И без плаща я свой покину дом

Прошло почти два с половиной года с того момента, когда я, Флавия де Люс, в последний раз стояла на носу корабля, плывущего по неспокойной воде в далекую Канаду, и вот я снова на шаткой палубе — подставляю ветру застывшие пальцы и время от времени слизываю с губ соленые капли. Надо сказать, я едва ли не впервые в жизни чувствую себя слишком отрешенной и расстроенной, чтобы размышлять о входящих в состав морской воды химических соединениях. И слишком взрослой, чтобы воображать себя предводителем пиратов — два с половиной года назад, будьте уверены, я не удержалась бы от такого соблазна, если бы не соседство с четой Рейнсмит, моими отвратительными провожатыми. Но довольно об этой парочке. В кармане моего жакета лежит письмо, адресованное мисс Фолторн, директрисе женской академии мисс Бодикот, и я — снова впервые в жизни — была настолько подавлена и разбита, когда приняла его из рук тетушки Фелисити, что даже не нашла в себе сил ознакомиться с его содержанием, хотя еще в раннем детстве достигла виртуозного мастерства в незаметном вскрытии конвертов из любых видов бумаги. В конце концов, странно было бы не владеть подобными навыками, имея в то же время двух старших сестриц, больше похожих на исчадий ада, чем на барышень из хорошей семьи. Фели и Даффи. Как же я скучаю по ним и как же их ненавижу. Стоило только случиться всему, что случилось, как обе они покинули наш дом, опустошенный и мрачный. Фели незаметно и без лишнего шума обвенчалась с Дитером, и молодожены уехали в одно из отдаленных графств, где Дитер получил место учителя в школе для мальчиков. Фели планирует преподавать там же музыку и пение. Интересно было бы увидеть мою напыщенную сестрицу скромной учительницей, но, боюсь, я буду лишена этого удовольствия и не знаю, удастся ли мне навестить семью Шранц в ближайший год. Что касается Даффи, то она, продемонстрировав блестящие познания в области мировой литературы, была принята в Оксфорд и уже приступила к учебе, а кто-то из нашей отдаленной родни позаботился об издержках. Преподаватели пророчат ей великолепное будущее. Но довольно и об этом. В свой первый приезд мне пришлось покинуть академию мисс Бодикот при обстоятельствах столь странных и неоднозначных, что мне не хочется упоминать о них лишний раз, и, боюсь, я не так уж и рада оказаться там снова. Тетушке Фелисити понадобилось все ее влияние для того, чтобы завести разговор о моем возвращении в ряды учениц, и, хотя она ни разу об этом не обмолвилась, тот странный взгляд, которым она проводила меня на пороге Букшоу, выдал многое. «Ты должна быть серьезной, Флавия. На твоих плечах отныне лежит тяжелый груз», — это было единственным, что она сказала мне на прощание. И теперь мне действительно придется быть серьезной. У меня нет другого выбора. Впереди меня ждут годы учебы — однообразные долгие годы в мрачном сыром здании, в котором когда-то ютились богомольцы, и я не буду честна сама с собой, если скажу, что знаю, какое будущее мне уготовано. Я не рассчитываю обрести друзей и надеюсь лишь на то, что безнадежную серость учения скрасит близость таких замечательных вещей, как спектрофотометр и электронный микроскоп. О, сколько восхитительных часов я рассчитывала провести над ними в свой первый приезд, и как напрасны были мои надежды!.. Но годы, какими бы они ни были, пройдут и растворятся в прошлом, оставив на мне свои следы. Мне будет восемнадцать, когда я вернусь, — а я вернусь, и сойду с корабля, и сяду в поезд, и длинный лязгающий состав привезет меня из Лондона в Букшоу. Я думаю об этом, стоя на ледяном ветру, и почему-то мне ужасно хочется, чтобы это случилось зимой, в канун Рождества. Я представляю, как, никого не предупредив о своем прибытии, пройду по глубоким сугробам, кутаясь в пальто, и внутри у меня все дрогнет, оборвется и рухнет вниз, когда за старыми деревьями я увижу заснеженный край крыши и единственный огонек в окне второго этажа. Я подкрадусь к черному ходу и постучу, прислушиваясь к движениям в глухом нутре старого, давным-давно пришедшего в запустение дома. После короткой тишины я услышу скрип лестницы и медленные шаги. Раз и навсегда уставший, до срока поседевший человек, в чьих серых глазах временами перекатываются волны некогда пережитого ужаса, откроет мне дверь. Я войду, возьму его теплые ладони в свои, прижму к лицу и буду долго стоять, не в силах сдвинуться с места. Должно быть, в этот момент у меня потекут слезы. «Я знал, мисс Флавия, что вы придете», — без тени удивления скажет он. И даст мне свой носовой платок. *В качестве заглавия использована измененная строка из тридцать четвертого сонета Шекспира в переводе Маршака.