Случайный свидетель

Славе кажется, что время в этой комнате сошло с ума. Пять минут назад оно неслось с космической скоростью, пока Мирон спешно и бестолково пытался засунуть в рюкзак половину своей библиотеки, а сейчас все словно поставлено на паузу – Мирон пытается застегнуть молнию, долгое «вжж» никак не заканчивается. –Ты понимаешь, что сейчас начнется? Это какая-то дикая ирония, что именно он сидит в этой пустой комнате со светлыми стенами («анатомичка» – быстро проносится в голове) и смотрит, как бывший император сдает столицу варварам. – Это давно началось, Слава. Я просто довожу историю до финала. Ты ведь читал в детстве Конан Дойля? – Еще одного пересказа книги в твоем исполнении я не вынесу. Мирон хмыкает и достает из-под кровати очередной талмуд («сколько их всего? Александрийская библиотека?»). – Никогда не мог понять, зачем Холмс вернулся. После Рейхенбаха, я имею в виду. Круче истории с Мориарти уже ничего не будет. Дальше нужно просто жить, заниматься пчелами или другой дребеденью. – Значит, валишь в Суссекс разводить пчелок? – Это вряд ли, у меня с живыми существами не очень выходит. Слава усмехается. Фиг знает, что на такое можно ответить. Сходи к психологу? Вступи в Антихайп, Замай ведет крутые тренинги? Научили даже Дудя. – Только представь, что будет с Шокком. Он же утопит нашу планету в слезах и хейте. Хорошая подача. Слава ждет реакции, но Мирон, кажется, больше занят впихиванием Барта в рюкзак. – Да ничего не будет. Парочка перископ-трансляций, и он утешится. Мироново спокойствие бесит. Особенно сейчас, когда второго разговора может уже и не быть. Отчего-то хочется все прояснить, вытащить старую историю и пережевывать детали. Будто он этим раньше не занимался («привет, ночные бдения на ххру, Слава»). – Неласково ты о бывшем лучшем друге. С глаз долой, из империи вон? Или из сердца? Мирон вдруг перестает истязать рюкзак и смотрит внимательно и насмешливо. Раздражает, как и всегда. – Большой ценитель дружбы, да, Слава? Похвально. Хочется врезать так сильно, что Слава пару раз сжимает кулаки. Через несколько минут отвратительной тишины Мирон добавляет: – Отболело уже. И дружба, и уважение, и вообще все. Оба постарались. Больше вопросов Слава не задает, только продолжает наблюдать за сборами («это действительно происходит, какой же бред, что я вчера пил, где Замай»). Наконец Мирон подхватывает рюкзак и пару пакетов и идет к выходу. Слава не шевелится, пока не слышит недоуменное «ты чего сидишь? я все». – Что с документами? – Предусмотрел заранее. После истории с Жиганом появилась мысль, что лишний паспорт будет не лишним. Они долго топчутся в коридоре, Слава сражается со шнурками, Мирон делает вид, что занят телефоном. Его голос звучит надтреснуто и глухо, когда он просит: – Никто не должен знать. Совсем никто, Слава. Извини за пафос, но для меня это вопрос жизни. Слава вглядывается в его уставшее, совсем не тридцатилетнее лицо. Наверное, и правда вопрос жизни. Он таких вопросов пока не решал. — Есть условие. Никто не знает, где ты. Я буду знать. Мирон долго молчит, опускает голову. Соглашается. *** Открытка приходит через две недели. Все это время Слава «болеет» самой заразной формой гриппа. Навещать его не разрешается никому. Он игнорирует разрывающийся от сообщений телефон, забитую почту, сотни звонков от прессы, перископы, сториз всех коллег по цеху, считающих святым долгом прокомментировать ситуацию с Оксимироном, не включает телевизор, в котором, видимо, прописался Шокк, дающий тысячное интервью про экс-приятеля. Сам приятель сильно удивляет. Не в первый раз, конечно, но Слава долго не может перестать ржать, когда видит адрес. Исландия, серьезно? Край света, невнятная погода, бешеные цены, тоска, тлен, разложение. Слава рассматривает открытку, прикидывая, сколько концертов нужно дать, чтобы хватило на билет до Рейкьявика. «Подписать что ли контракт с «Рибок». *** Слава достает открытку с адресом только через восемь месяцев. Денег на билеты уходит немерено, но желание увидеть своими глазами нового гражданина Исландии все же сильнее. Мирон окопался в маленьком городке на побережье, до которого еще пришлось добираться на автобусе. Слава разглядывает пейзаж за окном, проносящиеся поля, небо насыщенно синего цвета и думает, что самодовольный Мирон выбирал место жительства под цвет