Анфакбл

Дождь выбивает дробь по жестяной крыше так близко над головой, что кажется: вот-вот холодная вода пробьёт тонкую скорлупу настила, и будет здесь, внутри, то же, что и снаружи: выматывающие монотонные удары капель, расползающиеся хлюпающие лужи под ногами, сырость, серость, отчаяние. Я смотрю на жалкую фигурку существа рядом. Рядом — поскольку комнатка ужасно мала, и некуда здесь прятаться. Углы занимают пространства больше, нежели стены между ними. Меня тяготит это помещение. Тяготит несвежее постельное бельё, краешек которого виднеется из-под старого лоскутного покрывала. Тяготит затхлый дух комнаты. Некрашеные деревянные стены, колченогий стул, исполняющий роль прикроватной тумбочки — на спинке аккуратно сложенные тряпки, вероятно, какая-то одежда; на поцарапанном сиденье — книга в замусоленной чёрной обложке, гребёнка, стакан с зубной щёткой, оплывшая свеча на горшечном черепке… Тяготит то, с каким прилежанием разложены вещи, словно по линейке. Тяготит крошечное окошко, в которое видны только густеющие сумерки и отблеск электрического фонаря неподалёку. Тяготит неумолимо долбящий дождь. Но больше всего тяготит хозяин комнаты. Под моим взглядом он втягивает голову в плечи, горбится, ломает пальцы. Жертва. Кисловатый запах пота говорит о его страхе. Ну, пытаюсь подбодриться я, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, ну попробуй посмотреть на это с другой стороны. В конце концов, он считает, что между вами что-то было… Ничего он не считает, — обрубает сам себя внутренний голос, — он боится. Сейчас — вот так вот просто — боится. Я понимаю, что молчание затянулось. И говорю — уже вслух: — Сколько дней ты уже здесь? Криденс? — Имя вспоминается в последний момент. Нелепое имя, всё время вылетает из головы. — Я… — Голос скрипучий, как несмазанная дверь. — Сколько. Дней. Количество. — Десять… — Отлично, — выдыхаю я. Здесь даже присесть негде. Больше всего мне хочется распахнуть окно, но, кажется, когда строили это невозможное здание, расчёт на лишние форточки не производился. — Я… — Снова этот скрип. Глаза — в пол, но временами быстро, по-звериному, поднимаются, оглядывают. — Я подумал, что… вдруг Вы будете меня искать здесь… Сдерживаюсь, чтобы не выдохнуть сильно, через сжатые зубы. С раздражением. Напоминаю себе: этот мальчик не так давно убил одного из опаснейших и сильнейших магов. И именно благодаря этому ты здесь сейчас. Нет, не так: именно благодаря этому ты вообще жив. Дождь усиливается. А как бы в этой комнатке звучал град?.. Выстрелами, не иначе. Это клетка, клетка, Персиваль. И ты один на один с саблезубым тигром. Правда, тигр сам тебя боится. Но… в этом-то вся сложность: загнанный в угол зверь может повести себя совершенно неожиданно. Понимаю, что в комнате уже очень темно. От сумерек или же — ?.. Успокойся. Вдох, выдох. — Криденс, я тебя и нашёл… — Тогда почему… — Не договаривает. Голос срывается. — Потому что я нашёл тебя в первый раз, Криденс. Я вижу тебя в первый раз... Немного покривил душой — видел на колдографиях. Но вживую — да. Хотя лучше бы — нет. — Я понял. Я уже всё понял, — шепчет, едва слышно из-за дождя. — Он стёр вашу память… — Может быть. — Здесь я уже вполне с ним согласен. Колдомедики считали так же. По крайней мере — всё, что было связано с атакой Гриндевальда, исчезло. Криденс слегка расслабляется. Если бы знать, что с ним делать. Да нет же, знаю я; но, Мерлина ради, до чего не хочется!.. Но надо, надо… — Криденс, не бойся. — В конце концов, никто ещё не удостаивался чести вот так запросто разговаривать с Обскури. И выжить при этом. — Я… я… не боюсь... — Стучит зубами. Делаю шаг вперёд. Ещё немного потерпи, Персиваль. Скоро всё это закончится. Будет родной Конгресс, потом — дом, а там — горячая ванна и чистые простыни… Осталось немного. Но возможно ли побороть отвращение, которое волнами захлёстывает с каждым новым осторожным шагом вперёд? Десять дней. Он ждал меня десять дней — вернулся в собственноручно разрушенную церковь Вторых Салемцев. Что он ел всё это время?.. И не менял одежду… Грязные волосы блестят, словно напомаженные. Белая кожа сверкает в темноте. И глаза… Мерлинова борода, да это же… Нет времени бояться. Останавливаюсь. Вдох, выдох. Поднимаю руки. — Криденс… Становится немного светлее. Теперь уже он делает шаг вперёд. Через силу. — Криденс… — Я пойду с вами, куда угодно. Буду слушаться только вас. И если… если кто-то будет против — скажите. Я его убью. Поднимает глаза на меня. Странный тёмный огонь в них. Огонь, который завораживает. Осторожно протягиваю руку и касаюсь скулы. Кожа холодная, липкая… нежная. Криденс неожиданно сладострастно трётся о пальцы, глаза вспыхивают. И я понимаю: нет, это не кончится. Не сейчас. И я понимаю: вот оно, совершенное оружие. Совсем рядом. Остался последний шаг. Превозмогая себя, делаю этот шаг, заключаю костлявое немытое тело в объятия. Огонь, огонь выжжет всю грязь, — напоминаю себе. Я уже почти готов любить этого заморыша и мысленно благодарю Гриндевальда за все допущенные им ошибки. — Конечно, Криденс, — говорю я. — Конечно, я тебя не брошу. Дробь дождя рассыпается камнями по близкой крыше. Криденс вжимается в меня. Нет. Я не отдам его Конгрессу. Он будет только мой. Моё оружие, с помощью которого я смогу изменить мир — разумеется, к лучшему. А на что пошли бы вы ради обладания Силой — и Властью?