Шаг навстречу

      Тут шумно, весело и многолюдно. У разбитых палаток с праздничной атрибутикой и сладостями толпилось множество народа, на небольшой сцене давали театральное представление в традиционных масках и нарядах, бамбуковые шесты были уже сплошь увиты разноцветными бумажками с написанными на них желаниями. Где-то играла инструментальная музыка, то и дело раздавался смех.       Ацуши тревожно, ни о каком веселье не шло и речи. Он напряженный и сосредоточенный, хотя и старался не показывать этого. Пока вроде бы получалось, еще никто не указал ему на излишне удрученное для праздника состояние. У каждого свои заботы, все увлечены и заинтересованы.       Они пришли на культурный летний фестиваль привычным для детективного агентства составом: Дазай, Куникида и, собственно, Ацуши. На них были, как положено, традиционные японские наряды: Куникида в светлом в полоску юката, Дазай – в бежево-песочном. Выглядели все так непривычно после долгих рабочих будней. Сам же Ацуши надел белое с растительным орнаментом снизу и на рукавах, и тоже чувствовал себя по-особенному, празднично, даже несмотря на настроение. Раньше ему не доводилось бывать на фестивале вот так, по-настоящему, а не наблюдая со стороны, мечтая однажды тоже причаститься. И вот, наконец он здесь. Столько всего хотелось сделать, успеть, попробовать, но вслед за настроением его, казалось, улетучилась и инициативность. Может, чуть позже попробует….       Пока компания успела только пройти по торговым рядам, где что только не предлагали, где вкусно пахло и от красок рябило в глаза. Возникла мысль, что не хватает, пожалуй, Кеки, которой тут также было бы очень интересно, но ее Дазай почему-то не стал приглашать, оставив работать. Как-то это неправильно, обидно, но Ацуши решил, что стоит довериться выбору старшего товарища и не возражал.       К тому же… вчера он звонил Акутагаве, звал его прийти на фестиваль. А этим двоим лучше лишний раз не пересекаться.       Разумеется, он понимал, что такое мероприятие его напарник наверняка посчитает для себя неподходящим. Он никогда не был ценителем праздников и старался держаться от них поодаль, даже сам как-то открыто проявлял презрение к Танабате – неинтересно, бессмысленно, глупо. И все же…       - Может быть, ты придешь? Там будет много интересного, – выказал надежду Ацуши, стараясь, чтобы голос звучал дружелюбно.       - Тигр, я не намерен заниматься подобными глупостями, - устало ответили ему по телефону.       На миг защипала обида, наверное, это чувствовалось по его голосу. Ацуши ощущал себя уязвленным – как глупо в его ситуации. Но Дазай сообщил, что Портовая Мафия в фестивале обязательно примет участие, потому он надеялся, что его напарник также явится.       И дело не только в этом. Они давно не виделись, а обстоятельства прошлой встречи были слишком противоречивыми и неприятными. Хотелось помириться. Хотелось наконец покончить с недомолвками и мелочными ссорами. Хотелось почувствовать ответное рвение, ощутить себя нужным. И вместе с тем приходило досадное понимание, сколь нереалистичной его затея выглядит даже для него самого.       Но это же Танабата, праздник любви, хочется верить в лучшее, надеяться, даже если это и глупо. Когда, как не сейчас? Почему бы не сейчас?       - Может быть, ты все же сможешь? – пересилив себя, проговорил он, стараясь держать голос беспечно-дружелюбным. – Мы так давно не виделись, и я подумал, что, возможно...       - Что встретиться и погулять на бессмысленном фестивале окажется хорошей затеей?       В лицо ударила краска. Кольнуло сожаление, заставившее сердце в груди болезненно сжаться. Что за идиот! Надеялся, ну конечно. Его после такого вообще всерьез никогда не воспримут. Знал же, ну конечно, все знал и понимал.       - Я… - Ацуши умолк, пережидая приступ обиды, не желая, чтобы она отобразилась в голосе, - да, пожалуй, ты прав. Это глупо.       Акутагава не отвечал. Оба умолкли, но не торопились класть трубки. Что-то оставалось недосказанным, важное, но с тем и болезненное. Что-то осознаваемое ими обоими. Может быть, даже нужное обоим.       «Если ты мне и сейчас откажешь, я больше не буду пытаться, - понял вдруг Ацуши, - я слишком устал от всего. Устал от таких отношений, устал от твоей холодности и зависимости от другого человека. Устал от того, что ничего для тебя не значу. Это последняя попытка. Была…»       - Ты признаешь, что твое приглашение – глупость? – послышался смешок. – Что-то новое.       