собственных глаз. В Исландии все тонет в сине-туманной дымке. Красиво, чего уж. Дом Мирона Слава находит быстро. Тихая, благопристойная улица, добротная калитка в маленький сад. Веет духом сытости и буржуазного спокойствия. Слава морщится, зря он приехал. Дверь не закрыта, и Слава считает себя приглашенным. Он с любопытством проходит через гостиную, осматривает стерильно-чистую кухню («вряд ли здесь много готовят») и останавливается в библиотеке. Судя по всему, это любимое место хозяина в доме. «Ииииинтереснооо» – хмыкает про себя Слава. Он хорошо помнит безжизненно-выхолощенную квартиру Мирона в Питере, которую они покинули вместе. Мирон тогда даже не обернулся, словно не оставлял в этом месте ничего достойного внимания. Здесь все иначе, каждая вещь кричит о личности владельца. Мебель темного дерева, огромное кресло с потрескавшейся кожей («явно с распродажи»), заваленный книгами и бумагами стол с внезапным ундервудом, репродукции Босха и Брейгеля на стенах, диски вперемешку с виниловыми пластинками («вернулся в прошлый век»). Комната ботаника и задрота. Славе нравится. Он уже собирается развалиться в кресле в ожидании хозяина, когда чувствует пульсирующую боль в ноге. «Скотина» – сообщает Слава черному коту, не желающему выпускать свою добычу. Животное, мимикрировавшее под цвет мебели, смотрит на незваного гостя с плохо скрываемым презрением. Этот взгляд Славе хорошо знаком, хотя с котами он вроде не баттлился. Их противостояние длится пару минут, потом животное со скучающей миной исчезает в открытом окне. Зато, судя по звукам, возвращается хозяин дома. Когда Мирон появляется в дверях библиотеки с легкой улыбкой и иронично приподнятыми бровями, он напоминает свою молодую версию. Немного поправился, и это ему идет. Носогубные складки не так заметны, неизменная морщинка на лбу почти исчезла. Но больше всего Славу удивляют волосы. Небрежная стрижка хорошо смотрится на густой шевелюре. Слава ловит себя на мысли, что, если бы его отпуск продлился пару недель, а Мирон пропустил бы очередной визит к парикмахеру, он смог бы увидеть кудрявого аки барашек Оксимирона («поправочка: как баран»). – Мне тут нравится, – выносит вердикт Слава. – Сам строил? – Строитель из меня неважный. Купил готовое. – Зато вольный каменщик из тебя крутой. Мирон улыбается. С костяшек исчез «империум», а вот колесо сансары вращается по-прежнему. – Один живешь? Он кивает. – По четвергам приходит помощница, я тот еще профан в бытовых делах. Звучит одиноко. Слава не может удержаться от шпильки: – У твоего кота такой же дерьмовый характер, как и у тебя. Неудивительно, что к вам никто не заходит. – У меня нет кота, Слава. – А что за черная тварь меня погрызла пять минут назад? – Это кот соседей, он иногда меня навещает. У Бабангиды сложный характер, не протягивай к нему руки в следующий раз. – Да я его вообще не трогал......Подожди...Бабангида, серьезно? Ты назвал кота Бабангидой? Ты двинутый, знаешь? Слава задыхается от смеха. Мирон продолжает улыбаться. – У меня были очень крутые собеседники в жизни, но Бабан был самым душевным. Надеюсь, у него все хорошо. – Сидит в подземелье у троллей, как и ты. – Неплохой жизненный сценарий, как я теперь понимаю. Повисает пауза. Слава начинает чувствовать неловкость. Собственно, на что он рассчитывал, когда рванул сюда? Они ведь не друзья. Слава просто случайный свидетель. – И чем ты тут занимаешься? Ботанишь, как в старших классах школы? Ведешь ночные дискуссии с местным Бабангидой? – Просто живу, Слава. И тут Славу озаряет. Эти листы, стоящий на столе ундервуд... Он идиот. – Господи, ты пишешь что ли? Мирон вдруг начинает смеяться. Открыто и по-настоящему. Он смеется как человек, который наконец-то наслаждается тем, что делает. – Да, Слава, я пишу. Поразительная дедукция, прими мои поздравления. Я пишу вторую аудиокнигу. Отвратительная рефлексирующая графомания самого низкого пошиба. «Горгород» после нее тебе покажется шедевром. – Хочу быть первым читателем. Ты же знаешь, я твой лучший критик. – И самый непредвзятый. – Под каким именем будешь издаваться? – Валентин Мармеладов, разумеется. – Валентин Вячеславович? – Янович. Не лишай меня национального самосознания, Карелин. Неловкость отступает. Они идут пить чай, Слава рассказывает последние новости русского рэпа, но Мирону это не очень интересно. Зато феномен Бабангиды они обсуждают до глубокой ночи. Слава ложится спать в свободной комнате («она вроде как для гостей, но я не думал, что у меня будут гости...