Море коварно

Отзвучали последние воинственные выкрики, и Стивен с облегчением понял, что битва окончена. Вся палуба «Какафуэго», на которую он ступил спустя некоторое время, была залита кровью, на каждом шагу — мёртвые тела, и среди них бедолага-доктор заметил знакомый силуэт с ярко-рыжими волосами. Стивен с тревогой перевернул его: Джеймс Диллон был глубоко ранен под самое сердце. Но жизнь ещё не оставила его, и молодой лейтенант, почувствовав прикосновения друга, приоткрыл глаза. — Стивен… — прошептал он. — Друг мой, я знал, что меня найдёте именно вы. Я… я хотел бы сказать вам… Стивен! Боритесь за нашу родину. Боритесь, — он облегчённо выдохнул и слегка улыбнулся, — за Ирландию, — и глаза Диллона закрылись, а дыхание оборвалось. Стивен до конца не признавал, что этот человек, такой молодой и всегда жизнерадостный, может умереть сейчас. Возможно, ему столько всего предстояло пережить! Но судьба распорядилась иначе, и Стивену оставалось только смириться: в конце концов, что бы он мог сделать с такой раной? Доктор положил голову Джеймса себе на колени и с замиранием сердца смотрел на своего старого знакомого. Он гладил волосы умершего, вспоминая, как много они прошли вместе, и мечтая, как много ещё могли пройти, но тут к Стивену подбежал Том Пуллингс — юноша обычно весёлый, но на данный момент весьма встревоженный — и сказал: — Стивен, капитан… Джек ещё жив, но ваша помощь срочно необходима. «Ещё жив?» — испуганно подумал Стивен и поспешно поднялся на ноги, бросив на Джеймса Диллона последний печальный взгляд. Всегда Том придавал Стивену уверенности — бодрый и смелый, жаждущий приключений. Однако сейчас Мэтьюрину просто хотелось сесть и забыться, не знать ни о ком и ни о чём, ничего не видеть и ничего не слышать. Только после смерти Диллона, а теперь ещё и с Джеком что-то. Как бы то ни было, а повёл Том доктора к нему же в лазарет. Молодой мичман с несколькими товарищами сразу же отнесли Джека туда, но, обнаружив, что доктора на месте нет, Пуллингсу пришлось идти искать его. Времени на это потребовалось не так много, как ожидалось, и хоть этим Том мог быть доволен. Когда они подошли к Джеку, Стивена не увидел ничего хорошего: друг его был весь в крови, и вокруг кружились толком не знавшие, что надо делать, моряки. Джек повернул голову и слабо улыбнулся: — Стивен, дружище, как я рад вас видеть, вы не представляете! — звучало вполне живо, но было видно, что Джеку это с трудом даётся. Стивен подошёл к койке и взял Джека за руку. — Мы победили, мой доктор, победили! Но вот какой ценой? — Джек, я… у меня на руках погиб Джеймс, а рядом с ним я видел маленького Эллиса, — лицо капитана разом помрачнело, слышать о смерти лейтенанта было больно, но к Джеку вдруг пришло осознание страшной истины, и, когда лишние уши во главе с Пуллингсом вышли, он сказал: — Простите, но вам придётся хоронить и меня. Силы оставляют меня, Стивен, я чувствую это. Нет, не трогайте свои тряпки! Я и так потерял слишком много крови. Вам меня уже не спасти, мой час близок. Простите, милый. Возьмите листок и перо, помогите мне составить завещание. — Нет, Джек, что вы! Я вылечу вас, дорогой, надо не медлить, и… — Друг мой, хоть раз поступите, как я вам говорю, — он посмотрел на Стивена таким испепеляющим властным взглядом, что тот не смог воспротивиться и скрепя сердце и со слезами на глазах сел рядом, подложив под лист бумаги книгу, взял в руку перо и начал писать под диктовку теряющего силы и уверенность голоса капитана завещание, согласно которому командование «Софи» временно переходит в руки Пуллингсу. И тут Стивен мог обрадоваться, ведь Том — выдающийся человек, но друга ему, пожалуй, не заменит. Доктор отложил злосчастную бумагу в сторону и снова взял Джека за руку, с упоением высматривая живой блеск в его глазах. Но свет только угасал. И вот настал момент, которого так боялся Стивен: глаза Джека закрылись. Осознание произошедшего пришло к Стивену не сразу, и, когда он в полной мере