батареи и трубы

Гена хочет сбежать. Возможно, не так должен вести себя человек, который только что осуществил мечту всей жизни, но он берет билеты на ближайший сапсан и закидывает пару чистых футболок в рюкзак. Оксфорд. С детства ему твердили, что вот она — цель. Вот к чему он должен стремиться, дабы не разочаровать родителей, которые так много вложили в него. Сил, времени и упреков. И Гена справился. В его руках конверт (чистая формальность, e-mail прислали уже давно), теперь он почетный студент, вылет через неделю и… И все слишком быстро. Фарафонов — это уважение ко всем, кроме себя, выглаженный воротничок рубашки и запах старых книг. Слава же — солнечные очки даже зимой, болт на учебу и любые попытки друзей вытянуть его из этой ямы. Они знакомятся в каком-то паблике ВК, где Карелин предлагает экскурсию по Питеру за бутылку нефильтрованного, а еще лучше — высокоградусного. Для Гены это самый безумный поступок в жизни. Для Славы же обычный вторник. — Боже, кто тебе это фтюхал? — слышится голос за спиной, и он резко поворачивается. Перед ним высокий молодой человек от двадцати до тридцати пяти лет. У Гены всегда было плохо с этим. Он немного залипает, на аватарке у этого Славы вообще был кот и сказать, что это не послужило одним из главных аргументов в выборе попутчика — нагло соврать. — Нет, серьезно, если я ослепну, то хер тебе, а не крыши, — нового знакомого больше интересует бутылка, а не то, к чему она крепится, и Фарафонов теряется. — Ну, я не пью особо, — он чешет затылок и давит в себе желание свалить куда подальше. Общение. Социум. Дерзай, Геночка, — можем зайти в ближайший супермаркет, и ты сам себе выберешь. Желательно в пределах четырехсот рублей, потому что больше у меня с собой нет. — Четыреста рублей — это огромные деньги, главное, чтобы они были в правильных руках, — он опускает солнечные очки на кончик носа и оценивающе смотрит на Гену, — не ссы, все будет по высшему разряду. Даже с цитированием классиков, только в авторской трактовке. И все было правда по высшему разряду. Очень ебанутому, но высшему. Свое отношение к протоптанным и обфотографированным вдоль и поперек достопримечательностям Слава показал сразу, одной фразой: «ебал я в рот ваш Эрмитаж». И потащил Гену совершенно в другую сторону от центра. После этого у Фарафонова ни разу не проскользнула мысль о том, что все необдуманные поступки ошибочны. О том, что в компании незнакомого парня с котиком на аватарке в незнакомом городе может пойти что-то не так. Нет, конечно, если вспомнить другие туристические выезды куда-то, все шло не так. Но Гене это нравилось. Через неделю он снова вернется в мир полный запретов и правил. Через неделю он снова будет проводить все свое свободное время за книгами и портить зрение у экрана монитора. Опять обзаведется этими стильными синяками под глазами, которые теперь, наверное, не сойдут до какого-нибудь недельного отпуска, который он будет выбивать у вышестоящих лиц долгие месяцы, потеряв еще с десяток нервных клеток. Но все это будет через неделю, а сейчас в полумраке какого-то питерского дворика Слава с кривой улыбкой на губах тянет его за руку, и у Гены нет ни одной причины не улыбнутся в ответ, не сжать холодные пальцы и не пойти следом, пытаясь не наступить в очередную лужу, хотя судя по хлюпанью ботинок это уже совершенно бессмысленно.

