Одна ночь в Париже

Гет
R
Завершён
18
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
19 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
18 Нравится 2 Отзывы 1 В сборник Скачать

Всё, что откроется вам - не иначе, как человеческая слабость.

Настройки текста

Сегодня ты - мой вечер; А значит, - для других нету связи. Хотел убиться, но нечем. И в принципе, Зачем портить чистый праздник? Значит, - сегодня без грязи. Я паранойю, что мне удивить тебя нечем. А еще, - ты с другим; если он тебя обидит - Отобью ему печень.

Осень 2019

Е.

Париж нынче встречает противным ливнем и зяблым холодом, от которого дрогнут пальцы. Гладь вечернего неба, густо залитую темной гуашью, раз за разом рассекают резвые молнии, моментами ослепляя. Вдали слышится устрашающий гром. Стихия настигает настолько неожиданно, что я невольно вздрагиваю, взбудоражено чертыхаясь и прибавляя шаг. Краем глаза улавливаю многочисленные уютные кафе, что мелькают справа, и откровенно раздражают своей чересчур домашней, уютной атмосферой, что незамедлительно полоснула режущей болью в висках, пробуждая воспоминания. Едва слышно рычу и сильнее стискиваю заледеневшие пальцы в кулаки, совсем не подумав спрятать их в теплые карманы пальто. Холодные капли, застывшие на лице, плавно скатившиеся за шиворот рубашки, впитавшиеся в позвонки и костяшки, хоть немного остужают пыл моего больного сознания. В нём - она. В каждом пейзаже этого проклятого города - спрятаны её очертания. В промокших до нитки музыкантах, что с надрывом поют её любимую “Je suis” - этот девичий стан, что балуясь, с присущим естественным изяществом, отплясывает на неровной брусчатке босиком и подпевает, намеренно фальшивя. Своими театральными пируэтами, вырисовывает за моей спиной настоящие крылья и превращает гордеца в бесхребетное ничтожество склонившее голову пред чувствами, словно обезумевший. Даже эта ужасная погода пропахла её вдохновением: она обожала писать четверостишия, хрустя традиционными макарунами, сидя на полу в однушке, которую мы снимали на каникулы, в моей распахнутой рубахе возле огромного панорамного окна, с завораживающим видом на Эйфелееву башню. А я обожал наблюдать за ней исподтишка: как забавно жмурит свой курносый нос, фыркая, когда что-то не получается; как ласкается о карандаш, пытаясь уловить мысль и, как увлекающе улыбается, уткнувшись лицом в тетрадь, сосредоточено вырисовывая буквы. Я каждую ночь заново влюблялся в обнаженные изгибы молодого тела, что спадали тенью на окна, в огнях города любви, пока она робко читала мне свои неуверенные строки, демонстрируя наготу своей души, доверяясь. Будучи ярым трезвенником, я пьянел от ощущения того - насколько эта девушка моя. Замираю возле укромной булочной на перепутье очередных кварталов. Вдруг, кажется, различаю родной запах клубники со сливками средь множества других сладостей. Поднимаю взгляд, бегло оценивая красивую архитектуру, в которой, увы никогда ничего не смыслил, и изумляюсь названию, сложенному в несколько, красиво зажженных тёплым белым светом, букв: “JeJa”. Эти два слога она увековечила чернилом под левой грудью. Если быть совсем точным: между шестым и седьмым ребром - я отчего то пересчитывал их той ночью, словно пытался запомнить, словно чувствовал, что такая у нас - последняя. Голодно сглатываю, вглядываясь в людей за стеклянной дверью и молниеносно впиваясь взглядом в тонкую фигуру, очертания, которой знаю наизусть. Хмурюсь, остро прикусывая губу, и горько усмехаюсь, когда замечаю, что девушка всё-таки покрасила свои волосы цвета пшеничного золота в холодно пепельный. Ощущаю укол злобы и ревности: мне назло или ему на радость? Прошлым летом она имела неосторожность обмолвится о новом избраннике в кругу общих друзей - брюнет Александр, нравятся блондинки. Одергиваю себя на мысли: “на кой чёрт тогда тянул ручёнки к моей девочке?”. Фыркаю, а затем самодовольно хмыкаю, с силой оттягивая свои отросшие волосы, отмечая, что она всегда сходила с ума по блондинам. По мне. Невольно отступаю на несколько шагов под навес, едва хрупкие плечи дергаются, и она оглядывается. Я, наконец, лицезрею её черты вживую. Проделки моего сознания оживают в нескольких метрах от меня. Она слегка приподнимает уголки пухлых губ в улыбке, задерживая свои золотые глаза на чём-то, а затем продолжает любезничать с посетителями. Я мгновенно следую её взгляду - даже не заметил, как дошёл до Моста Искусств. В сердце щемят воспоминания, схожие с пыткой. Сквозь дождь, который я перестал замечать из-за потока мыслей и который за это время еще больше раззадорился, с остервенением барабаня по крышам, я уловил собственное рычание, вырвавшееся наружу. Я ненавижу себя с тех пор, как потерял её. Я изголодался по ней, подобно хищнику на безлюдном острове и я всё ещё неумолимо больно и сильно люблю её. Настолько, что некогда выпадает возможность взглянуть хоть одним глазком, услышать восторженный выдох и обменяться несколькими словами, я тут же мчусь в джунгли этого музейного мегаполиса под любым предлогом (но чаще без него) и потеряно мечусь знакомыми улицами, самостоятельно выпивая из себя последние силы напоминаниями, что буквально повсюду; надеясь, что мы как бы невзначай пересечёмся, но прекрасно осознавая, что безбожно вру себе, ведь ноги так или иначе приведут меня к ней. Настолько, что готов поставить на кон всё и предстать перед ней. Настолько, что каждый раз, как бы “случайно” встречаясь, надеюсь, что именно в этот момент она согласится променять стабильность на безумие чувств. Даже раз за разом оставаясь в нищих дураках, продолжаю надеяться, приезжать, и похищать её хотя бы на несколько часов. Сегодня - не станет исключением. Сердце подступает к горлу, перекрывая дыхание. Чувствую соленый привкус на кончике языка, едва задев нижнюю губу. Ненавижу ждать. Время близится к отметке, что числится на двери кофейни, как час закрытия и я, покачиваясь из стороны в сторону, увлеченно наблюдаю за любимой сквозь стекло, выжидая последние минуты. Постепенно помещение пустеет. Я замечаю, как меняется настроение моей девочки: сначала она, как самоотверженная труженица бегает от столика к столику, преуспевая с заказами на открытой кухне, искусно орудуя десертами, превращая их в произведение искусства; на лицах клиентов вырисовывая довольные, благодарные улыбки, а затем устало, но всё же добрым словом провожает последнего гостя и непроизвольно сутулится, по щелчку пальца становясь совершенно обессиленной. Она оглядывает свою вторую обитель, с плохо скрываемой гордостью, задерживаясь возле витрины с собственноручно сотворимыми сладостями, и бегло прощается с другими работниками. Вздохнув и, ничего не подозревая, выглянув на улицу, девушка застывает на возвышенной ступеньке, при виде меня. Губы мгновенно дёргаются в ошеломляющей улыбке, а я, молча, вглядываюсь в любимые глаза, пытаясь увидеть в них взаимную тоску, что который год пожирает мои внутренности. Вижу исключительно неподдельный шок вперемешку с радостью и ноткой тревоги. Она по привычке мнется с ноги на ногу и неожиданно заливается звонким смехом, пробуждая моих мурашек. Что-то лепещет, по привычке на французком, о том, какая приятная встреча, а я борюсь с животным желанием поцеловать её губы, ставшие от холода, алыми под стать спелой вишне. - Привет, Е, - с нескрываемым восторгом здоровается девушка, всё ещё с ноткой недоверия меряя меня взглядом. Хочется протянуть к ней руки, сомкнув в свои объятия, тем самым, утолив слишком очевидные в её поведении сомнения, что для меня, словно яд внутривенно, но я только сильнее сжимаю кулаки. - Ну, привет, Я, - хрипло выдавливаю из себя, пытаясь прекратить настолько откровенно изучать черты её лица, что за месяцы неведения вытянулись и стали еще женственней и привлекательней. Осознавая, насколько сильно я успел соскучиться по её тонкому, пронзительному голосу. Не успеваю опомниться, как тянусь к ней, оставляя неуверенный, но желанный поцелуй на бархатистой щеке, и чувствуя, как цепкие пальцы сжимают мои предплечья, только я хотел отступить, тем самым увлекая в опьяняющие объятия. - Я очень рада видеть тебя, - с придыханием, тихо шепчет мне на ухо, слегка повиснув в моих руках. Шершавыми губами, касаясь мочки, неосознанно дразня моих демонов. Демонстрируя мне не только тоску, но и более глубокое чувство обреченности, что затягивает её, словно воронка, ведь она точно также, как и я, не может противостоять своим чувствам, и точно также, как и я, стоит на весах чести и желаний. Я уже уверен, что выиграю эту ночь, ведь нам достаточно мгновения, чтобы снова влюбится друг в друга. Но меня не покидает страх потерять её завтра, проиграв войну, ведь двум расчётливым эгоистам и жизни мало, чтобы понять - мнимый комфорт и спокойствие - это кратковременный, недействительный анальгетик против жизненных трудностей, выбранный ими по собственной халатности, в силу излишней самоуверенности и гордости. - Я тоже, принцесса. Очень, - голос почти сопит, доводя до неузнаваемости, и я чувствую, как напрягается её грудь, даже сквозь не один слой плотной ткани, заставляя меня судорожно вздохнуть. Я теряю самообладание, вдыхая её сладкий запах, ощущая теплое дыхание, и едва удерживаюсь от разочарованного вытья, когда моя Я неохотно отстраняется, оставляя обжигающий холод на месте трепетных прикосновений, несравнимый даже с мерзкой слякотью на улице. Отступает на два шага, забавно хмурится, а потом слишком быстро ускользает из поля моего зрения. Вмиг неуверенный стан блондинки оказывается за стеклянной дверью; игриво улыбающиеся глаза зазывают внутрь, и я не могу не улыбаться, позабыв о мыслях, что гложат. Не могу, потому что понимаю, что как бы это не закончилось - у нас история длиною в жизнь - мы не можем быть чужими. Она не умеет долго обижаться, а я не умею быть вдали от неё. Наша привязанность граничит с болезнью. Я остро осознаю, что нуждаюсь в таких вот детских картинках перед глазами с ней в главной роли, в наших постоянных играх и, если для этого отведены лишь мгновения - так тому и быть. Ни воспоминаний, ни обид - никакого прошлого. Она на расстоянии вытянутой руки и позволяет быть рядом. Завтра это останется ещё одним шрамом на костяшках, а пока я бездыханно счастлив и больше не хочу предаваться унынию, словно брошенный мальчишка.