Его едкость уже не достигала цели – Ацуши и без того было больно, но он ощущал себя настолько утомленным, что подобные мелочи казались пустяком.       - Я ведь уже сказал, если не хочешь – не приходи, - несколько отстраненно отозвался он. Помолчал немного, прежде чем добавить: - но я бы хотел, чтобы ты пришел. Хотел бы… провести с тобой время.       С этими словами и положил трубку, не став слушать ответ. Оставил себе надежду. На самом деле он не очень понимал, почему именно в этот раз он решил окончательно разобраться в их отношениях. Откуда вообще эта мысль – если не сегодня, то уже никогда?       Ответ лежал на поверхности, но увидеть его было трудно. Как всегда, когда речь шла о таких сложных вещах, как личные проблемы.       Просто их отношения были слишком сложными, слишком странными и в какой-то степени совершенно для Ацуши неприемлемыми. И если раньше он старался что-нибудь сделать, как-то это изменить, то в последнее время забросил эти попытки, упав в пассивное состояние меланхолии, уйдя с головой в работу.       Определенные проблемы у их дуэта повторялись с досадной стабильностью. Сперва Ацуши мирился с подобным, просто стараясь не лезть на запретную территорию, но со временем само ее наличие стало уязвлять. Держаться в стороне получалось все хуже, его все сильнее подтапливала обида, подступающая к горлу предательской горечью.       Он видел, как работают Соукоку – Дазай ведет, придумывает стратегию, и Чуя, хоть и возмущается беспрестанно, все же уступает и делает то, что от него хотят. И обоим это нравится. Потом они уходят вместе, и каждый получает то, что он любит. В какой-то степени они – идеальная пара, хотя Ацуши на такое никогда не согласился бы. Но у них есть свой принцип, который обоим подходит. Потому оба довольны.       А что у них с Акутагавой? Дазай гордится тем, что смог заставить обоих работать вместе, гордится мощью получившегося дуэта, даже название ему придумал. Ацуши сперва относился к работе в команде с таким своеобразным напарником крайне негативно – ему не нравилось, что чувство доверия, гармонии в бою и особенно – несокрушимой мощи, намного превышающей его собственную, дарит такой человек – жестокий, несговорчивый, считающий убийство самым подходящим способом решения проблемы.       И все же Ацуши сам понимал, что из-за необыкновенной силы новоявленного дуэта от них точно не отстанут. Им придется снова и снова объединяться и крушить новых и новых врагов. Не повезло же…       А потом Дазай начал настаивать, чтобы работающие в команде больше_не_враги налаживали отношения, чтобы виделись не только на боевых заданиях, чтобы развивали отношения, которые помогут понимать друг друга лучше. Ацуши считал это лишним – в бою они взаимодействовали превосходно, а большее и не надо, но вышло как-то иначе.       Ацуши и сам не понял, что пошло не так и откуда взялось то, что последовало дальше. Он и другом-то Акутагаве становиться не собирался, не то, что кем-то большим. И все же однажды на общем задании очень испугался, когда напарник едва не погиб – наверное, это и оправдывало его слишком крепкое объятие и судорожный выдох облегчения – Ацуши только тогда понял, как боялся потерять его. И дело даже не в ответственности, он в самом деле переживал, что Акутагава может не выжить. Более того, он отчаянно не хотел этого. Если раньше ему было наплевать на то, что происходит с этим человеком, теперь все как-то незаметно умудрилось измениться.       Это было странно, как и то, что Ацуши после крепкого объятия никто не ударил, только наградили не слишком лестными прозвищами.       После этого задания, уже находясь на безопасной территории – дома у Акутагавы, куда сам напросился Ацуши, чтобы перевязать ему раны – они впервые поцеловались. Там же впервые и переспали. Это случилось еще более внезапно, но до странного правильно, и хоть инициативу изначально проявил Акутагава – грубовато, собственнически, в присущей ему манере – возражать даже мысли не появилось. Ацуши сам тянул руки, обнимал за болезненно худые плечи, прижимался, и ощущать грань, переливающуюся опасным огнем и нежным теплом попеременно, оказалось до одури хорошо. Произошедшее было прекрасно, даже несмотря на кажущуюся ирреальность, невозможность такого развития событий.       