Огневиски

      — Оох, Джейми! — Ты смеёшься, сопишь и тычешься носом мне в шею. Как обычно: сливочное пиво, сливочное-пиво-и-огневиски, огневиски… в комнате становится жарко и всё время пробивает на глупое хихиканье. За окном — красно-оранжевые солнечные лучи, ещё пара часов, и начнётся новый день, а мы уже так набрались… с другой стороны — как не набраться, если родители в кои-то веки уехали в Лондон и будут только завтра?.. Завтра… Но ты не даёшь мне додумать:       — Слушай, Сохатый, я так и не понял, что там с Лунатиком? — Когда ты выпьешь, ты всё время задаёшь одни и те же вопросы, неважно, сколько раз я уже отвечал на них.       — Он…— Я открываю рот, чтобы в очередной раз повторить насчёт последнего полнолуния и обязательного осмотра, но ты, кажется, уже забыл, о чём спрашивал, твоё внимание привлекла последняя застёгнутая пуговица на моей рубашке.       — Эээй, Джейми! — заплетающимся языком произносишь ты. — А чего это ты застёгнутый до сих пор?       Ты начинаешь возиться с пуговицей, но пальцы плохо тебя слушаются.       Я делаю очередной глоток огневиски — не то, чтобы сильно хотелось, но я ведь не дам тебе перепить себя?.. Твои волосы щекочут кожу, ты что-то бормочешь, тихонько ругаешься, обдавая горячим дыханием. Охх, кажется, там была одна из тех точек, при прикосновении к которым начинает свербеть где-то в районе поясницы — послушное рефлексам тело мгновенно выгибается дугой, в носу щиплет, как от шипучки, и в голове как будто лопаются маленькие пузырьки… меня неудержимо тянет смеяться, чёрт, сейчас не выдержу! Ты заканчиваешь воевать с пуговицей и распахиваешь рубашку, а затем два события происходят одновременно: я таки начинаю ржать, в то время как ты неожиданно лижешь меня в грудь. От этого становится ещё щекотнее.       — С-с-с-ириус-с-с-с! Н-ну ты с-с-с-об-б-бака! — Я уже просто покатываюсь со смеху, а ты, хитро улыбнувшись, вопишь:       — Что и требовалось доказать! — И валишь меня на кровать.       Минут двадцать проходит в смеховой истерике, во время которой я окончательно лишаюсь рубашки и возможности встать, так как ты с комфортом устроился на мне верхом и теперь самозабвенно вылизываешь шею.       Лениво:       — Бродяга…       — Ммммм….рогоносец…       — С чего это?! Я не…       — Ммммм, в смысле, Олень, Сохатый…       — Успокоил…       — …       Хихикнуть, последний всплеск:       — Слышь… а что ты делаешь?..       — Не нравится?       — Да нет… интересно просто…       — Кинь огневиски…       — Тебе ближе…       — Нууу, я занят…       — Лентяй! — Потрепать по голове, потянуться за бутылкой. — На.       — О, ммммм, спасибо! Себе? — Скорее утверждение, чем вопрос, тянусь за своей недопитой. — На брудершафт?       — Если дашь мне сесть…       — А я не держу!       (Лукавые искорки в глазах.)       Садимся. Вернее, перемещаемся в пространстве — теперь ты сидишь у меня на коленях, повернувшись ко мне лицом.       — На брудершафт!       Мы скрещиваем руки и пьём до дна.       Ты наклоняешься, чтобы опустить пустые бутылки на пол, я подхватываю тебя — упадёшь ведь! — но ты и сам успеваешь обнять меня за плечи, хмыкнув при этом «ловец!».       Ты совсем близко. Глаза, возбуждённо блестящие от выпитого. Приоткрытые губы.       — Тебе всё ещё интересно?..       — А?.. Э?..       (Кажется, я слишком на тебя засмотрелся.)       — Нууу… почему я тебя…       — Да нет… — Пожимаю плечами, улыбаюсь. По-моему, я понял…       — Вот и лады, — ты поудобней устраиваешься у меня на коленях, потому вдруг резко наклоняешься — настолько резко, что мы снова падаем на кровать. Шепчешь мне в ухо:       — Просто хотел узнать, каков ты на вкус…       — Узнал? — Тепло разливается по телу, закрыть глаза, наслаждаться свободой, молодостью, близостью…       — Узнал…       — И?..       Голос понижается до хриплого заговорщического шёпота:       — Огневиски…       А потом — дыхание у меня на губах, и поцелуй так же естественен, как этот летний вечер, что почти перешёл в ночь…       Удивлённое:       — И здесь!       Ленивое:       — Что?..       Жаркое. Хмельное:       — Огневиски…       Блаженное:       — Алкоголик…              Этой ночью мы больше не притрагиваемся к бутылкам.