Есть только Е и Я. Здесь и сейчас.

Бегу, по инерции оглядываясь, чуть спотыкаясь на влажных ступеньках, и задорно смеясь, захожу внутрь настоящей сказки. Я действительно постаралась на славу. Интерьер её кофейни завораживает - всё в сладко-тёплых молочных цветах, которые оттеняют только яркие сладости на витрине и ароматные цветки на каждом столике. Уютно. Как и всё, к чему прикасается эта девушка. - Рассказывай, как ты тут оказался? По работе? Я сто лет о тебе ничего не слышала, - меня задевают её слова, но я лишь отдаленно хмыкаю и приближаюсь к барной стойке, где девушка копошится с кофе-машиной. С неподдельным интересом разглядываю, разные вариации пирожных и тяжело сглатываю, вспоминая, что за весь сегодняшний день я выпил всего пару чашечек кофе и наспех забросил в себя наполовину засохший бутерброд. А ещё мои вкусовые рецепторы прекрасно помнят эти божественные сочетания в её исполнении. - Мы с Амираном решили смотаться. Спонтанно получилось. Он никогда не был здесь ранее, а я хорошо знаю окрестности, - как можно короче отмахнулся я. Мне не терпелось узнать, как же она всё это сумела сотворить, - А ещё я соскучился, - невзначай замечаю, ловя на себе резко поднявшийся взгляд карамельных глаз. Остыв, блондинка насмешливо щурится, недоумевая. - Меня беспокоит тот факт, что свой отпуск ты проводишь в городе Любви не с подругой, а с другом, - она нарочно упускает из виду мою последнюю фразу, но мимо меня не проходят её покрасневшие щёки. Я смеюсь, неосознанно кусая губу, и захожу к ней за стойку, становясь за осиную спину и с любопытством наблюдая, как искусно она орудует сливками, выводя моё имя на пенке капучино. С трепетом, по-домашнему. - Моя подруга здесь, - уверенно заявляю, упираясь крепкими руками в столешницу по обе стороны от девушки, ощущаю, как та вздрагивает. Краду с баночки рядом с её рукой конфетку с логотипом и резко отстраняюсь, напоследок нечаянно задевая губами выпирающую кость плеча. Малышка совсем исхудала. - Карла тоже в Париже? - даже со спины чувствую, как тяжело дается ей выговорить имя американки и такое отношение, не скрою, радует моё самолюбие. Украдкой улыбаюсь. - Боже-е-е, - измученно протягиваю спустя мгновение, - Я, ну не говори, что ты тоже повелась на бред желтой прессы. Да, мы общаемся, но не на том уровне, чтобы таскать, друг друга с собой на отдых. - Я настолько вхожу в роль, что раздраженность с моей стороны становится дико убедительной даже для меня самого. Я и вправду устал от всех этих слухов. Мне не нужен никто кроме неё: это знают самые близкие друзья, родители, даже некоторые доверительные лица в фан-клубах, и только эта самая единственная никак не верит мне. Не спорю, у меня есть свои потребности, играющая внутри природа, в конце концов, но зачастую это даже не заинтересованность - красивая обёртка - не более. Собственно, не обессудьте, но не несёт в себе ничего кроме одноразового перепиха. Об этом никогда не знают СМИ. А с Карлой там вообще другая история - мы реально просто общаемся. Чисто из уважения к ней, как к личности, я не могу и не хочу тащить её в постель. Опошлять, усложнять, портить. Мы это уже проходили. Занавес. - Если тебя что-то интересует, ты можешь мне писать, звонить, приезжать. Я тебе всегда рад. - Меня мало беспокоит твоя личная жизнь, Булаткин, но в силу обстоятельств некая информация до меня всё-таки доходит. - Она злится. Так мило и так сексуально одновременно. Выпрямляюсь, как по струнке, стоит ей обернуться и свирепо, из-под век смерив мою довольную рожу хмурыми молниями глаз, сунуть в руки две чашки со свежо сваренным кофе. Посмеиваясь, направляюсь к самому дальнему столику у окна и аккуратно присаживаюсь, пока она нагоняет меня с интересным десертом в руках. - В тебе всё ещё осталась журналистская жилка, - насмехаюсь я, но продолжить мысль не осмеливаюсь, замечая, как девушка поникла. - Я бы сказала, мне всё ещё не дают спокойно жить Банан и Решетова, - театрально, устало закатывает глаза, но всё же по-доброму и даже, слегка грустно улыбается. Смеюсь, вспоминая, какое из них было эффектное трио - мягкая, но по жёсткому справедливая, акула пера; повелительница рэпа, и вечно ищущая себя брюнетка. Когда собирались вместе - приходилось и из полиции вытаскивать и экспрессами в другие города метаться и ожидать под салонами красоты часами, чтобы в конечном итоге узнать, что они оттуда давно уехали, решив посвятить очередной вечер здоровому образу жизни и устроить квартирник на даче у Коли. Затрудняюсь ответить, кто кого портил, но это было весело, хоть тогда мы с пацанами ужасно злились. - Я вообще удивляюсь, как не застал их здесь. От этих сумасшедших можно ожидать чего угодно и они в последнее время всё чаще шепчутся о тебе по углам, - неосознанно цепляюсь в неё немного встревоженным, поистине заинтересованным взглядом, но она лишь многозначительно покачивает головой, разминая нижнюю губу острыми, белоснежными зубами. Хочу её поцеловать. - Прям шепчутся, и ты прям всё слышишь? - свойственно ей хмурится, насмехаясь, словно поймала меня на чём-то позорном. Продолжаю упрямо испепелять её однозначным взглядом. Я уже прямым текстом говорил, девочка, что интересуюсь тобой. Это естественно - ведь я был твоим первым мужчиной, а ты моей первой настолько безумной, до сих пор не отпускающей, любовью. Меня не обескуражить подобными расспросами. Мы давно не в школе. - Я певец, у меня музыкальный слух и я, как бы ты упрямо это не отрицала в своей голове, не забыл тебя и забывать не хочу. - А я не хочу говорить об этом, - резко отрезает, делая три больших глотка своего капучино. Настолько рвано, зверски, как будто после долгого недомогания. На крыльях верхней губы остается несколько соблазнительных пузырьков белой пены и у меня во рту мгновенно пересыхает. Хо-чу, е-ё, по-це-ло-ва-ть. - Ладно, - просто соглашаюсь я, после нескольких секунд пожирания глазами её пухлых губ и принимаюсь за божественно красивый десерт передо мной. Большой шар из белого бельгийского шоколада с позолоченной верхушкой и лаконично оставленными в правом углу несколькими свежими ягодами, от которых аккуратно растекается контрастно чёрная помадка. - Как это есть, принцесса? - подмигиваю ей, пытаясь загладить свою вину за излишнюю настойчивость, увлечь её в другое более приятное, лёгкое русло. Нельзя давить. Не могу позволить, чтобы она сейчас закрылась от меня. Не хочу провести это мелочное время в напряжении, словно чужие. Она улыбается и быстро куда-то убегает. Не успеваю я моргнуть, проводив её заинтересованным взглядом, как она возвращается ко мне со сливочницей в руках. Сладкие ароматы сплетаются воедино и я, даже не стараюсь предугадать её последующие действия. Просто с восхищением слежу за тем, как она горит своим любимым делом, с каким мастерским восторгом, изящно льёт тёплый чёрный шоколад на шар, при этом рассказывая, как придумала эти вкусовые сочетания, что её вдохновило и, как долго трудилась, чтобы достичь нужного результата. Я впервые за долгое время могу так просто упиваться её искренними радостями, вникать в увлечения, слушать соловьиный голос. Это приятное чувство истомой разливается по телу.