***

Выходит он из этого состояния безотчетной эйфории только под утро. Ежится на лавочке какой-то детской площадки, пока Слава пытается сбить с крыши горки железного петушка, который видимо был флюгером, но для выполнения своих функций его слишком хорошо припаяли. — Черт, а ты хостела никакого по близости не знаешь? — Гена сам удивлялся своей безалаберности. Раньше бы он никогда не позволил себе остаться без крыши над головой. Но сейчас ему самому несло крышу от всего этого. — Есть, — Карелин, потеряв надежду одержать победу в сражении с советскими технологиями, спрыгивает на землю, — вам очень повезло, молодой человек, только сегодня, только для вас… — Мне главное, чтобы подешевле, — сразу предупреждает Фарафонов, потому что билет обратно все еще не куплен. — Совершенно бесплатно и с бонусом. — Что за бонус? — хмурится Гена, данный расклад с «совершенно бесплатно» его напрягал. Хоть причин не доверять Славе у него не было, но мало ли. — Я, — разводит руками Карелин с самодовольной улыбкой. — И как часто ты зазываешь к себе домой людей с улицы? — Ну, у меня четыре друга, — задумчиво тянет он и загибает пальцы на руках, — значит, четыре раза точно было. Гена хрипло смеется, главное не заболеть. — Не стоит, правда, я нормально уживусь и в месте, где нет таких прекрасных бонусов, — и хоть чувство неловкости покинуло его уже давно, но все равно было как-то неудобно. Навязываться — не в его характере. — Да ладно, ты выглядишь, как человек, который умеет готовить. Думаешь, я тебя так просто отпущу? Возможно, это фраза должна вызывать какие-то сомнения, но видимо из-за тона или из-за того, кто ее произнес, Гена только кивает и встает, следуя за новым знакомым. Кажется, эту неделю он проведет не один.

***

Они вваливаются в маленькую квартирку с высокими потолками и очень странным дизайном, если можно это так назвать, конечно. Такое чувство, будто сюда загнали студентов МУХИ, дали из материалов только газету и ведерко клея, судя по идеям, не все ушло на папье-маше, и закрыли на неделю. Вспоминая свою комнату в московской квартире и присущий ей минимализм, Гена в очередной раз вспоминает слова старого друга: «да пойми, что не все такие зануды, как ты». Понять-то он понимает, но приобщиться у него никак не получается, наверное, потому что не особо и хочется. Фарафонов слишком дорожил своей мнимой зоной комфорта. От созерцания гипсового вроде Гомера, его отвлекают пьяные голоса на кухне. — А ты хотел тратить деньги на кунсткамеру, — взявшийся будто из неоткуда и слишком бодрый для пяти мать его утра Слава тянет на кухню, — Ребята, это Гена, теперь он будет жить с нами. Гена хочет провалиться сквозь землю, но вместо этого приветливо, ну, он пытался, машет рукой видимо теперь его соседям.

***

«Самый лучший способ узнать город — потеряться в нем.» С этими словами Слава будит его во второй день пребывания в Питере. Этим они и занимаются оставшееся время. Карелин рассуждает о плюсах и минусах желтого цвета, пока Гена делает умопомрачительные фотографии, по мнению Славы, по мнению Фарафонова, просто картинки, на старенькую зеркалку. « — Почему ты не займешься этим? Профессионально. У тебя же талант. — Творчеством на жизнь не заработаешь.» И от этих слов Слава бесится. Нет, не потому что он в корне не согласен, а потому что Гена даже не пытался. Вообще, с виду застенчивый и скучный студент, от которого он думал свалить на втором же повороте оказывается крайне разносторонней личностью, с морем различных интересов, но все они очень поверхностны. Слава видит, как загораются чужие глаза на словах о поэзии, музыке и прочем, но как только это касается непосредственно Гены, тот сразу же тушуется и начинает оправдываться перспективами в инженерии и подобной лабуде. Только вот нет этой пылкости на словах о Оксфорде и будущей стажировке в какой-то там дохера серьезной компании. Но Слава не лезет. Кто он такой, чтобы пытаться изменить жизнь человека, с которым знаком всего несколько дней? Карелин просто мимолетный попутчик, что скрашивает свободное время своим присутствием. Они ходят по узким улочкам города, пытаются понять где шаурма шаверма вкуснее. Пару раз разоряются на лодочную прогулку по каналам, Слава придерживает плед на чужих плечах, потому что не ему скоро на самолет и нельзя быть таким мерзливым, если что, на Богословке мест нет. Поднимаются на крыши и встречают закат\рассвет. У Карелина целая коллекция различных ключей, и Гена совершенно точно не хочет знать откуда они. Иногда он все же интересуется насколько это все законно, нет, он не про иррациональное тепло в груди, которое появляется стоит Славе посмотреть на него, до первого «валим» и звука полицейской машины за спиной. Тогда они еще долго целовались в первом попавшемся открытом подъезде. Карелин вспоминал свои пятнадцать лет, Гена то, чего у него никогда не было. « — А зачем мы бежали? — Чтобы нас догнали.» Мог ли когда-нибудь Гена подумать, что лучшее время в своей жизни он проведет в компании «с виду нарика, в душе поэта, но можно просто Слава»? Мог ли когда-нибудь Карелин допустить мысль о том, что самозабвенно и совершенно безвозмездно будет таскать кого-то днями на пролет по любимому городу, а потом ночью смотреть в белый потрескавшийся потолок думая о том, что единицы исчисления времени очень переоценены, и неделя, по сути своей, — ничто? Когда Гена впервые смеется громко и искренне, не прикрывая в этой дурацкой привычке рот рукой, и ему совершенно наплевать, что на них косятся прохожие, в Славе зарождается надежда. Совершенно неуместная и несколько наивная.

