отдашь мне все-все мои игрушки, каждую куколку, каждую проклятую, пойманную душу, — пальцы-косточки пронзили кожу выцветшего без подпитки клоуна, который сквозь заострившиеся зубы тонко визжал и дергался, пытаясь выбраться.       Роад лишь улыбнулась шире, ощущая, как лопнули все лицевые мышцы. На костлявом разложившемся теле платье висело мешком, словно пропитанный гнилью саван. — А когда я получу свое назад, мы с тобой будем долго, долго играть, — она, осененная мыслью, выпустила его лицо и захлопала в ладоши, раскидывая куски плоти по всему коридору — их смрадный запах мгновенно пропитал каждую доску. — Сыграем в салки прямо сейчас! — Мечта тонко захихикала и отойдя на шаг, не разворачиваясь, пнула прикрывшуюся саму собой дверь, раскинула руки в театральном жесте. Пеннивайз замер, когда древесина разлетелась в щепки и он увидел вместо созданной им комнаты с ужасами — портал, откуда в реальность ломились мучимые Мечтой души ее жертв, целые миры-подарки сырья для Завода акум, скованные, пойманные и опасные.       В тот же миг защелкали все замки, распахнулись все двери, и вой душ усилился. Дом был заполнен криками и стенаниями, напряженная атмосфера усиливалась с каждым мгновением — от нее вставали дыбом все волосы, а все живое, что еще силилось обжить проклятое место, бежало в ужасе. Из созданных Мечтой измерений рвались мертвецы куда ужаснее гниющих покойников клоуна, ужаснее жертв боевых действий, страшнее, чем выбравшиеся из болот утопленники — собранные им страхи были ничем против реальности, которая была пошита из вопиющего кошмара в лице будущей начинки акума. — Мы водим, — тонко выдохнула в набеленное ухо монстра оказавшаяся вдруг рядом с ним Камелот и провела гниющим языком по белой щеке, оставляя след темно-зеленой, воняющей гнили. Отстранилась она уже целой, обычной девочкой, на глазах Пеннивайза переходя в ноевскую ипостась. Светлело в сгущающейся темноте ночи ее нежно-лиловое платье, словно обманчивая мишень. — Что же ты стоишь? Беги! — И из-за ее спины к убийце потянулись сотни костлявых рук.       Клоун был монстром сообразительным, и, словно бы подхваченный воздухом, на глазах у пылающей сдержанным безумием Мечты его бросило на землю и быстро потащило вниз, в подвал. Дав ему немного форы, она заскользила следом, прыгая по невидимым ступеням, безумно посмеиваясь в голос, подгоняя шипящего злобного духа, не смеющего повернуться к ней спиной, или, словно заманивающего ее, как и других детей, в глубины системы канализации города.       Роад прыгнула в полуразрушенный колодец практически следом, даже почти наступила на блестящую круглую залысину Пеннивайза, когда того швырнуло вправо, утаскивая в ответвление. Девятая, помешкав, скользнула следом, ощущая леденящий холод лезущих за ними цепью пленных душ, азартных, желающих разорвать, убить, пожрать, заполнить пустоту, заполучить физическое воплощение.       Камелот громогласно рассмеялась, высоко, тонко, и этот звук отразился от стен эхом, запрыгал вокруг на все лады. Будь у их салочек зрители, они бы поседели от ужаса, особенно когда девочка вылезла из прохода в расширение ловчее, чем сам обитатель канализации, с улыбкой, которая давала понять: наружу выберется лишь один из них.       И это будет не клоун.       Тот быстро нырял из трубы в трубу, метались тени, воздух был пронизан ужасом. Мечта же топала по воде следом за ним, пинала тянущиеся из воды мертвые разлагающиеся руки, наступала на гниющие головы, взрывающиеся, словно переспевшие фрукты, пачкающие ее вещи черной кровью и ошметками плоти. — Господин Граф расстроится, если я вернусь в таком виде, — вздохнула Роад, думая, почему она не взяла с собой Леро, и в очередной раз сминая туфелькой лицо утопленника, открывшего было рот с диким хрипом, но вместо куска лодыжки получившего лишь каблук, который пробил ему затылок.       Желтые, как у кошки, глаза Мечты горели в темноте ярче всех источников света в подземелье, ярче всех уличных фонарей, и были похожи на два золотых топаза в провалах глазниц. Девочка была тенью, ловкой, сильной, крадущейся за добычей, и пугала кажущейся вездесущестью и непобедимостью.       Пеннивайз в последний миг нырнул за гору вещей, а вышедшая из системы Роад стряхнула с запястья чью-то покрытую струпьями руку, за секунды до выхода на свет потянувшуюся к ней из темноты одного из ответвлений.       