Не останавливайся, моя девочка. Говори-говори-говори. Я люблю тебя такой живой.

Я не смыслю, как хватаю её, звонко смеющуюся, над рассказами про неудачные эксперименты, в свои руки и усаживаю на колени, с трепетом сжимая запястья, тем самым утверждая, что сейчас не время спорить. - Рассказывай-рассказывай. Утыкаюсь подбородком в плечо, вдыхая пряный запах, щекочущих меня, волос и почти не удивляюсь, когда чувствую ответную дрожь. - Так хорошо, - выдыхаю, ощущая, как тонко натянутая, словно струна, девушка, расслабляется, робко поворачивая лицо в мою сторону и мирно утыкаясь ледяным носом в мой висок, улыбается. - Так сладко. - Подношу, наконец, ломтик лакомства к своим губам и, наслаждаясь тем, как десерт тает во рту, соблазнительно мычу: мусс с двойным шоколадом, запеченной в сливках клубнике и тоненькой, но безумно пикантной прослойкой ганаша из солёной карамели, - Это вкусовой оргазм. Определенно! Её легкий смех ласкается на моих барабанных перепонках, вызывая внутренний восторг, - Правда, принцесса, это больше, чем просто обалденно. Это неописуемое сочетание пряности, горькости и сладости с солёным послевкусием. Она радостно улыбается, и я вижу, как горит её довольное лицо, вижу, как ей приятно слышать, когда её понимают и хвалят. Тогда в ней просыпается восторженный ребёнок и эти искорки на дне миндальных глаз самоё сказочное, что мне приходилось видеть в своей жизни. - Давай теперь ты, - подношу ложку к намертво сомкнутому рту, игриво поводя краешком по очертаниям губ. Хмурится, но я лишь киваю, призывая, не терпя возражений. - Я не ем сладкого на ночь, - гордо отрезает блондинка, вводя меня в оцепенение. Удивленно хмыкаю, но ложку не убираю. - Ты не ешь, ты попробуй. - Я уже напробовалась, пока готовила, спасибо, - не унимается девчушка, предпринимая попытки слезть с меня. Опускаю руки с талии на бёдра и слегка сжимаю, слыша судорожный вздох, - Егор! - Ешь, - просто незамедлительно приказываю я, слегка надавливая ложкой на нижнюю губу. Всё происходит, словно в замедленном фильме: я слышу ритм её сердца слишком отчетливо, я чувствую её томное дыхание и вижу, как потеет ложка, как медленно, но уверенно Я открывает свой соблазнительный рот, вкушая сладость. От наслаждения удовлетворенно хныча, прикрывая подрагивающие пушистые реснички, тяжело сглатывая и напоследок обводя контуры губ кончиком языка. Чертовка! Чувствую, как эта слишком эротичная картина, представшая перед самым носом, действует на меня, и резко ерзаю, вызывая тихое девичье «ойк». Она самодовольно хмыкает и смеется, поворачивая на меня свой хитрый, кристально чистый взор. Наши носы соприкасаются. Её наглый взгляд доминанта быстро возвращает меня в чувства. - Умница! - хрипло подытоживаю я и вновь довольно оглядываю пустую посуду, - А то тощая, как кукла. - Слышь, - незамедлительно начинает ворчать девушка, толкаясь и вскакивая на ноги. Недовольно сводит брови, зло кусает губу и чуть не притопывает ножкой, словно обиженный маленький ребёнок. Ещё непроизвольно так с акцентом произносит, что я готов плакать со смеху, но пытаюсь выглядеть невозмутимо спокойным и просто наслаждаться моментами, в которые она раскрывается для меня, подобно цветку. Я могу прочитать каждую её эмоцию. Она больше не играет в неприступную - она такая, какая есть и я балдею от присущей только ей настолько соблазнительной непосредственности. Заинтересовано вскидываю брови, стоит ей начать причитать о том, что она красивая, умная, самодостаточная личность, сама себе нравится и это самое главное. - Разве ты не хотела, чтобы я перестал видеть в тебе девушку? Теперь, когда я вижу в тебе Кощея Бессмертного, тебе всё равно не нравится! Определись, женщина! Яна резко замолкает, изумляясь и заливаясь краской. - Ты совсем поехавший уже, Булаткин? Улыбаюсь, закусывая фалангу указательного пальца, и поднимаюсь на ноги, медленно приближаясь к девушке. - Да, давно уже как бы, - незамысловато пожимаю плечами, наклоняясь ближе к своей малышке, касаясь пальцами её скул, поглаживая подбородок, улыбаясь её учащенному дыханию и потерянному виду. Она всё ещё моя, до каждой косточки, до каждой родинке на смуглой коже, и у меня нет права так просто отпустить её в этот раз. Кусаю губу, в который раз допуская мысль о том, как чертовски хочется её поцеловать, но вовремя оттягиваю стоп-рычаг, стоит ей демонстративно прочистить горло и отступить на шаг. - Хочешь увидеть кухню, гурман? - она ухмыляется, умело переводя тему, и уверенно шагает к отдаленным белым дверям с круглым окошком. Терпеливо плетусь за ней вновь теряя связь с реальность от того с каким упоением, азартом и восторгом она показывает мне свою вторую обитель. Порхает с одной стороны в другую, попутно что-то напевая и шутя о силе случая. Мне сложно запоминать, что и как называется, где, какой процесс готовится и уж тем более имена её незаменимых друзей-работников, коренных французов, которые во всём очень преданно ей помогают. Я слишком быстро теряюсь в её сияющем взгляде, не могу насмотреться на её улыбку, с жадностью упиваясь каждой мелочью её обаяния, которое никогда так остро не оценивал, не ценил и, как следствие, ничтожно профукал. Она выглядит настолько беззаботной и счастливой, что порой я начинаю сомневаться, а правильно ли я делаю, вот так врываясь в её мир и требуя взаимности? Я всегда был максималистом, эгоистом, ненасытным и целеустремленным - за это она меня полюбила, но в чём тогда моя ошибка? Почему я не могу просто взять и поцеловать её, что меня останавливает? - И вот, когда родилась концепция, когда я уже не могла держать в себе все эти сладкие сочетания, когда они мне уже буквально снились, я решилась, а Са…. Не в силах терпеть того, с каким восторгом она собирается произнести его имя, в два шага преодолеваю расстояние между нами, чувствуя, как нарастает температура в крови, и с придыханием произношу, останавливаясь в миллиметре от её спелых губ: - Хочу. Тебя. Поцеловать. Она ошеломленно затаивает дыхание, но взгляда с моих губ не поднимает. Зелёный. Губы едва находят её. Мне совсем не хочется опошлять момент. Я аккуратно поочередно целую уголки рта, поднимаясь выше, ласково посасываю верхнюю губу, задерживаясь на ней, одурманенный запахом мёда. Опускаюсь ниже и еле слышно поскуливаю, ощущая, как робко она отвечает. Зарывается ноготками в щетину. Пробежавшись по скулам, поднимается к волосам и нежно поглаживает. Неуверенно разминает мои губы, обдавая теплом. Моя рука непроизвольно тянется к шее, только пыл начинает нарастать. Пальцы слегка впиваются в бархатистую кожу, и я с вожделением обвожу языком её податливые губы. Прижимаю орех к металлической столешнице. Напряженным тазом трусь о её бедро, ловя губами тихий стон, а затем выжидающе замираю, вглядываясь в затуманенные глаза. Растягиваем удовольствие - она такая сладкая. Кажется, ещё минута и меня оттолкнут, но Я не успев восстановить дыхание, которого становилось катастрофически мало, сама поддается ко мне навстречу и остро кусает нижнюю губу, потом дерзко опускается на подбородок, мечется к уголку рта и жадно втягивает меня в опьяняющий, глубокий поцелуй. Её язык остро полоснул по небу, срывая все тормоза и я, сквозь гортанный стон смело прикусываю её нижнюю губу до металического привкуса во рту. Это только сильнее разодоривает кровь. Она с силой оттягивает мои волосы, я покрываю влажными поцелуями её лицо, глотая манящие стоны наслаждения. Моя девочка. - Самая вкусная.