Позже Ацуши и вовсе размышлял, а не приснилось ли ему это. Потому что совершенно ничего в их отношениях не изменилось. Акутагава оставался с ним все таким же грубовато-презрительным, и хоть не отказывался от общей работы, всячески давал понять, что ему удобнее действовать одному, а тигр – только мешающийся под ногами мусор. Иногда сильный, иногда полезный, но мусором оттого быть не перестающий.       Ацуши же стал более внимательным к собственным чувствам. Пришлось признать себе, что этот человек по-своему привлекал его и раньше, и только теперь стало понятно, в каком качестве. Иначе он не испытал бы такого удовольствия. Более того, иначе он не позволил бы всему этому случиться.       Но теперь хотелось большего, довольствоваться прежним стало очень трудно.       В следующий раз им не пришлось даже отправляться домой – по окончании задания Акутагава взял своего напарника прямо среди развалин, где они сражались. Быстро, торопливо, горячо и немного болезненно. Вдавив Ацуши спиной в кирпичную стену, но крепко его поддерживая, так, что можно было признать – без доверия такое было бы невозможно. Это снова было прекрасно… и снова не привело ни к каким изменениям.       Ацуши не понимал происходящего. Не понимал себя, не говоря уже об Акутагаве. В каких они отношениях? Кем теперь друг другу приходятся? Для него такое что, нормально?       Это било все больнее, особенно когда повторилось еще пару раз, и Ацуши наконец признал себе, что влюбился. Что ведет себя привычным образом только по инерции, потому что не знает, как быть иначе, и чувствует себя растерянным. И что это все сильнее давит на него, вынуждает искать способ решить такую необычную проблему. У него опыта в отношениях не было совершенно, и он робел, пугался, не понимал, хотя инстинктивно и догадывался, что происходящее неправильно, так быть не должно, его это не устраивает.       Ему уже начало казаться, что Дазай обо всем знает, потому что он всячески пытался провоцировать общении младшего поколения Соукоку вне рабочей обстановки. И даже если в рабочей – создавал такие условия, чтобы обстановка была как можно более своеобразной. Однажды отправил их на задание в парк развлечений, заставив купить себе по мороженому и прокатиться целых три круга на колесе обозрения. Затем отправил в лав-кафе выслеживать потенциального шпиона. Разумеется, это все не привело ни к каким положительным результатам, да Ацуши на них и не надеялся. Акутагава всегда держался хмуро, насторожено, неприветливо и холодно, острил на попытки стать ближе и… да, продолжал зависеть от Дазая.       Последнее внезапно начало уязвлять. Если раньше Ацуши все видел и поддевал его, то теперь, наблюдая это, понимал, что чувствует себя все больше не у дел. Он начал понимать причины столь холодного поведения Акутагавы. В Ацуши он наверняка видел всего лишь замену, мальчишку, с которым можно переспать, не особо напрягаясь и ничего не меняя. Все равно к нему Акутагава никогда всерьез не относился. К тому же, Ацуши одобрял Дазай, это дополнительный плюс, так почему бы и нет…       От такого взгляда на происходящее становилось дурно. Очень хотелось опровергнуть это, сделать что-нибудь, выходящее за привычный круг их отношений. Стать ближе и избавиться от ощущения собственной никчемности, ненужности. И он делал, решительно и немного обозленно.       Несколько раз Ацуши проявлял инициативу – звал напарника в кино, к примеру. Тот пришел, но, узнав, что встреча неофициальная, вел себя крайне холодно, всем видом показывая, что считает такое времяпровождение бездарной тратой сил. Потом Ацуши как-то раз во время рабочей встречи обнял его – проще говоря, взял под руку, прижавшись, тепло улыбнувшись – на него посмотрели как на идиота, отчего пропало все настроение и пришлось его отпустить. Потом на подобной же встрече Ацуши сам полез целоваться – ему не ответили, Акутагава отстранился и поинтересовался, все ли у того в порядке с головой – они ведь в людном месте.       «Он не хочет показывать, что у него со мной что-то, - пришлось признать, - оттого такое отношение».       И все же он видел какие-то робкие ответные попытки. Акутагава пару раз водил его в кафе, зная, что у напарника закончились деньги и нечего есть. А как-то раз, когда Ацуши снова ночевал у него, утром ему всунули в руки крупную купюру денег. Сперва было непонятно, что это и зачем, неужели вчера так сильно ныл на тему отсутствия аванса на работе? Тогда это трогательная забота… лишь после, уже дома, пришла мысль о том, что это могла быть и плата за ночь – после такой догадки стало еще хуже.       