reel around the fountain

Джон ненавидит море. В основном из-за накатывающей и мучающей часами тошноты (впервые он узнал это ощущение в свои шесть лет, пообедав на палубе - это-то и стало роковой ошибкой). Однако есть кое-что еще: это бесконечная глубокая серая пустота моря, которую невозможно осознать, просто постояв на пляже. Это напрягает, причем настолько, что он едва ли не был готов отменить всю поездку, узнав, что в этом всем будет каким-то образом задействована лодка. Именно это, господа, и происходит в голове Джона Леннона утром четверга. Хотя Пола, кажется, совсем ничего не беспокоит. Только они двое находятся на нижней палубе парома, Джон валяется на скамейке с книгой, Пол же стоит, опершись на перила, в двадцати метрах под которыми пенится море. Близится ноябрь, и температура неумолимо падает, отчего кончик его носа покраснел, несмотря на несколько слоев одежды всех сортов. Он, кажется, знает как развлечь самого себя, отступая на пару шагов назад каждый раз, когда брызги ледяной морской воды достают до оградки, и смеясь, как будто впервые что-то открывший для себя ребенок. Джону даже интересно, бывал ли тот когда-нибудь раньше на лодке. Видимо, нет. "Думаешь, сколько еще осталось?", спрашивает Пол, отвернувшись от ограждения и засовывая руки в свои карманы. Вообще-то обычно именно Джона раздражают те ситуации, когда приходится долгое время сидеть на одном и том же месте, но они плывут уже почти три часа, так что даже обычно невозмутимо спокойный Пол начинает немного нервничать. "Не знаю", отвечает Джон, свешивая на пол ноги и потягиваясь, когда Пол присаживается рядом с ним - с широко раскрытыми глазами, и выглядящий немного удивленным, видимо, из-за сильного ветра. "Где-то может с полчаса еще, наверное?" "Ну и хорошо. Уже тошнит от моря", говорит Пол, кладя свою голову Джону на плечо. Тот на всякий случай оборачивается по сторонам, даже не особо задумываясь - поскольку в его понимании это обязательно. Хотя самому Полу до этого нет никакого дела - если бы ему захотелось поцеловать Джона на людях, он бы просто взял и сделал это, потому что давно наплевал на то, кто и что может подумать. Джона это больше не удивляет, хотя теперь он немного завидует такой непосредственности. Пол зажигает сигарету, немного неуклюже из-за перчаток, и придерживает ее для Джона, чтобы тот сделал затяжку. "Что читаешь?" "Лолита", отвечает Джон, выпуская дым, и немного усмехается. "И с каких это пор тебе интересно, что я читаю?" "С этих пор", отвечает Пол, изображая искреннее возмущение. Ему это не идет, а делает скорее похожим на злого щенка, заставляя Джона снова улыбнуться. "Это которая про педофила, что-ли? Я конечно знал, что ты немного со странностями, но это даже для тебя чересчур". "Он не педофил", отвечает Джон, вздыхая. У него уже был разговор на этот счет с Мими, поймавшей его за чтением. Она первым же делом начала истерично доказывать свою точку зрения, дав понять, что не потерпит подобной литературы в своем доме, так что Джону пришлось запрятать книгу куда подальше, чтобы потом взять ее с собой в поездку. Главного героя же она назвала извращенцем, и при упоминании этого слова Джон едва не поморщился. Он потратил целый год, если не больше, повторяя это слово в своей голове каждую ночь перед сном, будто это это могло как-то поменять его значение. "Он заблудшая душа". Пол даже не пытается сдержать смешок. "Да тебе бы стихи писать". Спустя пятнадцать минут, или что-то около того, предсказание Джона сбывается, и на горизонте появляется размытый вдали берег Франции. Пол, вновь странно восторженный всем происходящим, тащит Джона в порт с таким нетерпением, что они едва не забывают свои чемоданы на борту. Хотя тот, впрочем, не жалуется; еще немного, и морская болезнь дала бы о себе знать. Франция в самом деле не особенно отличается от Англии. Джон уже был здесь несколько раз, и остался разочарован, пожалуй, абсолютно всем. Их пляжи точно такие же холодные и ветреные, как Брайтон, Блэкпул, или что-нибудь еще в этом роде, только лишь с поправкой на обилие непонятного мурлычащего языка и багетов. Единственным приятным плюсом была разве что дешевая выпивка, на которую не налагалась пошлина. Однако как бы то ни было, Пол в любом случае чувствовал себя на седьмом небе от счастья, решив немного побродить по маленькому портовому городку, прежде чем ехать автостопом до Парижа. "Ты по-французски говоришь лучше чем я", говорит Пол, пока они идут по выложенной брусчаткой улице, стены каждого здания на которой увешаны деревянными табличками; в Англии бы это выглядело совсем не к месту, здесь же - в самый раз. "Переведи что-нибудь, будет романтично". "Я учил французский пять лет в школе, половину которых проспал", говорит