В какой момент своей скучной и вовсе не интересной жизни он понял, что Эдди ему нечто большее, чем просто друг? В какой именно момент он стал испытывать легкую эйфорию с горькой ноткой ревности, приправленной его безразличием?
В тот ли самый момент, когда отверг его чувства, до конца не разобравшись со своими? Или тогда, когда Каспбрак появился перед ним со своей новой подружкой? Фигуристая, немного глуповатая, что было заметно по её большим, вроде бы вечно испуганным глазам. Ричи даже не хотелось шутить, только рыдать в подушку;
И каждый раз вглядываясь в её лицо Тозиер злился, хотелось ударить Каспбрака, закричать в лицо, спросить, почему променял его на эту тварь. Словно кот, день за днем, Ричи следовал по пятам, будто крича «я тут, обрати внимание», хотя сам себе в этом не признавался. Но астматик лишь строил из себя влюбленного идиота, вечно снуясь перед носом старшего, поддразнивая, на его глазах целуя свою новую пассию.
А еще Тозиер был уверен, что Эдди Каспбрак — прекрасный любовник, который, черт бы его побрал, еще и целуется волшебно — такой скотина с нереально огромной червоточиной в душе, делает всё ему назло.
Ревность пожирала его изнутри, рвала на части, не давала дышать. Мальчик видел эту девушку насквозь, дико завидовал, что она может без волнения и всеоглушающих внутренних криков стоять рядом с ним, дышать одним воздухом. Ощущение собственной беспомощности, совместно с глубоким отчаянием — все эти чувства медленно убивали его изнутри, особенно, когда он вспоминал, как хорошо им было вместе.
Хотелось сдохнуть от беспомощности и жалости к самому себе.
Поэтому в магазинчике за углом его запомнили, протягивали новую пачку (и совсем не жвачки), только колокольчики над дверью весело звенели.
Ричи Тозиер, всегда весельчак (за что не редко получал), вдруг решил разреветься от этой дикой боли, что уже переварила половину организма и выплюнула обратно, оставив органы в виде нелицеприятной жижи. Именно такие ощущения преследовали его день за днем, когда он вновь закуривал сигарету, скидывая пепел и молясь, чтобы вместе с ним унеслась и его обида на весь этот мир. Каждый раз закашливался, сильно, отхаркивая дым обратно, задыхаясь. Легкие будто рвали напополам, но выкуривать по две пачки Lucky Strike и реветь, как девчонка, под The Quarrymen стало его эстетикой.
Ему было уже все равно.
Просто учились целоваться — никаких сопливых чувств, о которых пишут в книжках или показывают по телевизору, так почему Ричи Тозиеру хочется спрыгнуть с манящей высоты кратера, почему хочется разрезать себе вены к чертовой матери? Но он не сможет, нет, Ричи не такой. Ричи слишком гордый, слишком самовлюбленный, ебанный Эдди Каспбрак наверняка жалеет, что бросил его.
Но и это не объясняет, почему каждый раз, оставаясь в комнате наедине с самим собой, хочется разрыдаться в подушку, услышать убаюкивающий голос матери, приговаривающий «все будет хорошо».
Но хорошо нихуя не будет, Тозиер не дурак, понимает.
А однажды все пошло к черту.
Опять вытягивает длинную сигарету, крутит в пальцах, разглядывает, потом кидает взгляд на мирно лежащую рядом яркую пачку и, со всей своей злостью сжимая её в кулаке, кидает в мусорку.
Достает зажигалку, но подрывается с места, потому что в легких невероятно сильно закололо, словно кто-то слишком сильно сжал их в объятиях или вколол сразу тысячу иголок одновременно. Тозиер падает на пол, хватается за кофту и заливается диким, громким, сухим кашлем. К горлу подходит комок чего-то противного, ощущения совсем новые, но такие разрывающие изнутри, будто в легких сейчас вулкан взорвался.
А потом мальчик перекатывается на спину, глаза заливает прозрачная пелена слез, а из груди вырывается черный —
как и душа Эдди Каспбрака — лепесток.
Ричи протер глаза рукавом свитера, скидывая с себя очки, и увидел на ладони лепесток. Глаза его округлились от воистину животного страха, такого он не испытывал еще никогда в жизни, внезапно желание сдохнуть увеличилось в три раза, а к горлу подступил новый ком.
Черный лепесток.
Он понял, что происходит.
Весь оставшийся день он провел возле ванны, доставая из глотки застрявшие внутри грязные, полусгнившие лепестки. Было больно, невероятно больно, а еще было обидно.
Обидно, что не заметил, как влюбился в Эдди Каспбрака, как не заметил и то, что он отдалялся, больше не оставался на ночь, не давал гладить себя по густым, сухим волосам. А теперь Ричи Тозиер умрет, как и хотел, но почему тогда хочется рыдать вновь и вновь, избавиться от невыносимой боли, от дерева внутри (он уже сложил дважды два и все понял), и выкинуть из жизни тот день, когда познакомился с младшим?