Призраки за ее спиной примеряли мертвые, бессильно отбивающиеся тела, разочарованные выходили с гулким воем, визгом, ором, смехом и плачем, пугая самого хозяина этих мест куда лучше, чем он сам пугал некоторых других детей. — А вот и Цирк! — Роад, хорошенько пнув заскрипевшую было музыкальную шкатулку, и правда увидела сметенные в кучу декорации и парящих в лучах света детей. Несколько десятков тел кружились, и она легко скользнула вверх, чувствуя, что здесь бьет ключом источник силы — на таких местах Адам любил строить их лаборатории. Черепа были в восторге от дармовых аккумуляторов и, как правило, даже не спали первое время, насыщаясь энергией. — Не трогай их! — вдруг завизжали с земли. Шипя, брызгая слюной и пригибаясь к земле, клоун ломал конечности во всех суставах, словно угрожая сменить облик, но полз, уклоняясь от рук проклятых душ. Мечта довольно улыбнулась с явным превосходством и стала медленно спускаться. — Но ведь ты проиграл, — заявила она, остановившись в воздухе на некотором отдалении от злобного духа, который смотрел на нее взбешенным зверем и капал слюной. — Ты не осалила меня, не поймала, игра не окончена, — взвизгнул тот, пригибаясь еще ниже, как перед прыжком, глядя исподлобья. — А мне и не надо, — Камелот хищно растянула губы в улыбке и бросилась вперед к земле, шипя: — Ведь мое присутствие пробудило пойманного тобой Третьего! Сверху раздался звук, напоминающий взрыв.       В выси, озаренной лучами, действительно что-то происходило. Одного из парящих в воздухе юношей выгибало и крутило, ломало. Настороженно следящий за происходящим Пеннивайз против воли слизал с пальцев оросившие все вокруг капли крови. Темная фигура незнакомца, между тем, стала спускаться вниз, еще не до конца пришедшая в себя, но явностно чувствующая венок сдавивших лоб стигмат. Темная красота и сила пылали в пробудившемся, словно огонь, и грозились сжечь дотла. Клоун с досады зашипел, только теперь узнавая свою добычу, которая, замерев, удивленно разглядывала их сверху вниз, потирая лоб.       Роад любовалась происходящим, трепеща вместе с насторожившимся злым духом. Кровь, брызнувшая в момент пробуждения, ее не беспокоила, и на испачканном лице девочки отражалось чистое блаженство: к Старшему Дитя прямо в этот миг взывали еще двое, один из которых отозвался на ее боль и гнев откуда-то из Европы, другой — из Азии. Найти их представлялось не очень трудным делом.       Если Граф не сплохует — меньше чем через полчаса они уже все прибудут сюда. И тогда все решится. Роад хотелось смеяться и целовать щеки новых братьев, клянчить сахар - она позабыла, как попала сюда, из-за кого и зачем.       Заметив, что его противница отвлеклась, Пеннивайз неожиданно дико завизжал и на глазах у растерянной Роад неожиданно быстро оказался прямо рядом с ней. Ряды острых зубов вцепились девочке в плечо, принялись трепать, тянуть, дергать и выкручивать — так собаки обычно тормозят добычу. Мечта завопила от боли и неожиданности, упав на землю, в то время как монстр с гадкой улыбкой облизывал ее еще подергивающиеся на рефлексах пальчики, прежде чем засунуть их себе в рот и старательно разгрызая суставы пережевать.       Роад скривилась, коснулась места, где была оторвана рука. Кровь мгновенно остановилась и ткани постепенно стали нарастать - это было первое серьезное ее повреждение с момента, как она Пробудилась. — Более извращенского поступка я еще не видела, — презрительно сплюнула она, поднимаясь на ноги, отряхивая коленки. — Ты мне рукав платья оторвал! Что я теперь скажу Адаму?! Он терпеть не может, когда я выпрашиваю новые вещи.       На глазах досадливо щелкнувшего зубами духа, Мечта восстановила руку окончательно. Стигматы на ее лбу поступили четче, кожа наконец-то посерела, превратив ее в темнеющий ожившим мраком силуэт. — Так не интересно, могла бы хотя бы испугаться для приличия, — обиженный клоун отбросил руку в сторону за ненадобностью и пошел к ней, тыкая пальцем. — Если бы не ваши амбиции, маленькая леди, мы могли бы ужиться в городе вдвоем, но вам, видите ли, нужен ве-е-есь город, — он бесстрашно мял ей когтистым пальцем складочку на лбу под стигматой. Напряжение подскочило до запредельных цифр, приближая взрыв.       