Я.

Когда такси со свистом притормаживает возле Эйфелевой башни, я всё ещё чувствую жжение на нижней губе и металлический привкус в пересохшем рту. Все его прикосновения пульсируют, ощущаются, как наяву и мне становится противно от самой себя, от того насколько мне приятно ощущать именно его руки на себе. Слышать его голос и видеть взгляд, полный отчаянной любви и неконтролируемого вожделения. Он сидит рядом, настойчиво сжимает мои ледяные, подрагивающие от эмоций, пальцы на своем колене, увлеченно перебирает костяшки. Я всегда любила его задумчивый профиль: светло русые, порядком отросшие волосы спадают на глаза, и он не спеша их, убирает; слегка сощуренные веки, корабле подобные морщинки на висках, прямой нос, припухлые губы, вокруг которых обильная, привлекательная щетина на тон темнее его белокурых волос, утонченный подбородок. В такие моменты всегда ощущала себя в защищенности. Даже, когда он говорил, что задумался о том, какую компьютерную игру купить в этот раз - для меня не было на свете более мужественного человека, нежели мой Е. Е - единственный. Я обожала созерцать, как он пишет свою музыку, как до изнеможения репетирует. Обожала запах его тела после концертов - он казался по-особенному сексуальным и притягательным. От него исходила вдохновляющая энергия. Я любила его домашнего - привычный запах сырников по утрам или овсяной каши с кетчупом; лохматого, заспанного, заросшего, вдохновленного, раздраженного, милого и злого. Мой день казался уже от того счастливым, что я просто знала о существовании этого такого разного, но одинаково любящего меня и любимого мной человека. Я была с ним полноценной. Он любил меня буквально любой, в каждом нашем изъяне мы всегда находили шарм. Когда смотрю, вспоминаю, слышу о нём - передо мной тысячу слайдов, отдельная, ценная жизнь длиною в пять лет и ни одной ссоры. Не то чтобы их не было: и он и я, чудилы ещё те, но я их просто не помню. Примирения помню, слова любви, безумные поступки - да, ссоры и обиды - нет. Сейчас же, когда я поддалась помутнению рассудка, и всё случилось, как случилось, я задаюсь вопросом: соскучилась ли я, и чувствую обескураживающую пустоту и отвращение от того, что почти изменила своему молодому человеку с призраком прошлого. Все эти годы я сгорала от чувств, я убивалась в агонии каждую ночь. Писала, пила, курила, снова пила и снова писала. Я была разбита настолько, что неделями не вставала с кровати. Словно испарилась для всех. Никакого телефона и Интернета. Однушка в центре Парижа, где в один день все воспоминания превратились в пепел, как и моя душа, и я - одинокий недописатель со своими недостихами о том, до чего мы так и не дошли. Поверье, что время лечит, в моём случае, было безнадежным утешением - первый месяц только усугубил ситуацию. Я, честно, не знала, что была беременна. Я настолько углубилась в свои переживания, что убила собственного ребенка. Выкидыш - мой первый приговор. Полгода затяжной депрессии, пока мои пчёлки, позабыв об обидах и поддавшись своим внутренним предчувствиям не прилетели ко мне и не нашли меня в полуобморочном состоянии. Клиники, психотерапевты и гулянки до утра с Улей и Настей - гремучая смесь. Я начала понемногу оживать, разговаривать и воспринимать мир нормально спустя год. Сменила имидж и всерьез взялась за свои мечты. В журналистику возвращаться не было ни малейшего смысла, большего того, даже желания - слишком много с ней связано, да и плюс язычные и ментальные отличия. Да, я всё ещё не переставала скучать, это было невозможно, я ведь всё-таки очень сильно, до одури его любила, но мечта дала мне толчёк к другой жизни. Я занялась развитием своих кулинарных талантов. Тимур с Решетовой подарили мне на День Рождения сертификат на обучение в “Le Cordon Bleu”. Всё шло своим чередом, пока Булаткин не предстал передо мной впервые за полтора года - такой опрятный искуситель. Всё разом нахлынуло и закрутилось по новой, но я так и не рискнула возвращаться в Россию с ним. Эти приезды стали повторятся всё чаще, но я ничего от них не ожидала, ведь мы сошлись на том, что просто дружим - по-особенному. Эта игра кружила голову, он дурманил меня, превращал в уязвимого, беззащитного зверька, а потом опять пропал. А сейчас появился, но есть одно “но” - я всегда знала о его романах, а у меня только-только, неуверенный год назад появилась новая надежда, новый молодой человек и я, откровенно, ощущаю, как что-то в моей душе рушиться. Я смотрю на своего блондина, на свою единственную сумасшедшую любовь и не понимаю, чувствую ли её до сих пор. Моментами меня окутывает его запах, и я поддаюсь, когда он дотрагивается до меня, дразнится, меня пробирает дрожь, но те ли это чувства, которых ждёт от меня его израненное сердце? - Не думай ни о чём. - Уверенно шепчет мне на ухо, когда в лицо неожиданно ударяет противный мелкий дождик и окатывает холодный воздух, а затем крепко сжимает мои плечи в своих руках, путаясь носом в волосах и оставляя на, саднящих от дьявольских поцелуев, губах короткое, но уверенное и о чём-то молящее прикосновение. Он вновь читает мои сомнения без слов. Его близость сгребает меня в одурманивающий кокон, доводя до оцепенения, заставляя невольно переплести наши пальцы и сильно сжать. Я схожу с ума. Он улыбается мне так по-доброму и искренне, что мои губы непроизвольно растягиваются в широкой улыбке в ответ. Мгновенно шиплю от раздражения укуса и неприятных болевых ощущений, но не успеваю и слова вставить, как Е вновь виновато целует меня в увечье. С такой неподдельной нежностью, как никогда не целовал Саша, с тем трепетом, к которому мой новый избранник совсем не привык. По настоящему, чувственно, а не по зверскому расчету. Боль пронзает позвоночник и рассыпается неприятной истомой по всему телу - я вдруг осознаю, как дороги эти моменты рядом. Когда всё красочно и живо. Когда я могу вот так держать его за руку, целовать и думать о том, что будет, когда мы дойдём до нашей/не нашей квартиры. Я шагаю, будто под гипнозом: ноги совсем ватные и не слушаются, но я не могу перестать