..все пройдет, но свет твоего лица
навсегда со мной...
— И над холодными крышами… — я давлю в унисон с толпой и Никитой, и понимаю, что не могу сдвинуться с места, потому что воспоминания только делают больнее.падаем, как будто с небес вода.
ты ведь не поверишь, но я всегда..
— Чувствую тебя душой. Улыбается. Никита улыбается, и землю выбивает из-под моих ног всего лишь эта яркая и искренняя улыбка, которую я выучила наизусть. — Спасибо, что вы были сегодня рядом, — он говорит в микрофон, свободную руку прикладывая к сердцу, — увидимся, Москва! И Московская публика рукоплещет и выкрикивает фамилию Никиты. Он снова улыбается, обеими руками касается своих губ и поднимает ладони вверх, а потом, под скандирование толпы, аккуратно сходит со сцены. Гитарист и барабанщик еще какое-то время доигрывают мелодию одной из песен. Когда я теряю его из виду, сердце перестает стучать громче, чем орут фанатки. Они, к слову, постепенно рассеиваются: кто-то к выходу, а кто-то к бару. Музыканты Никиты незаметно удаляются со сцены. А я продолжаю стоять у колонны, опираясь о нее спиной и смотря куда-то в пустоту. У меня нет ни слез, ни каких-либо эмоций, как будто вакуум образовался где-то в сердце. Хватит. Проскальзываю через весь клуб, стараясь не сбивать с ног посетителей и персонал, а если уж и наступлю на чью-то ногу, давлю: «извините», хотя мне все равно. Остались ли у меня какие-то чувства? Ощущаю себя безлюдным городом, безрыбным морем, безоблачным небом. Как будто все перестало иметь смысл… но ведь так и есть? На улице минус десять. Под ногами сплошные лужи, поверхность которых отражает свет желтых фонарей и мимо проезжающих машин. Даже мой шарф и пальто не помогают мне справиться с холодом. Да и плевать. Я сую руки в карманы и ощущаю пачку, которую не выкидывала с позапрошлого месяца. Открыв, я вижу там одну сигарету, и внутри меня борются две стороны: одна хочет здравомыслия, другая хочет расслабиться. Сигаретный дым и первая затяжка кажутся мне какими-то неправильными. Я не курила с тех пор, как встретила Никиту, потому что он просил меня не делать этого ради моего же здоровья. Бросить было легко, у меня была мотивация – любимый человек. И где он сейчас? Тонкий Винстон кажется бесконечным, потому что уже третью минуту я не могу его докурить до конца. Признаю, мне стало только на йоту лучше, но это потому, что душевную пустоту заменил осенний холод, на котором я концентрирую свои мысли и проклинаю Москву за то, что она такая холодная. — Непривычно видеть тебя курящей. Я поворачиваюсь, и сзади моих ушей что-то стреляет. Кровь мгновенно закипает в жилах, неожиданно распространяя тепло до самых кончиков пальцев, которыми я держу сигарету. Он все еще такой же. В черной одежде, говорящий тихим и успокаивающим голосом. Его лицо безмятежное и чуть порозовевшее от Московского климата. И эти глаза из-под угольной растрепавшейся челки, спадающей на лоб, смотрят в мои. Пожимаю плечами. — Мне тоже. Никита вздыхает, осторожно перехватывает у меня сигарету и, затушив, выбрасывает в урну, стоящую рядом. Поворачивается ко мне и засовывает руки в карманы куртки. Черной, почти как и вся его одежда. — Не говори мне, пожалуйста, что ты снова начнешь это делать. — тихий голос все равно заглушает весь мир вокруг меня. — Нет, я просто... Мне тяжело. Я признаюсь ему в этом. Это никогда не было проблемой, потому что Никита – человек надежный и понимающий. Наверное, именно за это я полюбила его. — Мне тоже тяжело без тебя. Внутри меня взрываются фейерверки, минус десять на улице, почему-то, превращаются в плюс. У меня перехватывает дыхание, и я смотрю вперед себя – прямо на Никиту. Он держится спокойно, но я вижу, как грусть сверкает в его карих, почти черных глазах. — Знаешь, прошло очень мало времени, с того, как мы… — он не говорит слово «расстались», и я киваю, чувствуя, как слезы подступают к моим глазам. Никита продолжает: — Но я чувствую, будто прошла целая вечность. Нет, пожалуйста, не надо плакать. Он делает шаг, и за секунду я оказываюсь в его объятиях, согревающих и пахнущих любимым парфюмом Никиты. Его руки бережно обхватывают мою талию, а лицом он утыкается в мое плечо, и мне кажется, что если бы он не держал меня, я бы упала. Эти объятия я могу сравнить только с ощущением, когда ты приходишь домой после долгого дня. Как будто ты снова там, где и должна быть всю жизнь. Я обнимаю плечи Никиты, и он, удостоверившись в том, что я тоже скучаю, прижимает к себе еще крепче. Мое сердце горит и стучит с бешеной скоростью, я чувствую его биение и слышу шум крови в ушах. Удивительно, как мало мне нужно, чтобы быть в порядке. Чтобы быть счастливой. Никита шепчет в мое плечо: — Мы не должны были причинять друг другу так много боли. — Может, мы и не умеем по-другому? Никита приглушенно смеется, и мне кажется, за этот смех я могу простить ему что угодно. Левой рукой он поглаживает меня по спине, правой придерживает талию. Замолкает, а потом поднимает голову и мягко целует в шею. И все на миг стало хорошо. Мне показалось, что стоя посреди Москвы у дорогого клуба, едва ли чувствуя пальцы из-за холода и снова получая поцелуи Никиты, мне как будто снова вернули желание жить. Осознание кое-чего пришло медленно, но доходчиво и ясно. — Ты больше не уйдешь? — я осмеливаюсь спросить, смотря на Никиту снизу вверх. Он расплывается в согревающей улыбке, убирая прядь волос с моего лица. — Нет. Больше не уйду.Я осознала, что его неизменно черная рубашка, его тихий голос, его сводящий с ума взгляд из-под угольной растрепавшейся челки, его цвет кожи, его теплая улыбка, его особенный запах, его пальцы на микрофоне — всё это вместе с болью приносит мне эйфорию и ощущение того, что я нахожусь дома.
И я больше не почувствую холода.