Какое-то время они не общались. Были неловкие попытки контакта, но Ацуши теперь словно боялся сделать что-то не так, а Акутагава не настаивал. Последняя встреча и вовсе закончилась ссорой, глупой, досадной, но такой естественной. Ацуши язвительно поддел его на тему привязанности к Дазаю, Акутагава же едва не проткнул его Рашомоном. После этого они разошлись и больше не виделись. И вот теперь…       Конечно, он не придет на фестиваль. Даже надеяться глупо. Он сам так сказал, пора его уже послушать.       И пора определяться. Если сделать шаг навстречу ему не позволяют, старательно выдерживая дистанцию, значит, можно сделать лишь одно – шагнуть назад.       Ацуши знал, что после этого пути обратно уже не будет. Порвется тонкая ленточка из надежд, страсти и бережного внимания, которую никому не восстановить. И все же это лучше, чем сейчас. Что угодно лучше, чем сейчас.       В воздухе витали соблазнительные ароматы еды, от которых заурчало в животе. Стук барабанов со сцены, зазывания продавца карамельных яблок и детский смех слились в однообразный звук, густой, насыщенный, живой, но почему-то сейчас чуждый. Компания все еще медленно брела по торговому ряду в толпе таких же наряженных, улыбающихся людей, ненадолго остановилась у лотка с мини-тиром – из ружья предлагалось сбивать шарики, за что выдавали призы.       - Ацуши, не желаешь попробовать? – подмигнул ему Дазай.       - Нет, - неловко улыбнулся он и отступил, - да и я не умею.       - Ну ладно. Тогда у нас попробует Куникида, да? – и он ловко всучил тому в руки ружье.       Стрелял Куникида неважно, сбить ничего не смог, но так увлекся, что пошел на второй заход. Похоже, он просто не умел признавать поражение. Но как только один шарик был сбит и ему вручили мягкого кролика, с видом победителя поправил очки на носу, принял приз и… растерялся, явно не зная, что с ним делать.       - Возьми, пацан, - обратился он к Ацуши, протягивая ему игрушку.       - Мне зачем… - удивился тот, но кролика принял.       - Отдашь Кеке дома.       А что, неплохая идея! Ацуши кивнул и улыбнулся. Хоть какое-то утешение для девочки. Он бережно обнял игрушку.       Увлекшись стрельбой, компания не сразу заметила, что к ним кто-то подошел.       - Так-так, ну и что тут у нас. Нашел себе занятие по разуму, не иначе? – раздался смутно знакомый голос позади.       Ацуши обернулся. Перед ними стоял Накахара, одетый в праздничную юката, уперев руки в бока. Видеть его в таком виде было непривычно, его даже не сразу можно было узнать. Особенно без шляпы.       - А вот и наша карликовая мафия! Ой, то есть, портовая – я оговорился, но не так уж далеко от истины, да? – тотчас с заметной радостью поддел его Дазай. – И ты даже без шляпы! Ну надо же. Вот почему сразу кажешься таким маленьким!       Воздух между ними прямо-таки искрил напряжением – привычное дело для них, как ужин с очазуке для Ацуши или обед с тофу для Кеки.       - Если тебе жить надоело, я с радостью укорочу тебе век, - довольно яростно рыкнул на него задетый мафиози, чем вызвал приступ умиления у своего партнера.       - Укорочу…. Ах, Чуя, от тебя это слово звучит совершенно по-особенному! То есть, попытаешься сделать подобным себе?       Ацуши невольно улыбнулся, слушая их привычные перепалки. Было в них что-то милое и даже трогательное, теперь он это видел. Глаза загорелись у обоих, особенно же оживился Дазай. Ни с кем больше он не вел себя настолько развязано и не получал от общения такого видимого удовольствия. Куникида тоже порой велся на его задирания, но у них это выглядело дежурными перепалками, традицией, от которой незачем отказываться, а вот этот рыжий мафиози словно возвращал заядлому суициднику удовольствие жить.       Засосало под ложечкой. Ацуши, затаив дыхание, оглядывался по сторонам, рассматривая всех, кто находился рядом. Накахара пришел один, значит?       На душе вмиг стало в разы тяжелее. Не пришел. Ну конечно, не пришел! Ацуши укорил себя – на что надеялся? Ему же вчера ясно дали понять, что нет, его не будет, фестиваль – это глупости.       Протянутую руку оттолкнули, потому что именно так для него правильно. Потому что пора сделать шаг назад, а не рваться к тому, кто никогда не переступит свои принципы, не поборет слабости, не даст больше, что уже дал.       