улыбаться, смотря на то, как уверенно шагает блондин и, как легко мне за ним следовать. Мысли и угрызения совести отодвигаются на второй план: я начинаю чувствовать всё в разы острее. В моей голове неутолимыми слайдами вращаются лучшие наши моменты здесь: в старой телефонной будке возле подъезда, на подоконнике между четвёртым и пятым, на каждой ступеньке теперь слышаться его тяжелые шаги, у двери апартаментов, на дверной ручке и возле глазка - его прикосновения. И то чувство лёгкости, воспарившее над моим сердцем - на вес золота в моей спокойной, но давно уже пресной жизни. Он неуверенно открывает дверь, достав ключ из внутреннего кармана пальто. Моё сердце медленно уходит в пятки: за все наши встречи мы так и не осмеливались сюда придти. Вернее я не осмеливалась, ведь я так и не сумела сказать ему, что с недавних пор там витает чужой запах и льется чужая история. Не его. - Егор, подожди, - с силой впиваюсь ногтями в его руку, обращая на себя внимание. Держу пари, что мои глаза сейчас схожи с блюдцем и в них читается такое отчаянье и страх, которое только можно сполна испытать. Я боюсь разбить его сердце, боюсь, что он вспылит и превратит в прах все прекрасные сегодняшние моменты и мне ничего не остается, как мысленно корить себя за халатность, за то, что совсем забыла о новой жизни, под влиянием старых чувств. - Для меня это тоже очень волнительно, но главное ведь, что мы вместе? - его радостный, томный голос на уровне моих губ ещё больше сбивает меня с толку. Сознание воспаляется, нагнетая догадками - я даже не могу быть уверена, что Саши нет дома, он легко мог вернуться из командировки пораньше. Слышится скрежет в замочной скважине, и восторженный вздох Е. Напомните мне, дуре, почему я не поменяла замки? Занавес. Сердце пульсирующими ударами пробивает стопы. Я до неприятного жжения стискиваю свои пальцы на костяшках Егора, но его уже не остановить. Он уверенно переступает порог и громко ругается. - Я знаю, я должна была тебе сказать, но я не смогла. Прости, - выпаливаю неразборчиво, как умалишенная, запрыгивая на Егора, который почти закаменел в прихожей. Висну подобно коале, шепча какие-то непонятные слова и опаливая поцелуями каменное лицо. Неожиданно блондин подтягивает меня под бёдра, обвивая ногами свою талию, и резко прижимает к стене. Я больно ударяюсь головой и томно ахаю, когда сосредотачиваюсь на том, как плотно прилегают наши тела друг к другу. Обвожу его взглядом, наслаждаясь близостью, усмиряя похотливые желания поерзать на его руках. Бегло замечаю недобрую ухмылку, а потом замираю на темно синих океанах, утопая в их насыщенности и однозначной грубости. У него внутри разгорается пламя - я чувствую и это совсем не то, что было между нами на кухне. Это ранит. - Ты привела меня в своё новое любовное гнёздышко, запрыгнула прямо в прихожей с поцелуями и изнываешь от желания на моих руках, грубо прижатая к стене. Тяжело дышу, оскорбленная его нахальным, пугающим поведением. - Думаешь, я тебя сейчас поцелую? Сумасшедшая, - выплёвывает это прямо в губы и, горько усмехаясь, опускает меня, совсем потерявшую трезвый ум, на пол. - Не уходи, - в порыве умоляюще хватаю его за руку. Он смеётся прямо мне в лицо, совсем как душегуб, а потом мгновенно меняется в лице. Становится беззаботным, добрым и нежным, выбивая почву из-под ног. - Готовь чай, хозяйка. По-детски щёлкает меня по носу, разувается, снимает пальто и уходит вглубь, некогда нашей квартиры. Замечаю, как он покачивается и невольно отряхивается, оглядывая интерьер и, я едва утихомириваю порыв ударить себя по лбу за безответственность. Беззвучно прошмыгнув на кухню, включив чайник и по инерции телевизор для фона, вдруг ловлю себя на мысли, что как будто вернулась в наши времена. По прежнему чувствую исключительно его запах повсюду, готовлю его любимый имбирный чай и едва сдерживаюсь, дабы не накричать на него, что он опять ходит босиком по холодному полу. Ответ очевиден, мираж спокойствия рушится - влюблённая дура.

Е.

Я больше не понимаю, что происходит. Зачем мы здесь, зачем я приехал и на что надеюсь. Не понимаю, нужно ли мне это. Я не помнил себя от счастья, ощущая её пылкие губы, податливость её мягкого тела в своих руках. Да, мы спали почти каждый раз, когда я приезжал, что только не происходило между нами, но именно сегодня всё случилось так странно, поистине особенно: она то отталкивала, то призывала к себе, подобно ведьме, и эта игра в кошки мышки только сильнее подливала масла в огонь. Мы впервые перешагнули черту и в порыве необъяснимых чувств, в пучине соблазна, не смысля себя, от неземного притяжения вызвали такси и приехали в нашу квартиру. Я не хотел её трахать, я хотел возобновить всё то волшебное, что творилось с нами раньше. Я давно не ощущал подобного. Я хотел обрести её заново и убедить наконец, что Е и Я - единственная правильная история в нашей жизни. Я думал, что нагну судьбу и все человеческие предрассудки, а по итогу нагнули меня. Сейчас, увлеченно разглядывая новые реквизиты, некогда нашего убежища, я понимаю, что ничего нашего здесь больше нет, и удивляюсь, как они умудрились в однокомнатную квартиру напихать так много значимых для них(нет) безделушек. Повсюду совместные фото - очень много фото, слишком много, я ощущаю себя растерзанным. Всё это сжимает в тиски мою черепную коробку, мне кажется, что я попал на казнь. В который раз случай тыкает мне носом в то, что я ничтожество - я своими же трусливыми руками сотворил свой ночной кошмар и теперь встретился с ним воочию. Меня пробирает истерический смех, когда, наконец, в дальнем углу комнатки замечаю знакомый снимок, адаптирован под фотообои - Я, моя Я, Тим с Настей, Тёмыч с Улей дружной компанией на улице Красных фонарей в Амстердаме. В обнимку позируем, заливисто смеясь над шуткой уличного фотографа. Такие настоящие, живые, дикие, молодые в несуразных шапках едкого оранжевого цвета. Весна 2015-го, день Короля в Голландии. В голове слышатся пьяные голоса, обрывки, всё проносится слишком быстро, больно щемя в районе солнечного сплетения.