***

Последние дни проходят в каком-то напряжении. Билеты, прикрепленные дурацким магнитиком, к холодильнику, как старые часы звучно отсчитывающие каждую минуту. Карелин пару раз порывался их снять, чтобы не напоминало так часто, но Гена всегда возвращал обратно, чтобы не забыть. Неловкая тишина уже не давит — душит, а ведь раньше её вообще не было. Славе нужна разрядка, он пытается даже поссориться, чтобы потом помириться на скрипучем диване, но встречается с грустными глазами Гены и понимает, что это не поможет. Остается только доживать, пару раз за день проверяя календарь, и непонятно с верой на то, что время вернулось на неделю назад, и они опять могут ни о чем не думать, или вперед, и эта отсрочка, которая кроме тянущей боли уже ничего не приносила, закончилась. Первым, как ни странно, сдается Андрей. Он притаскивает из ближайшего супермаркета два звенящих и периодически булькающих пакета и со словами: «нужно же проводить по-человечески» созывает на их маленькую кухню, кажется, всех свободных людей Питера. Все тот же Андрей, с безусловным талантом спаивать и спорить, заставляет Фарафонова нарушить этот свой дебильный сухой закон. И всем совершено наплевать, что завтра кому-то на работу, кому-то в универ, а кому-то на сапсан в шесть утра. У них только здесь и сейчас. Шумная компания незнакомых и в тоже время самых близких людей. Прямо как они с Геной. Знали о друг друге все и при этом не знали ничего. Стойкое ощущение, что они жили бок о бок все это время никуда не девается.

***

В квартире звенящая тишина. Все разошлись только пару часов назад, Карелин даже не пытался спать, все равно бесполезно. Он смотрит на похмельного Гену только что вышедшего из его спальни. Замечает след от подушки на чужой щеке и это не вызывает ничего, кроме щемящей нежности. — Может останешься? — вырывается как-то само собой, осознание сказанного приходит позже. Вот что держало их в напряжении все эти дни. Немой вопрос, который ни один из них никак не осмеливался задать, по крайней мере так кажется самому Славе. Гена же замирает, долго смотрит на какой-то советский плакат и молчит. Становится неуютно. — Ну, знаешь, ты так громко стонешь, мы могли бы снимать с тобой неплохое домашнее порно. Фарафонов заметно расслабляется, даже выдает хриплый смешок и мычит себе под нос: «придурок». Карелин еще долго будет ненавидеть себя за то, что перевел это все в такую дебильную шутку, но сейчас это кажется единственным правильным поступком за неделю. По крайней мере, кто такой Слава Карелин перед Оксфордом и стажировкой в Англии. А возможно этот поступок и действительно верный, ведь теперь он не узнает о долгих метаниях Гены и так не произнесенном «да», осевшем где-то в горле. Теперь он оставляет себе только надежду, что воспоминания о странном экскурсоводе и его любимом городе не покинут чужую голову хотя бы до приезда в Москву. Потому что хранить их только он один не хочет. Не хочет, но будет.