тут немного пыльно, не обращай внимания»). Здесь прохладно, отопление работает вполсилы, и Мирон приносит ночью плед. Слава долго не может заснуть, берет с подоконника первую попавшуюся книгу и начинает читать. В книге обнаруживается закладка – билет на лондонский концерт Дензела Карри трехгодичной давности. Это кажется трогательным. Утром они до хрипоты спорят о грайме. Слава думает, что идея с отпуском была великолепной. А к прохладной комнате можно привыкнуть. *** Книга Мирона выходит на английском. На обложке действительно значится В.Я. Мармеладов, и Слава бьется в истерике пару часов. Эпатажный роман, наполненный злым провокационным юмором, разлетается огромным тиражом. «Гардиан» заходится в восторженном визге, «Телеграф» исходит желчью, читатели ломают головы, издатели сдержанно молчат и заявляют, что ни на одно вечернее шоу их клиент не пойдет. И вообще предпочитает остаться анонимом. Через четыре недели бессонных ночей со словарем и краткосрочный роман со студенткой филфака в корыстных целях Слава выдает свою рецензию. «Мне понравилось» – отправляет он. Нужно бы перечитать, но нет времени. Слава занят сборами в очередной отпуск. *** В следующий приезд Славу ждут большие перемены. Бабангида ушел от своего семейства и переехал жить к Мирону. Тот сообщает об этом довольным шепотом, с извиняющейся улыбкой косясь в сторону соседского забора. Сам Мирон Янович окончательно сошел с ума и увлекся рыбалкой. С обалдевающим лицом Слава прослушал полуторачасовую лекцию о правильном спиннинге и проблемах пресноводной исландской рыбы. Остановить ржание он смог только после клятвенного обещания Мирона («Посейдоном клянись») написать остросоциальный роман о водной жизни. Но на рыбалку он Славу все-таки подсадил. Истории из их двухнедельного рыболовного трипа Слава не без удовольствия включил в новый альбом «Ежемесячных», после чего Замай и Витя сочли необходимым провести с ним серьезную беседу о вреде тяжелых наркотиков. Мирон, которому Карелин нажаловался на приятелей, сообщил, что Слава и без наркотиков не вполне нормален и очень странно, что его друзья до сих пор этого не заметили. Слава оскорбился до глубины души. *** Второй роман дается Мирону тяжело. Славе не нужно объяснять, что такое синдром второй книги или альбома. Особенно после бешеного успеха дебютной вещи. Мирон почти не ест, поддерживая жизненные процессы литрами несладкого кофе, опять начинает курить и совсем перестает спать. Свет в библиотеке горит до самого утра, звук печатной машинки прерывается нервными шагами по забитой книгами и черновиками комнате. Бабангида смотрит на хозяина печально и недоумевающе и заключает временное перемирие со Славой. В кошачьем взгляде Слава читает отражение собственных мыслей: что мы будем делать? Спустя неделю ночных бдений около закрытой двери в библиотеку Слава наконец решается: – Знаешь, даже если роман будет очень плохим и критика тоже, это все равно, понимаешь, не будет плохо. Такое плохо, когда ты развиваешься, это не плохо даже. В смысле, это вообще хорошо. Мирон снимает очки (с недавних пор он перестал носить линзы) и устало трет переносицу. Потом тепло улыбается. – Твое косноязычие звучит очень утешающе. Спасибо, Слава. *** Книга оказывается настоящей бомбой. История старшеклассника-эмигранта, которого ненавидят в школе настолько, что он решает отомстить и собирает свою армию из обозленных подростков, становится мировой сенсацией. Слава не успевает читать выходящие ежесекундно рецензии, но общая картина уже ясна. Книга задела за живое тысячи людей, а главный герой, осознавший в середине пути свои ошибки и пытающийся остановить запущенную им же машину смерти, через несколько дней после публикации превращается в культового персонажа. По этому поводу Слава не может не съязвить: – Ты же вроде бы ушел из большого хайпа или я что-то пропустил за последние пять лет? – Я же не говорил, что это навсегда. Так что ты рано расслабился, Слава. Мирон выглядит взволнованным и счастливым, но в этом возбуждении от успеха нет болезненного ожидания творческого спада. Нет и страха упасть с пьедестала, не оправдав чужих ожиданий. Слава мысленно выдыхает. *** Свой