***

- Дети мои, утихомирьтесь, давайте хоть одно фото нормальное сделаем, - после дикого ора неубедительно начинает выступать Кияшко. Ульяна пожирая его влюблёнными взглядами, перебирает ярко наманикюреными ноготками его бороду, забавно щёлкает по носу, пытаясь не отвлекаться от позирования. - Харэ ржать, как кони, реально. Давайте, чтоб красивенько было, - девушка слегка покачивается, не удержавшись на высоких “ультра устойчивых” каблуках, невольно раскачивая всех остальных. - А я вам говорила не надо покупать этот странный чай у сомнительного паренька на улице, - слишком важно для её подвыпившего состояния заявляет моё счастье, забавно жмурясь. Хмыкаю, не удержавшись от улыбки, заправляя прядку моих любимых пшеничных волос за острое ушко. Она мило ласкается о моё прикосновение, почти мурлыча. - Моя ты бубочка журналистская, - обращается к ней высокий голос Банановой, задорно хихикая. Мы с парнями ухмыляемся. Яна хмурится, пытаясь строго выпрямить плечи. Придерживаю её за талию, шепча что-то успокоительное на ухо. Я, конечно, за здоровый образ жизни и все эти баламуты тоже, но гулять по беспределу с этими сумасшедшими какой-то особенный кайф. Особенно в Амстердаме, особенно на этой сияющей цветами радуги улице. - Е-е-е-е, сними эту конскую шляпу тебе не идёт, - неожиданно хнычет чудо по левую сторону от меня, в очередной раз спотыкаясь, когда Уля и Тёма начинают по детскому толкаться, волнуя нашу неустойчивую цепочку. - Не бушуй, маленькая, - смеюсь, оставляя поцелуй на её щеке и всё же хмурясь улавливая исходящие от неё горковато-сладкие ароматы. Малышка любит дым кальяна и медовую Метаксу. - Чё ты серьезный такой, Бу. Мы же отдыхаем, - в который раз возникает Ульяна, удивительно успевая за всеми в этом цирке. - Тим, походу перебор, - прочистив горло, обращаюсь к более-менее трезво мыслящему другу. Он ухмыляется, покосившись на свою девушку. - Давно уже, да, принцесса Инстаграма? Настя, деловито позируя, странно прикусывает губу и совершенно невозмутимо косится на своего мужчину. - Это кто тут принцесса Инстаграма? - ожидаемо отзывается Уля. Мы все с новой силой смеемся, - Решетова, и не надейся, тебе меня не переплюнуть, - разговоры превращаются в гул, в котором все с издевательством убеждают Улю, что никто и не собирался спорить, пока Волк не выдает фразу, от которой все выпадают в дикий осадок, срывая голоса от хохота. - Тём, следи за дамой, а то я щас покусаю твой банан. Это реально смешно. Очень смешно, и, хоть все поняли, что она на самом деле имела в виду, всё-таки немного странно звучит, поэтому злит Тима. - Твою мать, Настя! - Ну что-о-о-о? - искренне изумляется девушка. - Ничё, лучше молчи, - друг затыкает ей рот поцелуем и все остальные дружно цокают, а Я, хихикая, закрывает мне глаза, замечая, что я с интересом кошусь на парочку. Кусаю её оттопыренный мизинчик, рыча и не переставая смеяться. - Ребята нам пиздец, вы знаете, да? - Зато будет, что вспомнить. - Не будет чё детям рассказать, - наконец оторвавшись от обескураженной дамы своего сердца, смеясь замечает Босс. - Главное, что мы любим друг друга, ребя-я-ят, - в один голос протягивают девочки, впервые не раздражая своими пьяными голосами, а умиляя своей искренней непосредственностью. - Что, правда, то, правда, - соглашаемся мы, переглядываясь, сплетаясь руками за спинами, становясь ещё ближе друг к другу и наконец обращая внимание на счастливого фотографа впереди. - Давайте, молодежь, последний кадр! - Ну что, на раз-два-три? - командует Тим. - МА-ФИ-Я!