проникся своим нынешним положением, то не стесняясь заплакал. За один день из жизни доктора ушли два друга, и Стивен бранил себя и бранил Бога — есть ли он вообще в таком случае? Нет, если бы он был, то отнёсся бы к Стивену куда более милосердно. В чём он провинился? Где бедный Стивен был неправ? Как перед Господом согрешил?.. Доктор задавал много вопросов, некоторые даже вслух, обращаясь к небесам. Ответа, естественно, не последовало, и после долгих терзаний отчаявшийся Стивен уткнулся лицом в окровавленный живот Джека и сидел так до самого вечера, не обращая внимания на крутящихся вокруг него и пытающихся что-то сказать матросов. Стивен не желал отходить от холодеющего тела друга, ловил носом его запах, гладил соломенные волосы и смотрел на бледное, но всё равно прекрасное лицо капитана. Увы, но психика Стивена не выдерживала такого удара. Снаружи доктор всегда оставался спокоен, чем и заработал репутацию хладнокровной рептилии среди окружающих, но на деле его одолевали те же чувства, что и остальных, но в силу того, что он их не показывал, они разъедали его изнутри. На погребении доктор стоял в стороне ото всех мрачной тенью, словно стараясь слиться с мачтой, слушая дрожащий от нахлынувших эмоций голос нового командира судна. Под конец из глаз резвого с виду Тома хлынули слёзы, и он как можно быстрее дочитал молитву и поспешил отвернуться от экипажа. Не следовало в первый же день показывать свою слабость, верно? Однако в душе Пуллингса, какую бы маску он ни надевал, дела обстояли куда менее гармонично: на сердце скребли кошки, ведь он без прохождения лейтенанта, без должной практики — и капитан? Пусть и временный, пусть только до Англии, но как же Том будет без Джека? Он привязался к своему капитану, ему было в удовольствие служить под началом Обри, и у Пуллингса были все основания надеяться на повышение при смерти сэра Диллона, которой он всё же рад не был. Такой приличный скромный юноша — и такая ответственность! Все тяготы мира навалились на хрупкие плечи разом, а боль утрат давила изнутри. Стивен же был словно вообще не при делах: в голове звонким эхом отдавались слова Тома, но смысла их он не понимал — или не хотел понимать. Он ни о чём не думал, тоска и отчаяние в нём доросли до той степени, что он перестал их замечать и принял за должное, будто так всегда было и всегда будет. Чувство скорби переполняло бедного Стивена, и тот уже был не в силах выражать его. Слёз не осталось, а печальная гримаса стала делом обычным. Он даже не видел — как и отвернувшийся Том — момента, когда бездыханные тела Джека, Джеймса и Эллиса предали морю — морю, которому они и так готовы были отдать жизнь. Вода приняла их с ярой жадностью, и Стивен почувствовал ненависть к коварной бездне. Скольких она забрала за все те годы, что люди плавают морем? Статистика была губительно печальная, и ненависть ко всему окружающему — воде, снастям, парусам, рангоуту, людям — ломила дух и без того убитого Стивена. Моральным устоям доктора пришёл конец. Он медленно сходил с ума. *** Ближе к ночи того же дня Стивен взял в руку перо, второй лист бумаги и начал писать собственную записку, собираясь приложить её к уже имеющейся Джека. «Дорогой Том Пуллингс, Прежде всего хочу ещё раз поздравить вас с новой должностью. Надеюсь, после временного управления „Софи“ на вас обратят внимание в Адмиралтействе. Но увы, стать вам хорошим судовым врачом я не смогу, простите меня. Смерти Джека и Джеймса выпили из меня все соки, и я последний раз свяжу свою жизнь с морем, отдавшись ему. Пусть так, но я буду рядом с друзьями. Вы прочитаете это письмо, когда меня уже не будет. Я верю в вас и ваши силы, Том. Вы станете превосходным преемником Джеку Обри. Ещё раз простите меня. Искренне ваш, Стивен Мэтьюрин». Стивен дошёл до каюты Тома без лишних встреч, неся в руке два письма. Он вошёл внутрь тихо, чтобы не разбудить отдыхающего командира, и увидел весьма приятную картину: Пуллингс спал, сидя в кресле, и