Чтобы скрыть собственное выражение лица, он отвернулся обратно к тиру, стараясь дышать поглубже. Ничего, рано или поздно это все равно случи…       Ацуши застыл, когда внезапно узнал спину человека, который как раз брал в руки ружье, а секунду спустя уже прицеливался к шарикам. Прямая осанка, черная юката, длинный белый шарф, повязанный на шею…       Ацуши оторопело следил, как Акутагава совершает первый выстрел – мимо, затем второй – увы, тоже не попал.       - У вас сбит прицел, - мрачно сообщил он продавцу.       - Нет, что вы! Все правильно! – замахал тот руками.       - Я умею обращаться с оружием.       - Вот как? Тогда отлично! Попробуйте еще раз, у вас все получится!       - Если нет – вы заплатите. Я не позволю себя провести, как…       - Акутагава? – не выдержал Ацуши.       На него обернулись и наградили довольно тяжелым взглядом. По телу даже пробежали мурашки.       - Э-э-э… ты решил пострелять? – ляпнул Ацуши первое, что пришло на ум.       Мафиози вдруг отложил ружье, приблизился к напарнику. Всего один ничего не значащий взгляд в глаза… и Акутагава забрал из его рук кролика, тут же презрительно выбросил его в урну.       - Я сам подарю тебе игрушку. Жди, - сообщил он, снова взял ружье и прицелился.       В происходящее как-то не очень верилось. Словно во сне, Ацуши наблюдал за тем, как с первого же выстрела Акутагава сбил крупный шарик, а за ним еще один, поменьше. В итоге победителю вручили сразу две игрушки – собачку и более крупного пузатого белого кота. Последнего торжественно вручили Ацуши, а собачку уже он сам передал Куникиде взамен выброшенного кролика.       - Идем, - предложил Акутагава, едва заметно кивнув напарнику.       - Ага! – тут же согласился он, удостоверился, что Дазай, увлеченный спором с Накахарой, все заметил и не станет беспокоиться, и покинул общую компанию.       Они тихо шли куда-то вперед, не выбирая направления. Но тут был только один торговый ряд, ведущий к сцене. Мимо все так же сновали улыбающиеся люди в традиционной национальной одежде, держа в руках веера, шарики или жареных кальмаров, а приятный ветер раздувал разноцветные ленты, которыми было все вокруг украшено. Аппетитно пахло жженной карамелью. Тут и там горели бумажные фонари, потому было очень светло.       Праздничную атмосферу создавали старательно, и усилия не прошли даром. В воздухе словно витала особенная, летнефестивальная магия.       Ацуши робко посматривал на своего спутника, но, конечно, по лицу его прочитать ничего не мог, как и обычно. Казалось, Акутагаву ничего не заботит. Но такое выражение у него было почти всегда. Важно другое. Он таки пришел! Принял приглашение!       - Я думал, посещение таких фестивалей для тебя – глупости, - начал Ацуши издалека.       - Так и есть, - со вздохом отозвался он.       - Но сейчас ты ведь тут.       - На то есть причины.       - А… вот как.       Ацуши умолк, даже едва не споткнулся. На ум пришла мысль, что, возможно, он пришел сюда по работе – мало ли что могло успеть случиться. Вдруг на фестиваль проник опасный преступник, которого нужно поймать, во что бы то ни стало? Вдруг Акутагава для того и отвел его в сторону, чтобы сообщить о предстоящем рабочем плане?       - Хочешь сладкое? – вдруг предложил он.       Ацуши удивленно на него посмотрел. Он вообще о чем?       - Зачем…       - Ты позвал меня на фестиваль, но собираешься игнорировать все, что тут происходит?       - Нет, конечно. Но я думал, тебе все это не нравится.       - Я же не себе собираюсь это покупать. Я сладкое не люблю.       Не спрашивая, Акутагава завернул к одному из ларьков, купил яблоко в карамели и вручил его Ацуши. Себе же взял стакан щербета, политого сиропом из матчи.       - Спасибо, - пришлось удивленно поблагодарить.       Они неспешно и молча прошли весь ряд, свернули к сцене, постояли немного, наблюдая за происходящим там действом. Переодетые актеры показывали картину из легенд прошлого, о которой, впрочем, Ацуши ничего не знал, но признавал, что выглядит круто и участники явно хорошо стараются.       Минут через пять они снова свернули на торговые ряды, и в этот раз Акутагава купил огромный шарик сладкой ваты – разумеется, не себе. Чуть позже взял еще мороженое. Потом бутылочку виноградной воды.       - Эй, - озадачено проговорил Ацуши, когда у него уже просто не хватало места в руках, - не нужно…       - Я понесу игрушку, - отозвался Акутагава, забирая у него мягкого кота.       