Как самого себя

Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: люби́те врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас (Мф.5: 43-44) Возлюби ближнего своего, как самого себя (Мф. 22: 39)

1.       Последним, что он помнил, была не боль, а её глаза на лице мальчишки. И, когда спустя долгое или не слишком, — он не знал, — время темноты в лицо ударил слепящий режущий свет и оглушающий какой-то знакомый ненавистный смех, он не понял: посмертие ли это или очередная необходимость вопреки всему исполнить сросшийся с ним долг — возможность ещё раз как-то помочь Поттеру…       Ощутив себя в вертикальном положении на твёрдой земле, а в руке палочку, он попытался максимально быстро справиться с нарушением восприятия, попутно соображая, каким заклинанием оно вызвано.       И вдруг щёку обожгло лезвие и жар крови.       Не понимая ещё, ученики это, защищающие от него Хогвартс, или пожиратели, он мгновенно вскинул щит и на всякий случай наслал невербальный левикорпус на нападавшего.       А потом он услышал её:       — Отпусти его!       После стольких лет этот голос шокировал настолько, что он, не успев даже подумать о том, что кто-то может «просто» быть под обороткой, что это может быть что угодно, включая галлюцинации — последствия яда Нагайны, — автоматически решив, что речь непременно идет о её сыне, тут же произнес:       — Пожалуйста.       И, всё ещё слепо, взмахнул палочкой. 2.       Глаза хотелось потереть, а уши побить ладонями. Ему отчаянно нужно было убедиться, что слух не обманул, что это Лили. Или, если уж на то пошло, что это Поттер, у которого теперь должен был быть воскрешающий камень, и с ним всё в порядке. Хотя какой порядок мог быть у обречённого?       Протереть глаза мешал инородный предмет на лице. Маска?.. Очки?..       Снейп зажмурился несколько раз и в очередной раз попробовал открыть глаза.       Вокруг была яркая сочная светящаяся зелень, вдали пятном расплывался замок, слева обрела черты груда шевелящегося тряпья, а прямо на него глядели родные ненавидящие глаза шестнадцатилетней угрожающей ему палочкой Лили.       — Оставьте его в покое!       Он не хотел, не мог думать. Ни о том, что слева это, видимо, был мальчишка… Гарри, ни о том, что это невозможно, потому что Гарри сейчас на несколько лет больше, чем ей, и потому что она уже так долго и непоправимо мертва.       Он потратил несколько секунд на то, чтобы просто смотреть, жадно пялиться, на неё, прежде чем привыкший к осторожности и паранойе разум смог блокировать потребность немедленно рухнуть на колени, просить прощения или хотя бы просто убедиться, что Лили реальна.       Подозревая всё разом, — от… хроноворота до… очередной проверки Лорда, — ничего не зная о судьбе Поттера, Снейп, почти спотыкаясь на фамилии, подбирал слова:       — Послушай, Эванс, не заставляй меня с тобой сражаться…       Собственный голос он не узнавал. Конечно, ведь горло было перекушено… Рука чуть не взметнулась вверх — проверить. Потому что, — он не осознал этого сразу, — боли не было.       — Тогда расколдуй его!       Он попробовал сопротивляться наваждению. Он больше не верил, что там, слева, был Поттер… возможно, там был кто-то из пожирателей, а это на нём сводящие с ума чары…       Ветер, тёплый, пахнущий травой и озером, донёс до него её парфюм.       Снейп даже успел восхититься реальностью иллюзии, прежде чем всё-таки выбрал продолжение игры в лояльность Повелителю. Если там пожиратель…       Он обернулся, тяжело вздыхая и невербально снимая все возможные заклятия.       И увидел себя. 3.       Его юная «копия» с трудом поднималась на ноги. И Снейп сразу, как-то мгновенно сложившимся паззлом, узнал, что происходит.       Он был в собственных воспоминаниях. Тех самых, что только что… или… когда? отдал сыну Лили.       — «Ну вот, тебе повезло, что Эванс оказалась поблизости, Нюниус…» — артикулировал он, не столько передразнивая Джеймса или вспоминая его слова, сколько выражая всё собственное презрение к самому себе. Неблагодарному, гордому идиоту, разрушившему свою и её жизнь.       «Нюниус», «Сопливус»… Презрение сменилось ненавистью и болью. Он заслужил.       Он только артикулировал. Но слова, тем не менее, прозвучали.       