Джон, прищуриваясь к каждой табличке, но перед глазами все расплывается. "Да и я забыл очки, как видишь". "Ну что ж, сам виноват", отвечает Пол, драматично вздыхая и скрещивая руки на груди. "Я тебе говорю, когда все нормальные девчонки приезжают во Францию, их парни разглагольствуют на чистом французском, а ты мне еще даже предложение под Эйфелевой башней не сделал." От факта, что Пол, видимо, забыл, что не является капризной девочкой-подростком, Джон едва сдерживает истерический хохот, но его сдавленный смех только распаляет воображение Пола. Он может быть неплохим актером, когда дело доходит до этого, и озлобленный взгляд, которым он одаривает Джона, наверняка заставил бы любого другого парня бежать куда подальше. "Так вот, нюня", говорит Джон, пытаясь сохранять невозмутимое выражение лица, хотя и наигранное раздражение Пола заставляет промелькнуть небольшую улыбочку. "За все это несчастное фиаско я плачу из своего кармана. Поэтому, знаешь, я требую хотя бы немного уважения". "Я тебе покажу уважение", тихо говорит Пол, глядя себе под ноги, после чего они оба заходятся смехом над искренним идиотизмом всей ситуации, пока пожилые француженки шепчутся о них из-за своих прилавков. Джону даже интересно, как бы они негодовали, узнав, насколько их небольшая постановка близка к действительности. - Они наконец-то оказываются на дороге в Париж, после "небольшого введения в культуру", для которого в понимании Пола было необходимо обшарить все магазинчики города, продающие буквально все что угодно: от дорогих сыров и дурацких сувениров, до какого-то безумного австрийского порно. Пол настоял на том, чтобы позавтракать на пляже, поскольку этого требовала его невообразимо тонкая романтическая душа, и хотя Джон над ним подтрунивал, называя неженкой, для него эта часть дня, по секрету, была лучшей. Наблюдать за тем, как Пол смеется, с порозовевшими обветрившимися щеками, уткнувшийся в высоко задранный воротник своей куртки, было одним из тех моментов, что Джон сохраняет в особую папочку в своей голове, специально для этого отведенную. После двадцати минут ожидания на обочине оживленного шоссе с нелепыми шляпами-котелками на голове и жалкими пожитками в виде двух сумок, их наконец-то кто-то подбирает. Этим кем-то оказывается немецкий дальнобойщик и его сидящий на пассажирском сидении товарищ, оба напоминающие водителей из доков, что кидаются пустыми бутылками в малолетних воришек. Джон замечает то, как щеки Пола заметно побледнели, пока он сам пытался как-то объяснится на ломанном немецком. Кузов грузовика весь под завязку обставлен картонными коробками с какими-то немецкими каракулями на них: основном внутри лежат фрукты и еще что-то съедобное, хотя Джон уверен, что где-то тут наверняка запрятана парочка трупов. Пол облокачивается на ящик, что заполнен киршен, что, кажется, означает или вишни, или церкви. Скорее всего, видимо, первое. "Как думаешь, к утру мы будем в Париже?", говорит Пол, кладя голову на коробку и вытягивая свои длинные ноги. Очередной раз он игнорирует тот факт, что и по французскому, и по географии Джон имел слабенькую тройку. "Ну учитывая что у них теперь еще и вес твоей задницы на борту, то нет." "Заткнись", говорит Пол, лениво улыбаясь. "Боже, и стоило ради этого вставать в четыре часа утра?", жалуется он сквозь зевок, отчего Джон вспоминает, что и сам устал не меньше, хотя сейчас всего пять часов вечера. Монотонный гул мотора и ровный асфальт шоссе никак не способствуют бодрствованию, так что небольшой сон совсем не помешает. Он придерживает лацкан куртки для Пола, что благодарно ныряет под него, зарываясь в своей странной манере, будто пытается залезть Джону под кожу. "Пиздецки холодно". Пол согласно кивает, хмыкнув, хотя и звучит он скорее довольно, чем как бы то ни было еще. "Лучше бы мы поехали в Испанию". "Да ну, там слишком много групп мариачи*. Терпеть не могу мариачи." "Это вообще-то в Мексике, придурок." Пол слегка усмехается и снова зевает с закрытыми глазами, отчего Джон едва сдерживается, чтобы не прижать его к стене и зацеловать прямо тут, или что-нибудь вроде того. "Да один хрен. Что те, что другие не могут в футбол." Спустя какое-то время маленькая полоска света, что пробивалась в щель под дверью грузовика, исчезает, и Пол спит на Джоновом плече, с немного приоткрытым ртом и совершенно неподвижными руками, не возясь и не постукивая пальцами, как это обычно бывает. Песня Джина Винсента играет у Джона в голове, пока он, полусонный, слушает звуки спокойного дыхания Пола, а из кабины водителя доносятся тихие смешки. Уже стемнело, и воздух становится кусуче-холодным, хотя будучи завернутым в куртку, под которой к тебе теплой щекой прижимается Пол, это совсем не так плохо.