Белая голубка

На улице был чудесный, теплый и солнечный день. Элизабет всегда любила март, когда совсем еще юная после спячки природа кажется ярче и прекрасней всего. Но в этот мартовский день Бетси не гуляла с детьми и не смотрела в окно. Это было тринадцатое марта, тысяча восемьсот четырнадцатого года от рождения Христова, и в этот день умирала её сестра. С самого утра дом словно бы начал пахнуть смертью, так что Элизабет не отходила от Анжелики ни на минуту, тем более, что Джон опять уехал куда-то по делам — далеко и надолго. Что Элизабет знала точно, успев за последние десять лет множество раз испытать на себе дыхание смерти столь близкое и страшное, что хотелось кричать — что смерти не надо бояться. Что умирающему человеку вовсе не нужны твои слезы, что ему нужна твоя улыбка — и она улыбалась. И они с Анжеликой, конечно же, разговаривали. Предавались воспоминаниям и хотя Анжелика периодически жмурила глаза и громко выдыхала, так, словно бы душа из нее уходит по кусочку, они обе притворялись, что это не происходит. - Бетси, дорогая, пока я еще не умерла, я должна тебе кое-что сказать, - наконец произнесла Анжелика и попыталась сесть на кровати. Элизабет придержала её рукой. - Ты вроде бы никогда не испытывала трудностей в том, чтобы говорить лежа, - засмеялась она, но Анжелика осталась серьезной и через несколько попыток все-таки села. - Я просто должна смотреть тебе в глаза, пока говорю это. Понимаешь, это об Александре. Я... Я... - Анжелика закашлялась, так что Бетси придержала ее. - Ты была влюблена в него, да? Я знаю. Я всегда знала, - сказала Элизабет так просто, словно они обсуждали погоду за окном, или детскую шалость, - Я имею ввиду — я могла быть очень наивной, но не глупой же. Вы смотрели друг на друга так, как будто вы оба долго были в путешествии и наконец-то попали домой. - Мне жаль, Бетси, но я не могла ничего с этим поделать, - Анжелика теперь сама пыталась спрятать глаза. - Но ты сделала. Ведь в итоге фамилия Гамильтон — моя, - улыбнулась Элайза и подняла голову, глядя в потолок. Анжелика моментально считала этот жест — так сестра обычно делала, чтобы не плакать. - Лучше бы эта фамилия не принадлежала ни одной из нас, - пробурчала Анжелика и Элайза вновь улыбнулась. Она опустила голову и по ее до необыкновения отбеленной косметикой щеке пробежала слеза, оставляя мокрую дорожку, тут же становящуюся невидимой. - Возможно. Знаешь, однажды, я даже очень приревновала. Помнишь, когда тем летом ты появилась у нас в доме, да? Александр, когда увидел тебя, все что он смог выдавить — это «привет». Александр! Да он сто страниц писал о... - Бетти закашлялась, - А увидев тебя только просипел «привет» и начал улыбаться, как блаженный. - Правда? - Анжелика засмеялась дребезжащим смехом, как слегка разбитый колокольчик. - Правда! И мне даже обидно стало — от меня он никогда так дар речи не терял. Но в конце концов, ты всегда была самой красивой из нас, так что это не удивительно. - Бетси, дорогая, - Анжелика положила руку на плечо сестры и слегка навалилась на нее, - Никогда не сравнивай красоту людей. Люди разные — для кого-то я всегда была уродиной, а ты — похожей на греческую богиню. - Голой? Обе сестры рассмеялись и обнялись. - Так или иначе, Элизабет, я хочу, чтобы ты знала и помнила это всегда и передала это на поколения вперед. Мужчины — это мужчины. Мы можем любить их и обязаны это делать. Но нет на свете ни одной силы, ни одной любви сильнее, чем сестринская. Я умру, как умерла Пегги, но наша любовь останется с тобой. Не знаю даже, куда я попаду за то, что возжелала чужого мужа, но одно я знаю точно — ты всегда для меня была тем человеком, каким я хотела бы быть. Когда тебе будет тяжело — а тебе будет — всегда помни, что бы ты ни натворила в жизни, я буду гордиться тобой. Потому что ты — моя маленькая птичка, Бетси, - Анжелика бессильно свалилась на кровать и закрыла глаза. Элизабет же прижала свои губы к её лбу, становящемуся холодным. - Ну, в добрый путь, дорогая. Кто-то же должен разнимать Александра и Томаса на том свете, - дрожащим голосом сказала она, и Анжелика улыбнулась. А потом выдохнула — последний раз в своей жизни. И еще годы спустя, всякий раз, когда было тяжело, когда казалось, что ноша, что несет Элизабет совсем неподъемна — она приходила к могиле своей сестры и просто сидела рядом с ней на скамейке. И всякий раз она видела там белую голубку — вполне возможно, это были разные голубки всякий раз. А через сорок лет, когда пришла пора и Элизабет уйти на покой такая голубка влетела в окно и чинно уселась на спинку кровати. Что-то курлыкнув, она нетерпеливо стукнула клювом по стене, потом пролетела круг по комнате, уселась в окне и, еще раз курлыкнув, улетела в небо. И Элизабет могла бы поклясться чем угодно, что почти услышала в курлыканьи голубки «Пойдем, Бетси. Мы ждем тебя». Было это или не было — вряд ли кто-то узнает, но Элизабет умирала спокойно — в конце концов, если ее ждут, то постель явно застелили.