во сне чутка улыбался. «Даже жаль огорчать такого приятного юношу. Он мог возлагать на меня большие надежды», — подумалось Стивену. Он на цыпочках подошёл к стоящему неподалёку столику и положил записки на видное место. Всё так же тихо закрыв за собой, доктор вышел из каюты и направился за ядром. *** Ночью Том Пуллингс забылся приятным сном: он снова и снова видел свои первые дни службы у Джека, слышал звонкий смех капитана и видел улыбку лейтенанта. Этот рыжеволосый весельчак всегда нравился Тому, Джеймс был превосходным моряком и толковым командиром бы вышел. Да, знать бы загодя… Джека Обри же Том буквально любил. Но это не было любовью по типу Маршалловской, нет — хотя Пуллингс уже не раз спросил себя, как отреагирует штурман, ведь с одной стороны умер его чуть ли не злейший враг, но с другой — любовь всей его жизни, — любовь эту Том изъявлял своей преданностью и хорошо выполненной работой, но больше всего удовольствия получал от тех тёплых вечеров, когда они могли просто поговорить с Джеком как друзья, от весёлых ужинов — главное, чтобы из Диллона и Маршалла был только один, иначе вечер безнадёжно испорчен, но это Джек понял быстро и ошибок своих не повторял, — на которых смех был громким и долго не смолкал, а разговоры шли непринуждённо, ведь окружали его хорошие друзья и лучший из всех капитан, при котором Том мог послать свою стеснительность к чертям. А теперь?.. Пуллингс проснулся с такой тоской на душе, что чуть волком не завыл. Сердце его разрывалось, было неописуемо больно — до этого он ни разу не терял друзей. Он встал с кресла и зашагал по каюте, ибо сон совсем покинул его. Том увидел на столе записки — с одной он был уже определённо ознакомлен, это завещание Джека, а вот вторая… Том быстро прочитал её, буквально глотая слова и приходя всё в больший ужас. Похоже, его покинул и доктор Мэтьюрин. *** Стивен с ядром в руках вышел на палубу. Была «собачья» вахта, но доктор знал, что никто ни за чем не следил, ведь вахтенные — то ли от радости, то ли от горя — украли у кока две бутылки грога и прямо на посту осушили их, разделив между собой поровну, и сейчас мирно похрапывали, приложившись спинами кто к грот-мачте, кто к фальшборту. Стивен понимал, что достанется бедным вахтенным не только из-за бутылок, а гнев Пуллингса будет праведным, но всё же извинился перед ними, когда проходил мимо. Ночь была ясная, ярко светила луна, отражаясь на недвижной водной глади. Ветра не было, и ничего не нарушало спокойствия и устоявшейся тишины. Стивен прошёл к квартердеку и взобрался на фальшборт. «Вот и всё, — думал он, — кончается история доктора Стивена Мэтьюрина. Ты забрало моих друзей, море, так забери и меня!» — и пластом упал в воду. Ровно в тот момент на палубу, пару раз споткнувшись на трапе, взбежал взволнованный Том Пуллингс, но единственное, что он успел увидеть — подлетевшие в воздух брызги. Молодой моряк стоял в гордом одиночестве у фальшборта «Софи» и смотрел вглубь воды. Том Пуллингс лишился ещё одного славного человека, но чью поддержку смел рассчитывать. Всё пало прахом, помощь теперь могла последовать только со стороны оставшихся морских друзей, если только они же не устроят мятеж. Прохладный ночной воздух заставил Тома поёжиться. В его распоряжении было два корабля, но ни с одного из них не было слышно ни звука. Тоска по былым временам сковала сердце Тома — ещё вчера тремя людьми в его жизни было больше, позавчера вечером он слышал их смех и весёлые разговоры, днём — блестящие живыми огнями глаза, смотрящие на мичмана с теплом. Где ныне всё это? Он поднял свой взгляд на луну и подумал о том, что моряком быть тяжело, но он справится. Справится, несмотря ни на что. Станет таким же превосходным капитаном, каким был Джек. Многие пожелают остаться с ним — начиная от малыша Бабингтона и заканчивая Маршаллом. Но чего будет ему стоить такая поддержка? «Море коварно. Только что бездна забрала себе жизнь очередного человека. Скольких ещё заберёт?»