***

Мы были счастливы, словно подростки. Мы жили моментом, по возможности запечатляя его на камеру, но чаще забывая обо всех условностях и отчеканивая то беззаботное время на сердцах. Без связи: только мы, жажда приключений и бесконечные возможности. Каждый из нас всё ещё помнит это горькое послевкусие тех времен легкости и беспечности. Только у ребят воспоминания целостны, а у меня в груди бездонная воронка - я по собственной дурости потерял свою половинку и всё, что казалось однозначным счастьем - теперь выводит меня из себя. Без неё мы уже не та компания, без неё история покалечена, неполноценна и порой отдаёт трагикомедией. Она неожиданно подкрадывается сзади и с силой обнимает меня, словно кошка полоснув острыми ногтями по рёбрам. Шумно выдыхаю - она всегда так делает, когда чувствует вину, когда потеряна и ищет убежища. - Странно, что всё так закончилось, правда? - хрипло, неожиданно даже для себя самого начинаю разговор я, понимая, что больше невозможно молчать. Три года мы принимали всё как данность, отрицая проблему и её виновников, но пришло время раскрыть карты. Недосказанность - вот, что приводит меня к ней каждый раз; что каждый раз подталкивает её в мои объятия, - Ну же, принцесса, я хочу поговорить об этом. Нам это необходимо. Она сдается, выдыхая теплом между моих лопаток и бегло оставляя трепетный поцелуй. Меня пробирает дрожь, я ещё минуту замираю возле стены, а потом следую за неуверенно переминающейся девушкой. Я, как раньше сажусь за барную стойку, а она, заскакивает на мраморную столешницу возле плиты, болтая ногами, подобно маленькой девочке. За своими воспоминаниями, я и не заметил, что она успела заплести свои волосы в две хилые косички. У меня дежавю: в квартире пахнет ею, имбирным чаем и настоящими терпкими миндальными макарунами с клубникой и сливками. Возникшие чувства внутри полностью обескураживают меня. Девушка напротив пронзительно впивается взглядом и, как-то успокаивающе улыбается: - Я даже не знаю, что сказать, так много времени прошло. - Мы же всё помним, - хрипло, незамедлительно встреваю я, взывая её не закрываться, говорить всё, что приходит на ум, но говорить. Меня не покидает чувство, что всё ещё можно изменить. Я мирюсь с тем, что становлюсь сумасшедший. - Я не помню, веришь? Всё хорошее помню, а причину всего этого мучения - нет. Мы не мало воды намутили, - Я и вправду выглядит потерянной. Мне становится не по себе, и я вновь невольно взрываюсь хохотом: прошло два года, а я всё ещё не готов начистоту поговорить о том, почему тогда всё закончилось. Не готов, потому что только я и мои демоны виноваты во всём случившемся. Я не дорос до неё, всегда рассудительной и понимающей, а её терпению пришёл конец. Стоит ли сейчас вздымать архивы и ворошить некогда смертельно беспокоящие раны? - Я бросил тебя, - просто начинаю я, не в силах больше ковыряться в каких-то разумных решениях. Мой мозг кипит, я сам от себя устал, я сам себя загнал в угол и до жути напугал девочку - самую родную в моей жизни Я. Настало время поступить по-мужски, чёрт возьми! - Да, я признаю, что как последний осел, просто исчез, оставляя тебя ни с чем, разве что с бесконечными вопросами “почему”. И мне надо было два года всего этого цирка, чтобы понять, что я просто струсил, моя маленькая девочка, - улыбаюсь, замечая в её потерянном взгляде заинтересованность и надежду, - Ты ни в чём не виновата. Я струсил, я подумал, что всё заходит слишком далеко. Я, как мальчишка, думал, что ещё не нагулялся, что не готов брать на себя ответственность за создание семьи и, я знаю, что ты ничего от меня не требовала, но я не имел права удерживать тебя, сомневаясь, постоянно пропадая на работе, оставляя тебя в подвешенном состоянии. Ты была самой верной и преданной. Ты не заслуживала такого. Она горько, недоверчиво усмехается, и я понимаю, что не слышу себя со стороны. Я, наконец, словно прозрел и понял глубину своей глупости. Я жалок и все эти оправдание не больше, чем мальчишеский трёп. - Знаешь, чем я всегда хвасталась перед девочками? - заинтересовано вскидываю брови. Она спрыгивает со столешницы и медленным шагом приближается ко мне, присаживаясь рядом, протягивая ко мне свои руки. Я замечаю, как блестят перламутровой влагой её золотые глаза, и чувствую себя ублюдком. Я сам всё разбил - реально без весомой на то причины. Наверное, поэтому всё это время, как потерянный в жизни человек скитался между Москвой и Парижем. Ради этого момента, когда всё стало ясно, как белые ночи Питера. Её пальцы очерчивают выпуклые жилки на моих костяшках - так нежно и невесомо, возвращая меня к разговору. - Тем, что в любой ситуации мы с тобой говорили. Мы умели и хотели слушать, а главное - слышать друг друга. Я не ждала тогда твоего появления, я сорвалась с Москвы только потому, что чувствовала, что разговоры со мной тебе уже не нужны. На тот момент ты всё для себя решил, и тогда тебе это казалось правильным. Пережив все трудности бок о бок, именно тогда нам не хватило чувств, друг к другу, чтобы пойти дальше. Не только ты виноват. Мы оба сделали свои выводы, молча, и получилось то, что получилось. Мы недостаточно любили друг друга - вот и вся правда. - Правда, в том, что мы любили друг друга с избытком. Я всё ещё люблю тебя, Я. С каждым таким мгновением с тобой и каждой секундой без тебя - я понимаю, что на свете нет ничего важнее нашего сумасшествия, - перехожу на шепот, пытаясь достучаться до её сердца, но чётно. Она, оставаясь нежной, предстает передо мной с холодным умом, слегка улыбаясь так насмешливо, что мне становится не по себе от своей наивности. Оно и, правда, я ведь, как ребёнок не готовый прощаться с детством и уходить во взрослую жизнь. - У нас давно другие жизни, порознь. Пытаться перешагнуть трёхлетнюю пропасть - безумие. - Оно того стоит, поверь мне, - Мог ли я, когда ни будь, подумать, что буду слёзно умолять девушку вернуться? Но я не хочу никого другого. Мне чуждо даже думать об этом. - Ты удивлялся, почему здесь сейчас нет девочек, - немного помедлив и удержав зрительный контакт, начала издалека блондинка, - Они не приезжают ко мне с тех пор, как мы с Сашей помолвились. Непроизвольно давлю макарун между своих пальцев с такой силой, что корочка осыпается на стол мелким порошком, а начинка с тестом превращается в кашицу, ровно также, как и мысли в моей голове. Подобно кораблекрушению. Момент смерти, который дает тебе право сполна вкусить каждую миллисекунду жизни, что остается до абсолютной пустоты. У меня закладывает уши, я ощущаю, как глаза наливаются кровью, а сердце приземляется где-то в пятках. Я уже говорил, что ненавижу себя за то, что позволил ей уйти, спровоцировал её уход, побоялся? Это никчёмное чувство сейчас возвысилось во мне трёхкратно, доводя до рвотной горькоты в горле.Ты для неё никто, Булаткин. Тогда, почему она так усердно хваталась и затягивала меня в свои объятия, когда мы встретились? Или это вновь лишь галлюцинации от переизбытка эмоций? Она сводит меня с ума, у меня отказывают тормоза и такое недалекое спокойствие превращается в прах…. - Что ты сделала? - невольно рычу и только по её моментально перепуганному виду понимаю, что переборщил. Она напряглась и отодвинула стул. Прочистив горло, хватаюсь за остатки самообладания, но не перестаю хмуриться. Моя златовласка почти дрожит, её здорово задел мой тон. Я уже ничего не понимаю. Такое чувство, будто она в ожидании удара, но я в жизни не поднимал на неё руку, да вообще на женщину. Это низко и омерзительно. Разговор уплывает совсем не в то русло, на которое я рассчитывал и этот поворот слишком резкий даже для таких чудил, как мы. - Какого чёрта происходит? Ты боишься меня? Я же никогда…, - слова давались тяжело, в воздухе давно витала запредельная, адская температура, вмиг превратив тёплую атмосферу в седой пепел, струны неловкости плавились, кровь в жилах закипала, а я, кажется, отчетливо ощущал, неуверенные капельки холодного пота на позвоночнике. Твою мать, - Я? - Это было всего один раз. Прошлой весной, как раз по приезду девочек. Они приехали тогда впервые за всё время моего отъезда и я, дура, не удержалась, ударилась в ностальгию. Пропала на целую ночь. Он взбесился, и получилось то, что получилось, - она говорила быстро, отрывисто, задыхаясь, словно переживая, что вот сейчас он появится и ей придется объясняться. Её подавленное состояние, дрожь в голосе, боль в глазах, которые она упрямо прятала от меня, доводили до чёртиков. Мою маленькую девочку. Солнечную, нежную, фарфоровую, не переносящую ругань, брань и ссоры разбили и склеили. Раз-би-ли, - Самое унизительное, что это случилось при девочках, и в попытках защитить меня, они обе тоже пострадали. - Утыкается носом в мою шею, в момент расслабившись в моих руках. А я даже толком не помню, как оказался рядом и стал что есть мочи прижимать мою Я к своей груди. Был не способен и слова вымолвить. Я забыл обо всём, что было до этого момента и, наконец, понял её метания, понял своё внутреннее беспокойство - я должен был это знать, я должен был быть тут и забрать её силой, увезти. Она ждала от меня этой смелости, а я непонятно о чём думал, в который раз упуская возможность, разрушая то, что дороже жизни. Меня поглощала злость, уничтожали её переживания, и я только глубже загонялся в самобичевание, мол “это я виноват”. Я оставил её, я подтолкнул в лапы к чудовищу. - Такой себе, Морталкомбат, поэтому навряд они ещё когда-нибудь приедут, - старается улыбнуться, и я ощущаю её губы и горячие дыхание запредельно близко к яро пульсирующей венке на шее. Похоже, нарочно дразнится, ворочаясь, задевая очертаниями пересохших губ все чувствительные точки, щекоча носом ямку в районе сонной артерии. Я готов взорваться от такой близости. У меня всё внутри горит, я совершенно теряюсь в затуманенном сознании. Чувствую себя уязвимым мальчишкой на карусели. Наши с ней отношения, подобны американским горкам, её настроение, её поведение порой совершенно выбивает меня из колеи - такое же непредсказуемое и быстротечное. Я затрудняюсь понять, маска ли это в данной ситуации, способ забыться или она и вправду так легко с этим смирилась, так сильно дорожит их отношениями? Бред-бред-бред. Она бы в жизни не простила рукоприкладства, - Но даже и так дороги назад нет, Булаткин. Мы взрослые люди, и мы должны, наконец, отпустить друг друга. - Сука, - выплескиваю из себя всю накопившуюся во мне ярость. Я отстраняется от меня, вопросительно вскидывая ровные брови, мастерски удивляясь моему порыву, но уверенно сжимая мои холодные от нервов руки в своих тонких, нежнейших пальцах. Магия её пронзительного взгляда, который говорил со мной красноречивее любых слов, её робких прикосновений немного умерила мой пыл, - Мы никому ничего не должны, запомни это, наконец, и доверься мне, пожалуйста. Целую её. Уверенно и требовательно, уверяя, что я больше никогда её не отпущу; пытаясь собрать с её губ, с солёными нотками от накативших слёз, все пережитые за это время мучения. Это прошлое, это прах и нам совершенно ни к чему давится им, смирившись со своей участью, когда мы оба нуждаемся в риске. Когда это жизненно необходимо.

