***
Когда в первый раз зазвучали мягкие аккорды из-под старых струн, одна из которых была порвана, на втором этаже включился свет, и вскоре в проёме окна показался милый улыбающийся парень с коротким ирокезом. Он выглядел чуть младше Гамзи и, наверное, чуть аккуратнее. Не такой небрежно-беспечный, хотя и мог бы показаться таким из-за мечтательного взгляда. Он слушал музыку, которую играл незнакомец под окнами, и улыбался, глядя куда-то вверх, задумавшись о чем-то своём. И никто из этих двоих не знал, сколько прошло времени до тех пор, пока соседка не выгнала музыканта-самоучку вон. На следующий вечер Макара пришел снова и, в который раз забив на общественное мнение, начал петь, видимо, приобщая соседей к искусству. И парень-инвалид (а вот коляску Гамзи в первый раз не заметил) со второго этажа был первым, кто услышал его. В том плане, что он понимал всё, о чем говорил гитарист в своих песнях, чувствовал это своим сердцем. По крайней мере, Гамзи хотелось в это верить. Так они и встречались около половины месяца. И что-то тёплое пробуждалось в сердце Макары при каждом воспоминании о своём слушателе. Не зная имён, так и не поговорив ни разу, они всё же переплели свои жизни, связали их в прочный узел. Но до некоторой поры Гамзи не знал, чувствует ли его новый приятель что-либо подобное, или воспринимает его просто как бродячего музыканта, не зная, для кого звучат эти песни. Это продолжалось до тех пор, пока, завершив последний куплет, Макара не увидел, что ему аплодируют. Так искренне и по-детски, чуть ли не сияя изнутри, широко улыбаясь, почти восторженно… Это был первый раз, когда взгляды их пересеклись. С тех пор Макара писал свои стихи только для одного человека во всей этой грёбаной Вселенной. Однажды, отыграв последние звонкие ноты, Гамзи поднял взгляд, и увидел, что под лучистыми яркими глазами появились дорожки слез. Сердце брюнета пропустило глухой удар, и он тут же забрался на крыльцо, перемахнув сразу через две ступеньки, но тяжёлая металлическая дверь никак не хотела поддаваться. Случайная кнопка домофона, на которую нажал Макара, тихо пискнула. «Лишь бы он жил в этой!» — думал он. Хотя, на самом деле, он готов был звонить во все квартиры, если бы не поздний час. — Кто? — прозвучал недовольный заспанный женский голос из динамика. — Я… К другу, — неожиданно для себя ответил парень. — Другу и звони, — грубо отрезала она тоном, не терпящим пререканий. — Подож… — но звонок прервался. Гамзи ещё раз посмотрел в сторону такого знакомого, но недоступного сейчас окна, и, не увидев там света, направился домой, размышляя о произошедшем. От отца, судя по четырём пропущенным звонкам, в который раз будет нагоняй, но ему до этого и дела не было. Обдумывая в дальнейшем тот вечер, Макара пришел к выводу, что переволновался из-за ерунды. В песне правда не было ничего такого. Всего лишь наивные стишки про бесконечные чудеса в небе, отсутствие гравитации, ощущение крыльев за спиной и покорность всесильной стихии воздуха… Абсолютно ничего печального. И Гамзи всей душой надеялся, что не задел какую-нибудь больную тему. «Завтра обязательно с ним поговорю», — твёрдо решил он и… Так и не поговорил. Но приходить продолжил, и, с чувством облегчения в груди, отметил, что обиженным или расстроенным его верный слушатель не выглядел.***
Взглянув вверх, Гамзи понял, что квартира пустует — шторы в тёмной квартире были задернуты, его никто не ждал. Что-то слегка кольнуло его сердце. Разочарованно вздохнув, Макара уселся прямо на пыльный асфальт, не заботясь о чистоте своих штанов. Фонарь, стоявший возле подъезда, пару раз мигнул и, издав странный треск, пронзивший тишину ночи, погас. Несколько одиноких аккордов прозвучали в ночной тишине под аккомпанемент сверчков. Замерзшие пальцы не слушались. Да и играть было не для кого. Интересно, лёг он спать, или ещё не пришел домой? Придёт ли вообще? Не случилось ли чего? Размышляя об этом, Гамзи заснул, оперевшись на ледяную бетонную стену. Проснулся парень, когда было далеко за полночь, от громкого треска и сказанного громким шепотом зацензуренного ругательства. Потирая левый глаз (чёрт возьми, он совсем забыл про грим!), Гамзи в темноте разглядел такую