Нет, он так не может, потому что любит безумно, к себе хочет прижать, даже вырезать легкие в том случае, если Эдди Каспбрак не захочет принять его любовь.
Смешно, глупо и бессмысленно, правда? Но Ричи нравилось это. Играть в любовь, возможно, именно поэтому он сейчас сидит возле ванной и блюёт цветами, проклиная все на свете.
Быть игрушкой Эдди было так же глупо с его стороны, как и наслаждаться этим.
Тогда он был вовсе не против побыть марионеткой в руках опытного кукловода.
Теперь же, вспоминая их ночи, такие тихие, нежные, аккуратные, словно они боялись повредить друг друга, рука старшего сама невольно тянется к члену.
Он свалился бесчувственно около маленькой ванной, и ему было все равно на оглушающий кашель, проделывающий дыру внутри, хотелось лишь представлять, будто это младший сидит там, между его ног и целует в грудь, ребра считает губами. Получается ловко, умело, ведь Эдди будто рожден был для того, чтобы покрывать кого-то поцелуями.
Ричи тот человек, который не любит всяческие ласки, поощрения после секса (ему все это казалось ужасно неловким, неудобным), но, находясь в одной кровати с
любимым другом (когда они попробовали
это впервые), душа хотела его обнять, вдыхать тонкий аромат больницы, нежно целовать в висок и на ухо шептать, чтобы парень остался ненадолго, хотя бы на чуть-чуть.
А он оставался.
Первые несколько месяцев.
Ричи был самым счастливым человеком на земле эти «несколько месяцев», но так и не понял, что влюблен, что-то странное творилось внутри, безусловно, каждый раз, как только Эдди Каспбрак принимал очередную пилюлю, когда научился готовить блинчики специально для него.
Сковорода, конечно, пострадала сильно, но ничто не сравнится с пусть и пригорелыми, но приготовленными Эдди блинчиками.
Когда они ходили в кино, только вдвоем, Ричи с ума чуть не сошел, ведь мальчик впервые поцеловал его где-то вне кровати.
А сейчас Ричи сломан, лепестки сдерживать все труднее, а еще и легкие ни к черту из-за сигарет, Эдди его ненавидит, другие участники клуба лузеров не могут помочь абсолютно ничем.
Придется умирать в одиночестве.
Но с другой стороны Тозиеру было даже смешно, немного, ведь младший Каспбрак вел себя, как гордый, важный, напыщенный индюк. Смешно видеть человека под руку с другим, когда буквально пару недель назад он мокро целовал тебя, проникая языком внутрь, очерчивая зубы. А теперь уже строит глазки другой, будто сам не ощущает взгляда старшего на себе. Будто не ощущает этой огромной, идиотской дыры в сердце, что никакими шлюхами не заполнишь.
Ричи Тозиер страдал.
Страдал от лепестков, сдавивших легкие, а еще страдал от того, что не знал, страдает ли Эдди Каспбрак тоже. Он надеялся, что тот сейчас также загнулся над унитазом, вытаскивая из себя противные, наверняка цветные, лепестки, ощущая такой же шок, который ощущал Тозиер несколько минут назад.
Напряжение между ними донельзя возрастало, даже жить рядом невыносимо, а теперь, когда они оба, наверняка и Эдди тоже, медленно и мучительно умирают, то выхода просто нет.
Либо сдохнуть, либо терпеть.
Хотя бы умрет не девственником.
А что делает Эдди? Ричи часто задавался этим вопросом. Наверняка просит свою девушку сделать так, как делал когда-то Тозиер, а потом дует щеки, ведь она никогда не принесет ему такого же удовольствия, какое приносил ему он своими длинными, холодными пальцами.
По телу пробегал целый табун мурашек, каждый раз, когда младший вспоминал (по-крайней мере, Тозиер на это надеялся), как парень прилег рядом после битвы, засунул ледяные руки под футболку, и, ни много ни мало, начал писать какие-то слова на теле, без разбора, просто ради ощущений и мурашек. Потому что в тот момент щеки старшего горели адским пламенем, было так неловко, что хотелось провалиться под землю, но довольный, пусть и тихий, стон Каспбрака заставил Тозиера облегченно выдохнуть.
Но жизнь пошла по ебанной наклонной, ведь Эдди Каспбрак, чертов нарцисс, сказал, что ему больше не нужен любовник, что он нашел свою любовь не в кругах поощрителей лгбт.
И вот тогда Ричи и сломался, достал из-под кровати три пачки сигарет и выкурил все за раз.