Я.

Он целовал меня ещё много раз, его руки возносили до небес, он боготворил меня так отчаянно, что порой становилось тошно. Этой ночью мы не переступали рубеж, но я так и не надела кольцо на безымянный палец, которое по привычке сняла утром, когда уходила на работу. Я пыталась игнорировать все предчувствие, которые хоть на мгновение отвлекали меня от этого человека: от его губ, голоса, песен, признаний и я впервые настолько хорошо себя чувствовала, как будто помолодела на три года. Ему удалось вернуть меня в то время. Я всё чаще смеялась от того, что сталкивалась с дежавю: он был также нежен и горячо обаятелен, а чувства, казалось, были даже в разы сильнее и крепче. Мне не хотелось ни на секунду прервать зрительного контакта, не хотелось терять тепло, что дарили мне его невесомые прикосновения. Я не уставала от его шуток и чуть охрипшего голоса, очень чувственно поющего его новые песни(все о нас), с азартом лепечущего о творческих планах, вспоминающего о ребятах. Не хотелось упускать из виду его отверженное желание залечить все мои раны, утихомирить внутренний шторм, уберечь душу у своего причала. Но всего этого оказалось недостаточно. Поутру чары развеялись, оставляя по себе болезненное послевкусие, и уже сидя на чемоданах, краем глаза замечая перевернутую Булаткиным рамку, с фотографией из нашего с Сашей личного архива, я не смогла. Не смогла ответить на молящее “я люблю тебя” взаимностью. Всё, о чём я действительно мечтала все эти годы кануло в лету в силу моей слабости, благодарности, да чёрт возьми, настоящей дурости. Он смотрел на меня так больно и в тоже время понимающе. С такой надеждой и в тоже время с благодарностью. Его вкус, оставшейся на губах, солёно горчил, но от этого становился только нужней и слаще. Он не унес меня силой, а хотелось бы. Он оставил за мной право выбора, как всегда, а я осталась одна в пустой и, вмиг ставшей морозной квартире, так и не сумев рассказать ему про ребенка и признаться, что не хочу ломать ему жизнь своим бесплодием, но всегда буду, молча, его любить.

- Он знает о нас? - Нет, ты что. В этой истории хватает разбитых сердец.

Наматывая очередной круг по квартире, слышу, как в небо со свистом вздымается самолёт, и не удерживаюсь от рваного выдоха и влажных дорожек по щекам. Мне холодно от сквозняка, что избавляет обитель от твоего запаха, мне горько от твоего мятного вкуса на кончике языка и, к вечеру я устаю принимать душ и чистить зубы, подобно помешанной. Я просто слишком сильно… люблю тебя?

- Я люблю тебя. - Прости меня.

Скрип двери, заставший меня вечером, скрутившейся в плед и дрожащей, как осиновый лист, от удушающих, неконтролируемых слёз, не оставляет мне надежды на то, что это ты. Не оборачиваясь, я понимаю, что квартиру застилает чужой запах, а по паркету шлёпают тяжелые тапки. - Яна? С тобой всё нормально? Ты плакала? Шморгаю носом, оборачиваясь на обеспокоенный голос и вынуждено растягиваю губы в улыбке, тут же не удерживаясь от нового потока слёз. Твой след всё ещё саднит. - Что это? Что с тобой? - Всё нормально, я просто простыла. Это от температуры. Вру уже по инерции, по привычке, затягивая его в обманчивые объятия и не чувствуя ровным счётом ничего. От него всегда приходиться что-то скрывать. - Ну, конечно, ты бы ещё шире окна пооткрывала, - он по-доброму теребит мои волосы, а потом быстро исправляет ситуацию, и оповещая меня о том, что сделает чай, уходит на кухню. Какими бы хорошими чертами он не обладал, пожалеть человека, постараться понять его боль - ему чуждо. У него критически рациональный склад ума. Новости, которые он пытается до меня донести, проносятся мимо, меня клонит в сон и я, действительно, ощущаю, как меня охватывает жар. Спустя несколько минут отпускает, и я с удовольствием и искренней благодарностью пью слишком приторный малиновый чай. Видеть его настолько воодушевленным и заботящимся непривычно, но Саша больше не задает вопросов и это не может не радовать, ведь я всё ещё не могу избавиться от навязчивого аромата на себе. Мне больно. Когда рассудок более-менее светлеет, я начинаю ощущать опору в виде мужественного плеча рядом. Пытаюсь смириться со своим выбором, но всё ещё чувствую себя омерзительно. Я не запоминаю моменты. Всё время, которое мы проводим, молча, валяясь в кровати, или когда он пытается о чём-то шутить, я не реагирую. Мне никак рядом с ним, обыденно и до жути пусто. Я чувствую, как превращаюсь в куклу, ровно также, как годы назад, теряя самое дорогое. Как замирает сердце и дыхание становится почти незаметным, безжизненным и я никак не могу отреагировать на то, что счастливо сообщает мне жених: - Яна, ты слышишь меня, ты здорова! У нас будут дети!

И то, что должно вознести до небес оставляет меня в дураках.

Влюблённая дура, проводившая очередную слёзную ночь в туалете, силой глотая всхлипы и, сквозь пелену печатая ответ на долгожданное, судьбоносное сообщение.

Мама Е: "Доченька, я знаю, что вы с Йогуртом виделись. Пожалуйста, позвони мне. Нельзя больше так терзать себя" Яна: "Мамочка, я всё понимаю. Завтра первым же рейсом вылетаю к вам. Очень соскучилась"

-Но, Яна, я люблю тебя. -Прости меня, Саша.

***

на чьих-то ладонях не уместить зерна, на твоих ключицах держится чертов мир. хочу ли я говорить?- знаешь, едва. но вижу тебя- сразу прямой эфир. скорее нет, радиовещание из души, этакая эфемерность счастливых нас. так спокоен, зануден, коплю гроши, и вдруг ты- хохочущий дисбаланс. вот теперь эмоций сплошной расход. я: транжира, мужик-рубаха. раньше улыбнуться- как за грехи, а сейчас закатываюсь без страха. и живу, встречая как друга день, и пишу, будто под лопатками два крыла. даже спать теперь, жадно, паскудно, лень, потому что глупо так, без тебя. это временность, данность, адовый труд. я лежу теперь не на всю кровать. ты давай скорее, тебя здесь ждут. чтобы правильно, целостно засыпать. Неизвестный автор

Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.