И шестнадцатилетний-он выкрикнул в ответ самые… непоправимые слова в их общей жизни:       — Мне не нужна помощь от паршивых грязнокровок!       Снейп смотрел, как Лили прищурилась, слушал любимый голос…       — Прекрасно, — спокойно сказала она. — В следующий раз я не стану вмешиваться. Кстати, на твоем месте я бы постирала подштанники, Нюниус. —       И, вопреки разуму, точно знавшему, что он непонятным образом утонул в собственном думосборе, Снейп со всей отчаянностью своего взрослого сознания яростно заорал самому себе, наставляя на себя-подростка палочку:       — Извинись перед Эванс!       Его виски обжигала кровь, и он снова поддался иллюзии, что, может быть, если бы он извинился немедленно, наплевав на всех, Лили бы его простила… Он знал, что нет, но…       — Я не хочу, чтобы ты заставлял его извиняться! — закричала Лили, — Ты ничем не лучше его!       И в этот момент Северус понял, что Лили смотрит на него, говорит всё это ему. Словно он не в думосборе, словно она действительно говорит с ним.       С ним… взрослым?..       — Что?..        Он смотрел во влажнеющие зелёные глаза и хотел сказать, что он никогда не считал так, ни тогда, никогда! И снова просить прощения… и…       И понимал. Знал. Она была сто тысяч раз права… он не был лучше… он в свои тридцать восемь не был лучше того пятикурсника ничем… Он знал это, несмотря на все слова Дамблдора с его глупой верой в людей, знал. Теперь эта негодующая девочка могла прибавить к тому отвратительному слову и метку, и пересказанное Лорду пророчество, и ненависть и третирование её сына…       Северус видел только её. Ничего вокруг. Но он не был в воспоминаниях. Это не был думосбор…       Лили смотрела прямо на него, и он обречённо слушал её приговор:       — Ходить лохматым, как будто минуту назад свалился с метлы, выпендриваться с этим дурацким снитчем, шляться по коридорам и насылать заклятия на всех, кто тебе не нравится, только потому, что ты от природы… Непонятно, как твоя метла еще поднимает в воздух твою чугунную башку! Меня от тебя тошнит!       Снейп ждал другого. Ему даже на миг показалось, что Лили путает его… непонятно только с мужем или с сыном, учитывая этот «снитч». И только когда она круто развернулась и быстро зашагала прочь, Северус, всё ещё по привычке осторожничая произносить её имя, не своим голосом закричал:       — Эванс! Погоди, Эванс!       Она так и не обернулась. А он сам, потеряв удаляющийся фокус-объект, вызвавший абсолютный сбой всех его систем координат, смог, наконец, предпринять ещё одну попытку анализа.       Что это было, что с ним, что с Избранным, что с Лордом… и…       — Сдается мне, она считает тебя немножко зазнайкой, Сохатый, — Снейп вздрогнул от голоса и прикосновения мёртвой блохастой шавк… мёртвого шестнадцатилетнего Блэка, положившего ему на плечо руку и с сочувственной насмешливостью глядящего в глаза.       И сглотнул: юный он опять болтался вверх тормашками; с каким ним говорила Лили? 4.       Снейп едва не повторил ядовито-горькое: «Развлекаетесь?», адресованное посмевшему заглянуть в его думосбор наглецу-мальчишке. Сейчас задавать этот вопрос было некому.       Да, с ним, дружески сжимая его плоть, говорил Мародёр. Да, — теперь он это видел, — под тем самым деревом сидели блэковские подпевалы Люпин и Хвост, и для полноты картины недоставало только ненавистного Поттера. И да, похоже, происходящее не было сном, отравлением или чьим-то воспоминанием.       Он должен был умереть. Он помнил, что умирал. И он хотел, всегда внутренне надеялся… на прощение Лили ТАМ, за гранью. Он всегда знал, что не заслужил его. Особенно остро и обреченно знал с тех пор, как понял, что спасти её сына не в его силах.       Видимо, таким был его внутренний «ад».       И саркастическое «развлекаетесь» он мог адресовать только себе.       Северус понял, что ожидал повторения отвратительной сцены бесконечным, вечным циклом, когда этого не произошло. Лили не появлялась вновь, а Блэк продолжал потряхивать его с недоумёным «эй!».       Он перевёл взгляд с синих глаз Блохастого недруга на «самого себя» и ощутил бешеное желание проклясть и болтавшегося в воздухе юнца, и себя сегодняшнего. Снятые подштанники были слишком мягким… возмездием…       Он выбросил вперёд палочку и с остервенелым выражением лица… снял заклятие.       