***
*
Парень почувствовал легкое облегчение, на секунду показалось, что отпустило. Просунув два пальца в горло, Ричи вытащил еще пару лепестков и свалил их в большое железное ведро, тяжело вздыхая впервые за пятнадцать минут.
Звонок в дверь, но время поздний вечер, а Тозиер точно не ждал никого в гости.
Мальчик нехотя встает, сил не осталось, всё, что было, он уже выблевал и выплакал. Даже не смотрит в глазок, лишь потирает глаза, молится, чтобы тот, кто пришел не заметил его зареванных, красных, как лепестки роз, глаз.
Открывает дверь и мир уходит из-под ног.
Эдди Каспбрак собственной персоной.
— Чего тебе? — Ричи закипает внезапно, хочет наорать, он злится, мечтает, чтобы младший заплатил за все его мучения.
А по глазам видит, что тот тоже плакал недавно, глаза опухли, а кожа побледнела, жалость не просыпается, но интерес — да. Тем не менее, Эдди врывается в дом, но тут же закашливается, когда вновь смотрит Ричи в глаза, громко, но слегка по-другому, не болезненно. Убирает руку ото рта и показывает другу пару
светло-розовых лепестков, испачканных в крови, что остались на ладони.
— Это из-за тебя, — Эдди скрючивается, легкие раздирает, но он все равно находит силы, чтобы оттолкнуть Тозиера в сторону, когда видит до безумия красные глаза. Пулей, словно по внутреннему зову, залетает в ванную и останавливается, когда встречает взглядом мрачные лепестки, что хаотично плавали в огромном, хозяйственном, железном ведре.
— Почему они черные? — спрашивает Каспбрак, хватаясь за сердце, будто хочет выдрать его из груди, не желает слышать ответа, ведь знает почему.
— Я умираю, детка, — шепчет его любимый (
колючий), родной (
умирающий), понимающий (
отстраненный) друг. А каспбраковское сердце уже совершило длительную поездку от груди, до пяток и обратно, пропуская удар за ударом, он хотел было зарыдать, но вдруг понял, что это вовсе не его вина.
***
*
— Это из-за тебя я начал курить, ненавижу! — Ричи кричит, обессилившими, худыми руками с выпирающими от напряжения венами, он вытаскивает ведро из ванной, пытается перевернуть его, с чертовыми лепестками внутри, прямо на Эдди, но падает, вновь закашливаясь. Младший отпрыгнул прежде, чем Тозиер опрокинул на себя червоточные лепестки, задыхаясь, пытаясь найти в себе хоть каплю силы, здравый смысл (
бесполезно).
Тозиер начинает плакать.
Истошно кричать, метать все вокруг, пытаться ударить Эдди, чтобы тот понял хотя бы сотую часть того, что он сейчас ощущал.
— Прости, — шепчет Каспбрак, хриплым, колеблющимся голосом. — Я люблю тебя.
Ломота, почти судорога сводит все тело, любимый астматик сидит рядом, почти на грани.
Ричи проваливается в пустоту, уходит с головой в
черный цвет, который ненавидит, а последнее, что он видит — это приближающееся к губам лицо младшего.
***
*
— Ты такой балбес, Тозиер, я сейчас помру, — Эдди смеется, протягивая лежащему на кровати Ричи ложку куриного супа.
— Я правда думал, что умер, — шутник почти опрокинул суп, удивляя младшего, вскакивая с кровати и взмахивая руками в воздухе, пытаясь себя защитить. Он выхватывает ложку и глотает — кушать хотелось безумно.
— Еще скажи, что Бога увидел на той стороне, — Эдди улыбается, когда Тозиер жадно сжимает губы вокруг столового прибора и с упоением глотает. — Ты ж всего лишь упал в обморок.
— Знаешь, кого я видел? — Ричи ухмыляется многозначно, во все тридцать два, а Каспбрак вскакивает с места, уже понимая, что дальше следует шутка про его мать. И все же, он рад, что парень поправился.
— Я вижу, ты уже здоров, ну пока. — Эдди собрал столовые приборы, не без труда выдернув из рук Тозиера миску, в которую он так отчаянно вцепился и не хотел отдавать.
— Я ведь знаю, что ты останешься, а вдруг я твоей стряпней отравлюсь? — Тозиер перехватывает руку младшего, цепляясь за локоть и придвигая ближе к себе. — Все-таки мы судьбой связаны, да, малыш?
Эдди сам приближается и невесомо целует Ричи, стараясь не растягивать этот момент на долго — не хотелось заразиться тупостью (
так он ему и сказал), хотя, на самом деле, просто слегка обиделся на то, что его
парень до сих пор пускает шутки про его мать.
— Не обижайся, я люблю тебя, малыш.
Лишь под светом уличного фонаря и едва проклевывавшейся на небе луны, они просто наслаждались.
Наслаждались друг другом.