картину: доска, перекинутая обычно через лестницу, лежала на земле, и инвалид расстроенно смотрел на это, не зная, что же делать дальше. Гамзи неслышно прокрался к парню, поняв, что тот его не заметил, и, стоя за спинкой коляски, тихо прошептал: — Ну привет, бро. Чуть не упав с кресла (или, вероятнее, не опрокинув его вместе с собой), колясочник вздрогнул и рефлекторно повернул голову. — У меня нет дене… — начал он что-то говорить, видимо, подумав, что незнакомец, напугавший его, грабитель или вроде того. — Да не кипишуй ты, — уже громко произнес Гамзи. И его собеседник, кажется, узнал голос ночного музыканта. — Ой, это ты… — улыбка озарила его лицо. — Агась. Меня Гамзи, кстати, зовут, — встав перед коляской, Макара протянул руку. — А я Таврос, — теплая ладонь коснулась длинных и тонких пальцев брюнета. — Замёрз? — руки Гамзи и вправду были ледяными. — Не, нормас, — отмахнулся он. — Поднять тебя? — спросил он так, будто ему правда важен был ответ, и, положив доску на лестницу, помог Тавросу подняться. — Спасибо. Я уж было подумал, что опять карабкаться придётся, — признался он. — Может зайдёшь ко мне, чаю попьешь? Ой, или тебе на учёбу утром?.. — Я-то не просплю, — убедительно соврал Гамзи. — А вот от чая не откажусь.***
Посмотрев на незаправленную кровать Тавроса, Гамзи понял, что всё ещё хочет спать. К тому же, запах корицы от горячего напитка навевал дрёму, и мысли в голове текли медленно-медленно. Тёплый уют заставлял забыть о том, что это их первый разговор, и ощущения были такие, будто друзья знают друг друга много лет. — А чья песня… Та, про полёты? — спросил Нитрам посреди разговора. — Моя, — честно признался Гамзи и, вспомнив один из вечеров, решил всё же спросить о том случае. — Ты тогда расстроился… — Нет-нет, — прервал его парень, — наоборот… — столкнувшись с непониманием в глазах собеседника, он решил пояснить. — Я всегда мечтал научиться летать. Я понимаю, что это, эм, немного глупо, — Нитрам отвёл взгляд, словно боясь, что его осудят, — и по-детски, просто… — Не, чел, это офигенная мечта. Таврос робко улыбнулся, и в тепло-карих глазах его словно заплясали золотые искорки. — Ты тогда правда так точно описал в песне всё… И я, наверное, впервые почувствовал, что меня кто-то понимает по-настоящему. — А пошли на крышу! — прозвучало внезапное предложение из уст Гамзи. — Но, эм, коляска… — Забей на это.***
Сидя на плечах у Гамзи, Таврос заливисто хохотал, пока тот нес какой-то несусветный бред. И ему правда казалось, что за спиною у него два огромных полупрозрачных крыла цвета чистой бронзы. Подрагивая от почти осенних порывов ветра, крылья ловили воздушные потоки, и каждая хрупкая прожилка чувствовала это, когда парень лавировал между облаками, устремляясь за линию горизонта, силясь найти конец радуги, преодолеть барьер между фантазией и реальным миром… — Гамзи… — вернувшись на секунду в реальность, окликнул друга Нитрам. — А? — Тебе не тяжело? — Не-а. Тяжело, конечно же, было. Но какое подобные мелочи имеют значение, когда только ты можешь исполнить заветную мечту такого чудесного приятеля и услышать его искренний смех?***
Нежными пятнами растекались краски рассвета где-то на горизонте. Светло-розовые, золотистые, голубые цвета сменяли ночной сумрак, и, казалось, не осталось никого больше в мире. Никого, кроме двоих, сидящих на крыше. Хотя, если точнее, Гамзи лежал, положив голову на колени Тавросу, и, пока слегка смугловатые руки задумчиво перебирали тёмные спутанные пряди его волос, постепенно засыпал. — Как думаешь, что там, за горизонтом? — вырвавшись из сладкой полудремы, спросил он, просто чтобы Таврос не молчал, чтобы слышать его мягкий голос. — Не знаю. Неверленд, наверное. — Неверленд? Чёрт, чувак, это самый зашибенно-оригинальный ответ из всех, что я слышал. — Да ладно тебе… — Нитрам заметно смутился, что ясно дало Гамзи понять, как эти мечты важны для него. — Не, я серьёзно. Серьезнее, чем когда-либо. Глаза слипались, и конечности постепенно становились ватными. Свет уже успел раскрасить все яркими красками, когда Таврос и Гамзи заснули.***
— Блин, проспали, — сонно потирая глаза сжатыми кулаками, произнёс Нитрам. — Да и пофиг. Таврос лишь нехотя согласился.