Несчастный, не заслуживающий ни жалости, ни прощения мальчишка снова рухнул на землю.       «Возможно, — подумал Снейп, — это один из известных вариантов перехода в вечность — пересмотр всей жизни или основных её моментов.»       И, не глядя больше на слизеринца, с отвращением сбросил с себя руку Блэка и зло зашагал за Лили в сторону замка.       — Эй, друг! Она же только что послала тебя! — гриффиндорский фигляр послал усмешку ему во след.       — Джеймс, остынь! — послышался как всегда бесящий своим миролюбием голос Люпина.       И Снейп обернулся посмотреть на Поттера.       Не его Поттера, папашу.       Поттера не было. 5.       Снейп поджал губы: было очевидно, что четвертый мародёр прячется где-то под своей знаменитой мантией. Невербальное 'homenum revelio', разоблачающее присутствие человека, тем не менее не помогло. Если бы он сам лично сегодня не снял дважды заклятий со своей мелкой копии, он бы подумал, что здесь магия подчиняется только участникам воспоминаний… или той, очевидно, посмертной, реальности, в которой он находился.       — Что? — Блэк смотрел непонимающим, теряющим свою насмешливость взглядом.       Снейп посмотрел в его глаза, но не ответил.       Юный-он медленно, бессмысленно складывал в рваную сумку вещи; волосы скрывали лицо… Но он-взрослый отчётливо вспомнил, как бы проживая вместе со школьником, то состояние… И чуть не бросился с рычанием к мальчишке, чтобы соскрести его за шкирку и, зло, беспощадно утащив куда-нибудь подальше ото всех, промыть мозги. Раскаяние и боль, удвоенные и забыто-свежие, усиливали ненависть к себе так, что её не оставалось даже на мародёров. И, как бы наказывая «обоих себя», Снейп сдержал порыв.       Видимо, уже точно бывший шпион не знал, куда идёт, и что ещё должен увидеть. Теория с «основными моментами жизни» пока не подтверждалась. Его не переносило временной волной к отказам Лили его простить, к принятию метки… Он не очень помнил, где тогда искал Лили, а больше его ничего здесь не интересовало.       — Внимательнее, мистер Поттер, — услышал Снейп где-то над своей головой добродушно-насмешливый голос Дамблдора, и ощутил бездумно и яростно сжимающей палочку рукой бархат его невозможной алой мантии.       Северус зажмурился, не будучи уверенным, что вынесет взгляд голубых глаз убитого им Директора. Но желание, — нет, потребность, — увидеть Альбуса живым заставило его уже в следующее мгновение впиться в седого мага позорно соскученным каким-то подростковым взглядом. Он чуть не выдохнул это фамильярное имя. Облегчённо. Не выдохнул потому, что перестал дышать.       В полумесяцах очков старого манипулятора и величайшего волшебника Альбуса Дамблдора отражалось сияющее лицо Поттера…       Его лицо. 6.       Первой мыслью была: «оборотка». Но даже до того, как додумать до конца про бессмысленность и нелогичность подобного маскарада здесь, где бы ни находилось это здесь, Северус не смог не задаться вопросом — который Поттер смотрел сейчас в лицо Директора.       Альбус выжидающе молчал. И Северус запоздало спохватился извиниться.       — Повздорили из-за дамы, а, Джеймс? — весьма прозорливо улыбнулся маг, подмигивая его рассеченной щеке, — Самое время наведаться в больничное крыло, не правда ли? — и продолжил путь.       И Снейп немедленно постарался очистить сознание, потому что, хотя сросшиеся с ним оклюментные щиты никуда не делись, эта улыбка живого Дамблдора, его забота, пусть и обращённые к Джеймсу Поттеру, переполнили мёртвого зельевара смесью радости и щемящей боли.       Теперь, по крайней мере, он точно знал, что… что Гарри Поттер не…       На самом деле он не знал ничего. Мальчик должен был умереть. И, умер тот или нет, побеждён Тёмный Лорд или нет… Снейп знал только то, что, если он и был под обороткой, то точно не в личине сына Лили.       Проверяя теорию о многосущном зелье, бывший профессор произнёс заклинание времени и отправился искать выручай-комнату: ему нужно было где-то провести этот почти что час, пока действие оборотки не прекратится.       Комната не открылась ему. Сколько бы он ни ходил мимо, думая обо всём, что было ему так необходимо. В конце концов, он просто сел у нужной стены и погрузился в мысли о Лили. Через мгновение из ниоткуда возникшие двери раскрылись, выпуская зарёванную Эванс. Северус вскочил, забывая про все гипотезы, измерения, возраст…       — Лили!       — Я ненавижу тебя, Поттер! Оставь меня в покое! — её голос звучал с такой глухой… пустотой, что впервые за все прошедшие годы Северус почувствовал, какой, оказывается, болью и в ней, в его Лили, отозвался их этот окончательный разрыв.       Она не произнесла обращенного к Джеймсу «это ты во всём виноват», было очевидно: и тогда, и сейчас, что винит она преимущественного любовь Северуса к тёмным искусствам, но…       Он прождал положенное время. И удвоенный срок. Изменений не происходило.       Он не был под оборотным.       Это не был думосбор       Он не оказывался в каких-то важных моментах своего прошлого.       Он хотел есть. Он хотел Ли… напиться.       У него ныла щека…       Он был либо сумасшедшим.       Либо Джеймсом Поттером. 7.       Вторая мысль была настолько дикой и поражающей, что это… подумал вдруг Северус, это могло иметь смысл…       Блик от всё ещё открытой Выручай-комнаты звал. Оглушённый догадкой, бывший Северус Снейп медленно прошёл скозь её проем.       Библиотека. Сборище редчайших фолиантов от экземпляров запретной секции Хогвартса до томов из мэноров пожирателей и самого Тёмного Лорда.       Он жадно искал хоть что-нибудь про подобные извороты вселенной, про сумасшествие, яд редких змей, про убивающие хоркруксы… Прочёл несколько сказок, притчей… включая пресловутую про Дары Смерти… В какой-то момент Комната сама материализовала перед ним тыквенный сок с тостом, но он проигнорировал пищу. На глаза попалось про магию крови, кровную защиту… Всплыли в голове слова Альбуса о силе любви… Время остановилось. Казалось, он прочитал почти всё. Тёмное, и светлое. Даже Новый Завет с пресловутым «возлюби ближнего как самого себя» (себя? себя?!) и недоступной его пониманию Жертвой, Отцом, Сыном, Духом…       Всё это остановившееся время Северус смутно ощущал, что знает ответ, просто бежит от него.       — Уж не привязались ли вы, в конце концов, к мальчику?  — повторно прозвучал в его усталом сознании голос Дамблдора… Он не успел ответить ни ему, ни самому себе: за книжными шкафами со странным звоном блеснуло что-то притянувшее взгляд. Он вспомнил Еиналеж. Разумеется, зеркала не могло здесь быть. Но мысль о нём окончательно расставила всё на свои места.       Он столько лет не прощал, ненавидел, презирал Джеймса… и столько лет… оберегал, воспитывал… ненавидел свою единственную мотивацию жить — сына Лили… за то, что тот был вылитый отец… потому что…       Позорная ненавистная сводящая с ума своей банальностью истина: этим отцом не был он сам…       Теперь он был Джеймсом Поттером.       Был отцом Гарри.       В голове взрывались вопросы то этики, то судьбы «юного Северуса», то какого-то баланса-равновесия-чёртевступе вселенных, если он решиться что-то менять, спасая ли Лили, спасая ли «местных себя» или даже Хвоста и Псину… Но все они, при всей своей насущности и мощи, были блёклой мутью по сравнению с осознанием маштабного заворота бытия: он всю жизнь любил Лили Эванс, он всю жизнь посвятил Гарри Поттеру, неосознанно привязываясь и страдая, что мальчишка не его… он умер, глядя в глаза невозможного ребёнка, чтобы оказаться отцом этого ребёнка и мужем Лили Эванс…       Чтобы, повторив всё, отдать сына — в любом из смыслов — на смерть.       Лили не спас никто. Никто из магов. А ведь её смерть Лорду даже не была нужна. Он так просил. Обоих. Всех, вплоть до Мерлина и Основателей.       В тот раз он не торговался, но ему не удалось ничего изменить.       — А что я получу взамен, Северус?       — Взамен? Всё что угодно.       Теперь ему нечего и некому было предложить.       Северус, сдерживая порыв боли уничтожить всё вокруг, опустился на пол и, сняв мешающие очки, закрыл глаза ладонями.       Сквозь отчаяние прорвалась единственная молитва:       — Боже… прошу… пожалуйста… пусть Гарри выживет… 8.       Когда спустя темноту Северус открыл глаза, он увидел директорский кабинет и Поттера… Гарри глядящего на него сквозь… рамку его портрета.       Новый Завет имел куда больший смысл, чем маги привыкли считать. Одной Жертвы, несмотря на все параллели, было вполне достаточно.       Молитва была услышана.       Гарри был жив.