Ночь в бутылке

Это ночь в бутылке. Эта ночь возвращает вольность. Один лишь глоток - и бесконечность развертывается, приглашая в путешествие до своего предела. По бесконечной, благословенной земле под бесконечно благословенным небом. На всем свете ни души. И во всей этой тьме - тоже. Только призрачный путник неспешно бредет по пустыне, наслаждаясь звуком и цветом ее пустоты. Ее просторы так холодны и суровы. Лишь густой мех защитит ее одинокого сына. Ее просторы так же, как он, одиноки. Лишь сухой пустынный ветер играет плащом за его спиной - старинным гобеленом. На гобелене - хорошенькая кошка играет с котятами. Массер сокрыт под широкой юбкой Нирни, а Секунда - в зените. Песок чернильно-черен в это время, только песчинки искрятся, отражая небесные светила. А небо мерцающе-бело, кто-то рассыпал по нему звездный песок. Кажется, будто весь его можно сгрести, проведя лапой по небосводу, да ссыпать в мешочек за пазухой - к остаткам лунного сахара. Затем наслаждаться ослепительно колким светом на языке. Тот свет перевернет мир с ног на голову, переиначит и перетолкует пространство и время. И вот, он, путник, идет по ночному небосклону, оставляя зыбкий след на барханах умерших и еще не рожденных галактик. А над его головой - бесконечные, как небо, эльсвейрские пески. Он останавливается, чтобы напиться в оазисе - облака окружают Секунду, точно туман, что облекает круглое озеро. Кхаджит опускается на колени у кромки лунной глади, чтобы лакать ее свечение, прохладное и утоляющее сердечную жажду. Один лишь глоток - и ясная, кристально чистая свобода, переполняющая едва выносимым счастьем изменчивости и безграничности, заструится из глаз. Глаз, ослепленных тысячами и тысячами ночных миражей.