Капуста

Всю ночь не спал, настежь распахнув все окна, имеющиеся в доме. Думал: скоро спасительный рассвет, и можно будет выдохнуть спокойно, ибо ночь темна и полна ужасов. Бесконечных кошмаров, от которых трудно дышать. Спрашивал себя, когда стал настолько чувствительным, вжившись в шкуры, кажется, тысячи и одного злодея в самых дерьмовых проектах, которые только возможно было изобрести?.. Думал: вероятно, всегда таким и был. Обнимал стройный силуэт жены и представлял себе, что это и должно быть счастье. С утра совершенно не удивился еще трем письмам, уютно занявшим все свободное место почтового ящика, с приглашением на пробы в Штаты. Не удивился, просто, не вскрывая, выбросил их пачкой в мусорный бак. Хватит с него этого дерьма. Устал от клише. Устал от того, что все в нем видят злодея. Верил, что он — хороший человек. А на этом зиждились все киты его жизни. Отер пот со лба, вернулся на кухню, еле нашел в своем же холодильнике позавчера купленные авокадо (не без помощи жены, которая, кстати, тот еще ангел-хранитель; не представлял, как без ее чуткого руководства вообще хоть что-то найти в этом доме), позавтракал. Долго выбирал рубашку для поездки на Фестиваль Писателей Байрона. Остановился на синей. Был счастлив и готов проводить время с детьми, ведь сегодня состоится не только презентация его второй книги, а и мастер-класс, на котором он будет учить детей рисовать. Представлял, как будет выводить линии на холсте черным маркером и видеть счастливые до умиления маленькие лица благодарных слушателей и зрителей. Думал: так лучше. Думал: это я и есть. Обрадовался внезапно, как в детстве, когда получал леденец от тети, бесшумному скольжению Ауди по асфальту. Сидя за рулем под «Lifelines» группы A-HA, думал: такая она и есть жизнь. Сложная, порой грустная, горько-сладкая, настоящая… Не прогадал, подумав о благодарных слушателях. Море взрослых и заинтересованных лиц поклонников, море детских и восторженных — их детей, которым еще неизвестно понятие «поклонник», и пока что все, что они слушают и видят, что их восторгает, обозначается одним несложным словом «нравится». Читал им отрывки из книги, перестраивая голос на тембр ребенка, на тембр хриплый — жутких злодеев, а они закрывали глаза, чтобы спрятаться, или громко смеялись. Рисовали увлеченно, повторяя каждое его движение по холсту. Такие счастливые — и его сердце наполнили своим светом. Которого, порой, чертовски мало в этой жизни. И только в глазах счастливых детей его сполна. Море радостных, лучащихся радостью глаз — взрослых и детских. Среди этого моря зацепился за кофейный оттенок злых. Зрительница была бледна, не улыбалась, сидела, держась рукой за правый висок. Верно, мигрень. Красное платье в пол с декольте — выглядевшее в данной атмосфере, как минимум, странно, как максимум, абсолютно чужеродно, рыжая коса, заплетенная на правую сторону, длинные серьги. Красное пятно злобы на празднике жизни. Слегка закружилась голова, и стало так противно, как только бывает, когда кто-то прошел по твоей могиле. Старался не обращать на нее внимание, да даже отводя взгляд, видел оттенок кофейный и злой. На автограф-сессии и во время фотографирования улыбался людям как-то вымученно. Вот ведь будет с таким выражением лица пестрить в ленте бесконечных фото в ненавистных социальных сетях. Дерьмо, да и только. Красное пятно оказалась последней. Дождалась, пока в зале не осталось ни одного ребенка, ни одного взрослого. Когда подошла, повеяло неестественным холодом. Сразу же замерз, невзирая на жаркое австралийское лето в разгаре. — Дайте автограф. — Улыбнулась чересчур противно и искаженно. Пожал плечами, поставил подпись, но избегал прикосновения к собственной открытой книге. Будто бы она была в состоянии одним контактом заразить чумой. — Идем домой. Прошу. — Звонкий вскрик вонзился ему в висок так, что все вокруг на мгновение застлало темной пеленой. — Простите, но Вы о чем..? — Не успел договорить. Рыжая Бледная вцепилась тонкими и острыми пальцами, как деревянные сучки, в его запястье. Домой… Туда, где разрезают высоту черные шпили древнего замка. Туда, где горы своими пиками взлетают высоко в небо и искрятся под полуденным солнцем. Солнцем, которого ему, проклятому созданию Ночи, никогда не лицезреть. Что за странная на нем одежда? Когда это он предпочитал синий черному? Впрочем, не важно. Поднял глаза на жену, спросил: Где ты была три года?.. Представляешь хотя бы, что мне пережить пришлось?.. Потупила взгляд, не отпуская его руки, извинилась, сказала, что обстоятельства вынудили. Не винил ее абсолютно. Знал, какими сложными бывают обстоятельства. Спросил: — Почему сразу не сказала, что это ты?.. Всю презентацию (какую презентацию — понимал смутно) смотрел на тебя, не понимал, почему проваливается куда-то на дно, а мир вокруг вертится, желая поглотить в свое гнусное чрево. Не ответила, коснулась его щеки. Видя тонкое и бледное запястье рядом, чуял сладкий запах живительной пищи. Готов был вспороть эту кожу зубами и высосать все без остатка. Сказал: ты всегда так действуешь на меня. Жена кивнула. Знаю, мол, давно тебя уже изучила. Сказал: извини, что прекратил поиски дочери. Не знает, что на него нашло. В ярости теряет над собой контроль. Мы никогда не перестанем ее искать. Согласна?.. Конечно, она была согласна. Был рад за последние лет пять впервые увидеть ее искреннюю улыбку. Еще раз, уже на октаву тише произнесла: Идем домой. Прошу. Кивнул. Тогда жена отпустила его запястье. Жена?.. Постойте, что?.. В висках грохотал пульс. С ума сходил от увиденного. Не понимал, где заканчивался он, а начинался тот, другой. Смотрел на бледную руку с тонкими, молочно-бледными и крючковатыми пальцами, лежавшую на столе, как на ядовитую змею, готовящуюся к прыжку. Пытаясь вспомнить, кто он есть, в сердцах во все горло вскрикнул на ширину пустого зала. — Проваливай! Не желаю тебя видеть! Рыжая Бледная напоследок коснулась указательным пальцем его указательного пальца. Потянулась из-под ногтя черная, шелковая и прозрачная тень. Так вся и выдернулась. Наблюдал в немом изумлении, как она удаляется по залу, вся в красном, а рядом с ней идет некто в черном плаще с забранными в хвост в заколку длинными черными волосами, положив свою когтистую руку ей на талию. Когда они вышли, принял для себя единственное верное решение: будет пить снотворное на ночь. Еще не хватало, чтобы сны, для которых отведено ночное время, являлись галлюцинациями днем посреди Фестиваля Искусства, имитирующего Жизнь.