Роад медленно раздраженно улыбнулась, дернула головой, а духа отбросило в самую гущу снующих без дела, зашумевших на все лады душ. Он завизжал, пугая силуэты, клацая зубами и шипя, брызгая слюной.       Маленькие ножки в туфельках на ленте, между тем, бесстрашно зашагали вперед. — Для Чистой силы ты слишком мерзкий, что не редкость — взять того же Апокрифа, для человека — слишком проблемный и мнительный. Как думаешь, — она замерла, остановившись у кончиков его цирковых туфлей с загнутыми носами и помпонами, — если разорвать тебя на части, я найду внутри что-нибудь интересное? Ты - чистая сила? Или нечто другое?       Пеннивайз молчал, глядя ей в глаза, возбуждено или напряжено дыша. Роад вздохнула - ответа она и не ждала.       Пространство вокруг стало медленно озаряться светом. Дух наблюдал, затаив дыхание, заслоняя привыкшие к темноте глаза ладонью по мере усиления сияния, что стерло черты фигуры противницы, превратив ее в темный, четко очерченный силуэт.       Губы Роад слегка изогнулись в улыбке, когда он попытался отползти прочь, перебирая ногами, но тут же сжались в строгую линию. Клоун надоел ей сильнее, чем тупость всех ее акума вместе взятых.       Без единого слова, звука, может быть, даже без мысли, тысячи свечей, острых, как лезвия, упали вниз, пытаясь пронзить каждую клеточку, каждый фрагмент белой кожи и костюма, каждый рыжий волосок парика.       Пространство заполнилось воплями и чавкающими звуками, стуком, скрежетом; клоун дергался, шквал не стихал. И только когда месиво на полу перестало даже пытаться шевелиться, Роад вновь дернула уголком губ и свечи замерли в воздухе, как были в момент остановки, словно замерло само время.       Мечта обошла кругом расползшееся меж мусора кровавое пятно, не желая пачкаться в непонятной мерзости. Провал еще одного колодца был черен, оттуда воняло мертвечиной, и как бы она не сгибалась, пытаясь разглядеть что-нибудь, там ничего не было, и даже упавшие свечи еще долго пронзали пространство, блестя звездами во мраке, пока она не утомилась ломать глаза.       Внимание ее привлекло ледяное дыхание над ухом. Роад едва не вздрогнула и обернулась. Открывший полный клыков рот клоун не улыбался, не боялся и не шипел. Он был впервые смертельно серьезен и загонял ее в ловушку. Длинные тянущиеся руки с пальцами пиявками вились волнами. — Я заберу тебя с собой, — свистя и шипя выдохнул он наконец ей в лицо, и... Бросился. Роад с визгом отшатнулась — ничего не могла поделать с инстинктом.       Время замедлило свой ход и в темноте как никогда ясно вспыхнуло мутно-фиолетовое облако. Взвился зонтик, Мечта разглядела цилиндр Графа с тыковкой на ленте...       А через мгновение злобного духа уже корежило, выгибало в воздухе, ломало, выворачивало, чавкали кости, плоть рвалась, кожа трескалась, как штукатурка, срасталась заново и так — почти бесконечно. Потом его поймало меж двух черных крестов, зажало, не давая даже пальцем двинуть, а Роад схватили под спину и в последний миг до начала полета в холодный колодец втянули обратно.       Алчность, вне зависимости от времени, прошедшего с пробуждения, очень не любил, когда трогают его дочь. Удовольствие же, добрые полчаса смотревший, как Мечта играет с противником в кошки-мышки, просто не любил быть что-то должен кому бы то ни было и с агрессией, пришедшей от страха, воспринимал клоуна.       Но оба они просто до безумия любили Мечту в своих прошлых Перерождениях — особенно когда она была настолько милой, беззащитной и находилась в опасности. Мечта не даром была лишь девятой в числе апостолов и инстинкты, только пробудившиеся в этих двоих, управляли их сознанием.       Граф, придерживающий поперек живота еще меняющего форму Одаренность, сгреб девочку почти моментально, стоило ей оказаться рядом. Поболтав ногами в воздухе от избытка чувств и стряхивая опутавшие нити страха, она выбралась и села ему на плечи, сменив испорченный наряд на чистый, всячески посвежев, чтобы главе Семьи нравилось.       