Он и выглядел, и вел себя так, словно ничего не изменилось. По-прежнему невозмутимый, спокойный, немного отстраненный, только что он при этом делает и зачем, вызывало недоумение. Ацуши не понимал его, немного раздражался из-за этого, но как никогда ясно ощущал важность момента. Когда еще Акутагава бывал с ним таким?       - Что с тобой происходит? – спросил он наконец.       На него перевели недоуменный взгляд.       - Ты о чем?       - Ты еще спрашиваешь? Вот это все! – он потряс недоеденными ватой и мороженым, бутылкой воды, и указал на игрушку. – Я не понимаю, зачем это и что ты хочешь показать!       - У тебя же вечно нет денег. Как будто я в первый раз покупаю тебе еду.       - Ну… не в первый, конечно, - немного поумерил пыл он, - но это странно. Мы же поссорились. Я не думал, что ты вообще придешь.       - Ты же сам меня звал. Значит, ты хотел этого.       - Да…       Ацуши молчал. Сердце колотилось где-то в ушах, так гулко, что даже перебивало звуки фестиваля. Собственное непонимание происходящего и страх разрушить этот странный теплый мир между ними все еще балансировали на грани, хотя перевес уже был заметен.       - Значит, нужно наслаждаться праздником.       Прозвучало еще более чужеродно, и пришлось снова скоситься и несколько долгих секунд всматриваться в бледно-чувственное лицо, искать подсказку в спокойном взгляде, и в итоге вконец отчаяться.       - Наслаждаться, когда я ничего не понимаю? – начал таки злиться Ацуши.       «Если ты пришел просто походить со мной по рядам, покормить сладостями по каким-то своим причинам, а потом все будет как прежде, то вали-ка ты ко всем чертям!» - мысленно договорил он. И, пожалуй, озвучил бы это. Усталость слишком тяготила и давно опостылела, и звал он на фестиваль Акутагаву для того, чтобы волшебная магия праздника помогла им решить проблему, а никак не усугубить ее. Он жаждал понимания, и это чувство перевесило бы что угодно.       Разве он не осознает этого?       - Хочешь данго с клубникой?       - Нет.       - А с фасолевой пастой?       - Нет!!!       Напряжение раскалилось до предела. Но он что, зря ждал? Зря переживал, нервничал, зря все это организовал? Зря ходил по ряду туда-сюда, жуя сладкую вату, когда в горле стоял противный ком?       Момент истончился до дыр, стал хрупким и неповторимым, и такой олух, как Ацуши, ничего не смыслящий в отношениях, мог разом все перевернуть и испортить. Понимает ли это Акутагава? Имеет ли это для него важность? Или же его равнодушие не показное? Что, если он давно уже мертв в душе, так и не смог оправиться после пережитого предательства, и все, что осталось от его личности – это холодная отчужденная жестокость и рефлексия?       Нет. В это он не верил. Тогда бы у них ничего не вышло бы.       Все иначе. Но как?       - Я не хочу данго, - отозвался Ацуши, опустив голову, чтобы не смотреть в глаза, - я просто пытаюсь понять, что происходит. Зачем, по-твоему, я тебя позвал!       - Зачем же?       - Чтобы понять! И если бы ты не пришел, я бы никогда больше никуда тебя не приглашал, и мы были бы просто напарниками по работе! Поэтому сейчас я хочу понять… Рю, я уже очень устал, и потому…       Он запнулся, заметив, как назвал напарника. Ранее он уже пару раз переходил на обращение по имени, но каждый раз Акутагава лишь презрительно кривился. А когда назвал его так при помощнице, и вовсе нагрубил.       Только в постели пару раз, но это ведь личное, этого никто не слышит.       Оба молчали. Оба смотрели куда-то на землю, опустив глаза, и с удивлением Ацуши понял, что молчание это – не напряженное, а, скорее, неловкое.       Когда Акутагава поднял на него голову, в глазах его снова была решимость. Уголки губ чуть дрогнули – или же ему это показалось?       - Идем, - на удивление мягко выговорил он, взял Ацуши за руку и повел куда-то.       Шум фестиваля не смолкал, но стал фоновым, даже собственное сердцебиение его заглушало. А они шли вперед – Акутагава уверенно прокладывал себе дорогу в толпе, а Ацуши торопливо семенил следом. Руку его не отпускали, да он и не сопротивлялся. В нем, как в ребенке, вспыхнуло любопытство. Куда его ведут?       - Тут еще осталось место, - Акутагава наконец остановился и позволил Ацуши приблизиться.       Они стояли у высокого бамбукового куста. Людей тут было немного, слишком далеко от основного места действия, а потому табличек с пожеланиями на устремленных к небу стеблях оказалось не больше десятка.       - Ты хочешь написать пожелание? – наконец понял Ацуши.       Акутагава, следующий правилам праздника, казался чем-то странным и чужеродным. В это как-то и не верилось – где в таком случае подвох? А этот мафиози взял и первым принялся писать на табличке.       Растерянные фиалковые глаза непонимающе за ним следили, пока тот не отвернулся в сторону.       - Пиши свое пожелание, идиот. Это же Танабата.       Он проговорил это тихо, не отрываясь от своего занятия, а ярко вспыхнувший над ними малиновый огонь фейерверка с разлетающимся снопом искр сделал его неповторимо прекрасным.       Только после этого, поддавшись чарующей магии момента, Ацуши схватил табличку и принялся быстро писать. Такие глупые, наивные слова, льющиеся, тем не менее, из самой души, простые, грубоватые фразы – прочитай это кто, было бы так стыдно. И все же, заканчивая с пожеланием, он почувствовал себя до странного счастливым. Словно что-то хорошее уже случилось, а он еще не подозревал об этом.       - Закончил?       Ацуши повернулся и кивнул.       Новая вспышка золотого фейерверка сделала Акутагаву таким недостижимо прекрасным. Как сон, как придуманный персонаж, которого на самом деле нет.       Словно повинуясь какой-то магии, Ацуши сделал шаг навстречу, протянул руку, коснулся мягкой щеки. Лицо такое мрачное, но и такое юное. Сейчас он выглядел совсем мальчишкой, ребенком, которому просто пришлось многое пережить. Он старше Ацуши всего на два года, хоть и ведет себя порой как старик. И ведь у обоих было трудное, полное лишений и боли прошлое. Оба сейчас жили лучше, чем когда-либо раньше, потому могли извлечь должные уроки и ценить настоящее. И все же Акутагава всегда позиционировал себя как более старшего, мудрого, понимающего гораздо больше.       Ацуши не возражал, но сейчас впервые пришла мысль задуматься, правда ли это.       Он давно смирился с мыслью, что у них есть общие черты, об этом слишком много уже было сказано. Кроме того, он обозначил границы их различий, а они были колоссальные. И все же оставались слепые пятна, вещи за гранью понимания. Иначе с Акутагавой не было бы так сложно. Все потому, что он провел четкие границы и не пускал за их пределы.       - Ты ведь и так знаешь, чего я хочу, - тихо выговори Ацуши, и рука его бессильно опала.       Ее поймали и крепко зажали в ладони.       - Не знаю, - отозвался Акутагава, снова став хмурым, - я не знаю ничего.       Это вызвало смешанные чувства у Ацуши, но явным было одно – он снова ничего не понимал.       Не понимал… не знал. Теперь хмурились оба.       - Рю?..       - Да, верно. Мне это тоже надоело.       - Что?       - Все это, - он неопределенно развел руками, - то, что между нами происходит. Как это происходит, как выглядит со стороны. Поэтому я не хотел показывать больше, чем есть на самом деле. И сейчас ты должен знать, что продолжаться все так не будет. Я не хочу этого.       Глубоко внутри что-то треснуло, словно мир, оставаясь прежним, вдруг лишился важной его сердцевины, которая безвозвратно утекала сквозь образовавшийся разлом.       Ацуши невольно отступил назад. Слов не было, даже эмоции пока не появились, лишь безмолвное ощущение утраты, такое сильное, что в груди больно сдавило.       - Ты хотел больше и стремился получить больше, а я, не зная, как строят отношения нормальные люди, раздражался. Я не знал, что чувствуешь ты, и не задумывался над этим, считая, что мне нет до этого дела. Потому что то, к чему я привык, было не таким, как с тобой. Потому что я не знал, что нужно… заботиться о чужих чувствах.       Он почти не воспринимал слова, хотя вслушивался в каждое с болезненным вниманием. В груди жгло от невозможности сделать полный вдох. И только сердце колотилось в самых ушах. Мир его находился на волосок от гибели, куда Ацуши сам его подтолкнул, хотя он отчаянно искал надежду, цепляясь за все, что ему говорили. Искал и не знал, есть ли в этом хоть какой-то смысл.       Только сейчас, чувствуя, как ускользает из рук призрак, который никогда не был его по-настоящему, он понял, что все это время любил. Не зная, каково это, не будучи влюбленным ранее…       «Не уходи. Не оставляй меня, - рвалось из груди отчаянно-болезненное, - я не хочу тебя отпускать».       - Ты предлагаешь все это прекратить, да? – хрипло спросил Ацуши.       Глаза в глаза. И оба взгляда одинаково смущены и одинаково полны решимости. Только в одном много боли, тщательно скрываемой даже от самого себя.       - Да. Я пытался делать с тобой все так, как привык, потому что не умею иначе. Никогда не пробовал иначе. Но ты... не подходишь для такого. И я уже тоже. Потому, пусть я и не умею, но хочу попробовать по-другому. Переезжай ко мне завтра же.       Как ведро холодной воды на голову. Но сперва показалось, что он ослышался.       - Что?..       - Надоело, что ты постоянно где-то далеко, с другими. Я хочу, чтобы ты был только моим. Ты на это согласишься?       - Переехать к тебе?..       - Тигр, ты настолько глуп, что тебе все необходимо повторять по несколько раз? – он раздраженно отвернулся.       В небе снова вспыхнули яркие цветы фейерверков, и он с видимым интересом за ними наблюдал.       - Я не умею, да и ты не особо-то и опытен, но я хочу попробовать, - уже тверже добавил Акутагава, - ты хочешь этого?       - Попробовать жить с тобой?       - Да.       Вопрос был глупым, как он не может понимать очевидного? Но и ответить Ацуши не мог. Слишком это смущало. Слишком резкий контраст после того, что было сказано еще минуту назад.       - Вот, - Ацуши быстро рванул к бамбуковому кусту, снял с него табличку и протянул Акутагаве, - прочти мое желание!       - Это же против правил, тигр, - вздохнул он, однако принялся читать сразу же, - хочу, чтобы у моих близких все было хорошо, хочу, чтобы Кека наконец оправилась и нашла себя в жизни, хочу, чтобы Дазай… тигр, ты в курсе, что можно записывать лишь одно желание?       - Н-н-еважно! – выпалил он, чувствуя, как пылают щеки.       - …хочу, чтобы Дазай прекратил пытаться себя убить, хочу, чтобы у нас с Акутагавой все было хорошо, и чтобы он начал воспринимать меня серьезно, и чтобы у нас все получалось не только в бою.       Уши и щеки уже пылали так, что хотелось броситься бежать куда-нибудь подальше. Все это звучало слишком глупо, наивно и слабо. Словно писал ребенок. О каком восприятии всерьез могла идти речь после этих слов? Однако же они сказали о чувствах и желаниях куда лучше слов.       - Как похоже на тебя, - фыркнул Акутагава, возвращая табличку на место, - думать сперва о других, игнорируя себя. Даже Дазая упомянул, а собственное желание – на последнем месте. Это всегда было отвратительно, и сейчас таким остается.       Его слова вызвали внезапные эмоции. Стало обидно до жути и вместе тем разозлило. Он просил прочитать надпись не для того, чтобы его оскорбляли.       - Это мое дело – что желать! – ответил Ацуши и схватил другую табличку – ту, что оставил Акутагава. – Сам-то ты что записал?!       Почерк оказался ровным и красивым, иероглифы были аккуратно выведены столбиками. Ацуши нахмурился, вникая в смысл.       - Ты пожелал… чтобы я перестал вести себя как идиот и ничего не замечать?..       Акутагава тяжело вздохнул.       - Не то, чтобы это было моим единственным желанием, но раз уж мы оказались тут вместе, логично было пожелать именно это.       - О чем ты? – словно во сне, он вернул табличку и подошел ближе.       На красивом лице уже были различимы искорки раздражения, но Ацуши они не смутили. Хотелось видеть глаза.       - Что, по-твоему, я не замечал?       - То, что происходило. Обижался, глупил, ходил, повесив нос. Впрочем, сейчас, поговорив с тобой, я понял больше. Но это не меняет того факта, что ты вел себя глупо.       Ацуши бездумно хлопал глазами, слушая его.       - Я пойму все, что ты скажешь мне прямо, - выговорил он наконец, - но…. Мне кажется, или наши желания… как бы… в чем-то совпадают?       На него смотрели с довольно странной смесью чувств – нежность в сочетании с раздражением. Но в груди уже стало тепло, и он невольно приблизился еще на шаг, оказался совсем рядом.       - В чем-то? – Акутагава обнял его, сомкнув руки на талии. – Это значит, ты согласен?       Ацуши бестолково ткнулся носом куда-то ему в шею, желая скрыть пунцовые щеки.       Как влюбленные подростки, которые ничего не понимают, но хотят действий, не догадываясь, что причиняют друг другу боль. И все равно тянутся друг к другу, уже не в силах обойтись без тепла, однажды испробованного. Оба хотели одного – большего, но каждый вел себя слишком осторожно, так, как считал нужным или привык, и это привело в тупик.       До сегодняшнего дня. Теперь все в порядке. Теперь все будет хорошо. Теперь оба знают, и слова, такие важные, как оказалось, уже были сказаны, как бы трудно это ни было.       За поцелуем Ацуши потянулся сам.