последний альбом Слава выпускает в 32 года. Без громких анонсов и последующего тура. На альбоме нет фитов, нет и друзей по Антихайпу. Только сам Слава. Без диссов, без стеба, без забрала, как прокомментирует потом Мирон. Антихайп не распадается, просто расходится по своим жизненным дорожкам. Так, наверное, и лучше. Злости и запала больше нет, а имитацию они презирают. Слава возвращается к программированию, с удивлением ловя себя на мысли, что сорокалетие он не прочь встречать уже не в России. Самую важную рецензию на альбом он хранит в книге Жана Жене. Там всего три слова: «Мне тоже понравилось». *** Проблемы начинаются, когда шумиха вокруг «Висельника» достигает предела. Голливуд хочет купить права на экранизацию, а интерес к фильму изъявляют режиссеры, от имени которых у Славы трепетно ноет под коленками. Мирон выглядит потерянным и взбешенным одновременно. – И что мне делать? Я не могу принимать во всем этом участия, но кто-то должен контролировать происходящее. Нужен человек, которому я могу доверить говорить за меня. Слава молчит и отводит взгляд. – Слава...Ты бы... ты бы согласился? – Не думаю, что ты не знаешь ответа. *** Слава отправляется в Голливуд. «За славой», как несмешно шутит Мирон. Он ругается с режиссером, доводит до нервного срыва группу сценаристов, собачится с адвокатами и перепроверяет каждую строчку контракта. По вечерам жалуется Мирону на тяжелую долю его доверенного лица. Мирон только потешается. – И чего ты ржешь? Я пытаюсь спасти твою репутацию серьезного писателя, пока эти олухи не превратили книгу в слезовыжимательное кинцо для домохозяек. Ты тупая и неблагодарная скотина. Через два месяца Мирон заявляет, что Слава настолько круто прокачал свой английский, что пора бросать вызов Дизастеру. Этот гигант баттл-рэпа не знает и половины обсценной лексики, которую освоил Карелин за пару месяцев в L.A. Теперь потешается Слава. *** За эти годы круг общения Мирона почти не меняется. Соседи, почтальон Йохан, с которым Мирон ведет задушевные философские беседы, несколько человек из издательства и Слава Карелин. Периодически Мирона навещает его агент. Высокий, худощавый человек с нервными руками производит гнетущее впечатление, но Мирону этот тип нравится и со временем Слава привыкает к его визитам. Тот приезжает по субботам, пьет разбавленный виски (не больше одного бокала, два, если они играют партию в покер), обсуждает с Мироном средневековую мистическую литературу и еврейский вопрос. Никогда не остается ночевать, хотя Мирон каждый раз предлагает. Внимательный взгляд серых, выцветших глаз, постоянно направленный на хозяина дома, вызывает у Славы ощущение липкого страха. В один из вечеров, когда Мирон выходит в сад за Бабангидой, и они остаются наедине, Слава не выдерживает: – Давно догадались? – Про Мирона? Год назад. Паника захлестывает, и Славе приходится заставлять себя продолжать разговор. – Как? – Много мелочей: его акцент, интерес к определенной музыке, тату, случайные оговорки, выбивающиеся из легенды. Ушло пару лет, чтобы сложить все воедино. – И что теперь? Шантаж, угрозы, просто сольете информацию журналистам? Глаза напротив окончательно теряют цвет. – Успокойтесь, Слава. Не знаю, как это воспринимает Мирон, но за эти годы он из перспективного клиента превратился в друга. А у меня не так много друзей. Слава кивает. Они в молчании допивают виски и смотрят на вернувшегося из сада Мирона с Бабангидой на руках. Карелин моет посуду, пока Мирон провожает гостя до машины. Через открытую дверь он слышит: – Это взаимно, Марк. Спасибо. *** Экранизации книги Мирона пророчат номинацию на «Оскар». И Слава полон предвкушения. – Ты не лишишь меня шанса прогуляться по красной ковровой дорожке. Кто-то из Антихайпа должен был это сделать. Купим тебе парик и роскошное платье, и ты пройдешь как моя +1. Или нарядим тебя в костюм магистра Йоды. Все равно латентное влечение к империям в тебе неискоренимо. Мирон саркастично приподнимает бровь, продолжая стучать по клавишам. *** Объявление номинантов начнется в половине пятого утра. Слава ставит будильник и скрещивает пальцы на удачу. В шесть Мирон просыпается от грохота рухнувшего с кровати тела и слышит внизу топот, прерываемый повизгивающим хохотом. Он страдальчески закатывает глаза, и улыбается. Бабангида понимающе мурчит на соседней подушке.