Она

Каждое утро она бегала по квартире впопыхах собирая вещи. Они могли оказаться где угодно: на кухне, на люстре, в ванной у мойки, под кроватью. Она никогда не утруждала себя аккуратностью и уборкой. В доме царило то, что называют творческим беспорядком. По крайней мере она так говорила? старательно подкрашивая тушью ресницы у большого зеркала в коридоре. Она всё время смеялась. Бежала с бутербродом во рту, на ходу завязывая хвост, сбивая бёдрами все углы подряд. Надевала свои любимые коричневые сапоги. Хватала плащ и вылетала в подъезд не забывая обернуться и послать воздушный поцелуй на самом пороге. Она уходила, а в квартире оставался едва уловимый запах её цветочных духов. Поразительно лёгких и таких родных. В этой квартире всегда светло. Не что не препятствует солнечному свету свободно проникать внутрь. Гулять по комнатам, трогать предметы. Здесь всегда играет музыка. Блюз, лёгкий рок и классические композиции звучали в каждом углу, разгоняя тьму, ускользнувшую от света. На кухне запах кофе перебивает все остальные. Здесь его варят слишком часто. Она делает это постоянно. Стоит у любимой кофеварки напевая неуловимую мелодию и наблюдая, как чашечка постепенно наполняется. Она пила его не зависимо от времени суток. Пила, просто тогда, когда ей этого хотелось. Никогда не сидела на диетах и с удовольствие сидя на стуле с ногами уплетала пирожные, приобретённые в пекарне внизу. Полки кухонного гарнитура были завалены засушенными ароматными травами. Чай она любила ничуть не меньше кофеина и не упускала добавить в простой черный мелису или душицу. Драгоценный пуэр занимал в её жизни и полке особое место. Она говорила, что он помогает от всех болезней и бед. Она говорила, что именно поэтому так долго жили монахи. И улыбается. Никто никогда не видел её плачущей или хотя бы просто грустной. Она говорит: то что должно случится, случается. Она живёт моментом и никогда не оборачивается. Она ходит чуть подпрыгивая аргументируя это тем, что нужно двигаться быстрее, ведь время идёт вперёд. Она улыбается старухам у подъезда, грубиянам в автобусе, тем, кто наступил ей на ногу, тем, кто случайно её толкнул. Наверное, она была доброй. Да, должно быть очень доброй. Так все говорили. У неё не было врагов. Все её любили. Она всё время принимала гостей и никогда не сажала за стол. Она говорила, что люди сами могут найти своё место. Она спрашивала: «Разве дом их кто-то угощает и рассаживает?» И начинала смеяться. Так что все всегда сами берут чашки наливают чай и садятся туда где им удобно. Может на стул, погребённый под альбомами и журналами, должно быть еще с того года или вовсе на пол, ну пушистый ковёр или удобную маленькую подушечку в углу. А мне оставалось только наблюдать. Все говорили, что мне повезло. Такая умница и красавица рядом и это действительно было так. Мне чертовски повезло. Повезло ровно настолько насколько я её любил. А когда я задавал ей вопрос чтобы узнать о её чувствах ко мне она только улыбалась трепала по волосам и заливалась хохотом, так что я совсем забывал, о чем спрашивал. Она была везде и нигде одновременно. Каждое утро она уходила на работу. Она никогда не возмущалась и не ныла по этому поводу, не старалась понежиться в постели подольше, а сразу выскакивала из под одеяла, довольно шумно непременно меня будя, ступала ногами на холодный пол и бежала в ванную. Она не заводила будильник. Он был ей не нужен. Она захлопывала дверь и оставляла после себя пустоту и тишину. Шум возвращался вместе с ней вечером, когда дверь снова распахивалась, и она вваливалась внутрь иногда одна иногда в компании. Она всегда возвращалась, хотя иногда мне казалось, что её просто унесёт куда подальше встречным ветром. Я не дарил ей цветов. Она говорила, что лучше пусть они растут себе, а не умирают в вазе. Ей и не нужно было ухаживание. Просто что бы кто-то был рядом, в некоторые минуты. Я знал, что она не навсегда со мной. Я очень боялся её потерять. Она подбирала на улице бродячих кошек и выхаживала, после сдавая на руки. Каждая собака в округе была от неё в восторге. Стоило ей появиться как они подбегали и начинали лизать ей руки приветливо маша хвостами. А она снова и снова смеялась. Местные дети сами угощали её конфетами и приглашали в игру и она довольно часто соглашалась. Иногда в её голову попадали самые невероятные идеи и авантюры. Она могла разбудить меня ночью крича что-то типа: «Свободу животным им не место в зоопарках!» Тогда она хотела вызволить зверей из клеток. И я поплёлся за ней ничем не отличаясь от тех собак, что лизали ей руки. К счастью нас чуть не поймала полиция, когда мы открывали клетку с ламами. Ели унесли тогда ноги. Приходила она и приходили яркие краски, радость. Приходила жизнь. Она всегда возвращалась. Однажды она вернулась с работы, и я её не узнал. Такой неправдоподобной она мне казалась. В всегда светящихся глазах словно погасли искры, на губах, о Господи, не было привычной улыбки. Она зашла тихо, совершенно одна и смотря в пол. Я спросил, что случилось, но она не ответила. Прошла на балкон и опираясь на перила закурила. Я никогда не видел её с сигаретами. Она вдыхала горький дым, с явным удовольствием и выдыхала его колечки ничуть не смущенная данным обстоятельством. Я смотрел на неё и не мог узнать. Она словно стала старше на несколько лет. И тут она горько вдохнула поворачиваясь ко мне. - Всё когда-нибудь кончается, знаешь? Всё меняется, путается и очень глупо за это держаться. Так делают только глупцы. Я люблю жить так как хочу. Я люблю быть свободной. А потом она молча ушла в спальню, разделась и легла в кровать закутавшись в одеяле оставляя мне законный кусок. Мне ничего не оставалось, как лечь рядом, прижать её к себе и уснуть только после того как её дыхание выровнялось. Я всегда мог заснуть только после неё. В этот раз я засыпал с неясной тоской на сердце. А утром она словно ничего не произошло так же собиралась на работу, а я смотрел на неё прислонившись к косяку. Всё так же словил поцелуй. Теперь была моя очередь собираться. Я зашёл на кухню и внутри что-то очень больно хрустнуло. Оборвалось. На столе лежала записка. На ней были кофейные подтёки видно, она случайно плеснула на неё, когда завтракала. На ней было всего три слова. Три, грёбанных слова, которые хотят услышать так много людей: «Я люблю тебя». И тут я понял, что это конец. Понял, что этого никак нельзя было допустить. В тот вечер она не вернулась. И в следующий тоже.