Пеннивайз из заточения рычал, смотрел покрасневшим глазом, лязгал зубами и капал слюной с видом бешеного пса. Обличие его продолжало восстанавливаться, хотя Алчность ему все кости в пыль уже давным-давно растерзал. Нои с интересом наблюдали за процессом. — Оно не умирает, — поделилась наблюдениями Роад. — И спит на дне источника десятилетиями, сделав запасы еды. Оно даже хуже акум. — Мерзкий дух. Оно питается страхом, и только если его боятся — жрет тебя, — Удовольствие, одетый в растянутую кофту, штаны и рваный жилет, звякнул зажигалкой и затянулся. На лице всех Ноев отразилось полное неудовольствие от привычки Третьего курить. — Поймал меня, когда я вышел на Пустоши, сбившись с дороги из шахты. Мне показалось, я видел свою красотку-бывшую в ручье. Я даже забыл, что ее убил отец, когда она попыталась сбежать с чужаком, — он горестно вздохнул. — Лишняя информация для нас. Что будем делать с этим, господин Граф? Оно слишком непредсказуемо и опасно, — Алчность ревниво посматривал на дочь, которая его взглядов пока не удостаивала, но уже с удовольствием отмечал хороший вкус в одежде и ровную осанку. — А ничего. Вот сейчас придет в себя Одаренность, и мы придумаем с ним что-нибудь. Может, на опыты пустим — акума такого типа будут очень полезными в нашем плане, — Граф тряхнул рукой, на которой повис Тринадцатый, и тот моментально разразился непечатными, неприятно поразив старшего Камелота и заставив порозоветь Роад. Тики присвиснул. — Нахрена нам сдался этот урод? — между тем шипел голос из-под накидки с рисунком. — Вот источник — другое дело. А этот... В барьер посадите и хватит, только чтобы качественный, с охраной. Шести Черепов хватит, — хватаясь за голову и продолжая ругаться на боль, Одаренность мимоходом прошелся по остальным, по Мечте, которая совсем спятила так резко делать призыв, по Первому, который совсем страх потерял, и, наконец, по монстру, которого ждала участь мальчика для битья за все выпавшие на долю Майтры испытания.       Нои прониклись уважением и примолкли. — Дети спускаются, — заставил опомниться всех Третий, сжимая тиски посверкивающей от напряжения способности сильнее. Все оглянулись вместе с ним, наблюдая непривычное явление, вглядываясь в пустые лица маленьких зомби. Шерил поспешил забрать Роад на руки, с тревогой вглядываясь в фигурки. Пеннивайз захрипел, когда кто-то все же очнулся и сделал первый вдох, задыхаясь от злобы, и задергался, рассчитывая сбежать.       Врата Ковчега вовремя вспыхнули густой темнотой возле одной из труб. Черепа, вызванные Графом, быстро расчистили площадку и запечатали духа в сфере, удачно перехватив способность подуставшего Тики. Одаренность, вполне пришедший в себя, уже втолковывал Графу план построения в Дерри резиденции под видом клиники.       Остальные Нои выводили не пришедших в себя детей из подземелья и дома, а Роад разрывало нежностью к своей разом начавшей пробуждаться сверх ожидания Семье — перепадало в основном Алчности, который своевременно подставлял руки для объятий и щеки под поцелуи. Удовольствие предпочел остаться в стороне и на телячьи нежности смотрел кислой миной.

***

      К концу октября в Дерри больше не было старого дома на окраине, с которого все началось. К декабрю уже было готово здание клиники в восемь этажей, с обещанием пристроить другие корпуса на той же улице.       Город потянулся расширяться в другую сторону от нее, старые карты и схемы выбрасывались за неточностью. Печатью новых обещали заняться все типографии городов по всей Америке, а там и по миру.       Среди вырубавших для расширения города леса людей, были приглашенные рабочие из всех окрестных городков и штатов, первоначальный центр Дерри стал центром уже окончательно, и точкой отсчета стали считать построенную на месте старого дома-призрака огромную больницу.       Заложенный годом позже нулевой километр все приняли с восторгом, а красную ленту поручили резать инициатору стройки и вкладчикам финансов — Адаму Миллениуму и Шерилу Камелоту, в котором все с удивлением узнавали отца почему-то признанной странной Роад Камелот. Впрочем, странной ее теперь язык не поворачивался назвать — девочка была на хорошем счету со своим происхождением, а молнии министр метал не хуже мифического Зевса.       Вернувшиеся из подземелья дети рассказывали о снах, о тьме, что боролась с тьмой, о золотых глазах и девичьем смехе, перебивавшем кошмары. Психологи за головы хватались, но под напором родителей вынуждены были ограничиться вписками в карты, что дети здоровы и сны — не более, чем последствия потрясения. Ненайденный злоумышленник, очевидно, непоправимого вреда никому не причинил.       О судьбах тех, кто не был найден, оставалось лишь гадать.