Единственная слабость.

Хватит плакать, милая. Мы разрушили все что могли разрушить и даже больше. Убери свои тонкие руки, мне тошно смотреть на них. Мне тошно чувствовать, как неловко, но цепко они хватают меня за шею. Хватит, убери, я не хочу лишний раз оставлять на них синяки или укусы своих острых зубов. Их и так там слишком много. Я наследил так, что уже не убрать. Ты молчишь и куришь свои кофейные сигареты. Никогда не понимал твоего пристрастия к этим вкусам. Вишня, кофе, ваниль, кокос. Я даже не видел таких, а ты достаешь каждый раз новые. Думаю, твои поставщики знают твои вкусы лучше меня. Думаю, они знают тебя в принципе лучше меня. Или не знают совсем. Эти две крайности не дают мне покоя. Я устал. Устал так сильно что голос сипит и глаза горят красными капиллярами который день. Дым ползает по комнате, а мы не знаем, что делать. Мы сделали все что могли. Мы забили косяк, мы трахались в любимых позах, мы кричали, срывая голос, когда ты в который раз нашла сообщения шлюх в моём телефоне. Ты кричишь и бьешь меня, а я смеюсь и хватаю тебя за тонкие запястья, целуя твои вены. Ты шипишь и вырываешься, в конечном счёте сдаваясь и все мне прощая. Потому что я все прощаю тебе. Я смеюсь тебе в губы и выдыхаю что-то на грани хочу и ненавижу тебе в лицо. Ты щуришься и шипишь. Тебе тяжело со мной, я знаю милая, я знаю. Но с тобой не проще. Все твоё тело кричит обо дном. Ты опять ищешь сообщенья шлюх пока сплю. Ты опять бесишься так, что готова плеваться ядом. И, хотя мы ещё вместе, мы оба знаем, что все закончится. Закончится раз и навсегда. Например, в одно холодное утро, ты прочитаешь сообщение от меня, и я надеюсь, что что-то польется из твоих глаз. Я так надеюсь на это, ведь ты, моя сильная, моя независимая, моя холодная леди никогда не показывала слабости. А может и показывать было нечего. Мне всегда казалось ты родилась такой. Жёсткой, холодной, черствой, несгибаемо сильной. Оглушающе сильной, что иной раз я сбегал от тебя к шлюхам, к кому-то, кто мог согреть, где я мог увидеть мягкость на лице, а не только насмешку и оскал твоего пусть и красивого, но такого язвительного лица. С ними я грелся, забывался, но все равно вспоминал и лицо твоё вставало перед моими глазами, только твои алые волосы обжигали всполохами мое сознание и только твои стоны я слышал, только тебя чувствовал, даже в пьяном угаре с очередной безликой девкой. Набей татуировку, как давно хотела, у себя на груди, в том месте, где у людей сердце. В том месте, где у тебя только огромная, зияющая пустота. Набей татуировку с моими инициалами, чтобы смотреть и вспоминать, что я был там, я заглянул в твою темную бездну и ужаснулся, прибавил себе седые волосы. Между нами не было любви. Я, любивший давно, и к счастью не тебя моя милая, все же не забуду. Я буду помнить все, как напоминание, что таких женщин нужно обходить десятой дорогой. Я женюсь когда-нибудь, и она будет совсем не такой как ты. Я не позволю себе искать тебя в чьих-то лицах. У меня будут дети и я не буду жалеть, что они не от тебя. Я буду помнить, но не буду вспоминать, уж извини, моя милая. Ты выслушаешь это все и как умеешь молча пожмешь плечами, ни на секунду не меняя своего извечного насмешливого выражения такого обманчиво милого лица. Но я надеюсь, я хочу, я желаю тебе задохнуться от боли, когда ты поймёшь, что уже конец. Я не люблю тебя, и пожалуй это главный подарок судьбы. Прикасайся к черным буквам на груди, пусть их видят другие, которые будут раздевать тебя, а ты будешь смеяться, смеяться, смеяться… Ведь ты не умеешь плакать, Карин. И, пожалуй, это твоя единственная слабость.