Фанатики

Джек — спокойный и уравновешенный. Он не боится. А Леону страшно. Он всегда боится ходить с Джеком вдвоем по улицам, он думает, что все знают, кто они. Особенно Марк. А Марку знать не надо. Он из молодежной христианской организации, где христианским милосердием и не пахнет. Они истребляют таких, как они. А Джек не стесняется его обнимать в колледже и украдкой брать за руку на улицах. Леон стыдится себя. Стыдится своих чувств. Он заворачивает их в старую газетную бумагу и прячет глубоко в сундуке своих мыслей. Джек просто любит Леона. Джек — свободный от себя. Он может запросто рассказать Леону о том, что думал о нем перед сном, и смеяться, когда Леон будет краснеть. Джек ездит к нему каждый день. Хотя живет далеко. Его дом в промышленных районах А-тауна. Каждое утро Джек просыпается и видит в окне бумажную фабрику, слышит звон колоколов в костеле святого Себастьяна напротив. Удивительно, как Джек не вырос таким как Марк. Даже его школа именуется школой святого Себастьяна. Леон спрашивает: — Джек, ты христианин? Джек смеется, целует Леона и говорит: — Я верю в Бога. Бог есть Любовь. Просто. Без догматов. Для Леона вера в Бога - это быть таким, как пастор Колфилд из дома напротив, как Марк и его друзья. Ходить по воскресеньям в церковь, поститься и ненавидеть таких, как они с Джеком. Леон стыдится признаться, но он сам заходит в церковь на площади Людовика Четырнадцатого и подолгу стоит перед изваянием девы Марии, беззвучно молится, чтобы ему простили его грех. Но Леон любит Джека и мечтает, надеется, что Джек прав. Бог это Любовь, Любовь в любом виде, глупый. Джек крепко его обнимает, греет и теплом тела, и теплом души, когда Леону плохо, когда его вбитые в подкорку учителями и родителями мысли-демоны начинают глодать Леона изнутри. Леон говорит, что Марк знает. Джек смеется: — У тебя паранойя. Джек приезжает к нему, когда Леон сидит на садовых качелях и занимается самобичеванием. Джек кладет велосипед у калитки и подходит к Леону. Леон поднимается и голос стыда умолкает. Джек в любимой серой шапке, которую он не снимает даже летом, в тонкой олимпийке, в пуловере, небритый и с ясными глазами. Он настолько красивый, что все голоса должны умолкать. Леон подается вперед, обнимает Джека, вдыхает запах стирального порошка, Джек трется носом о его плечо. Им хорошо. И они не видят, как из-за забора дома напротив на них смотрит парень. Как он сжимает губы, как у него белеют костяшки пальцев. Как он в гневе отбрасывает лопату, что держал, и облизывается. Марк. Они идут по улице. Смеются. Леону хорошо, он про все забывает, поглощенный только Джеком. Джек берет его за руку и Леон не против. Они не видят, как из-за ларька за ними наблюдает парень в капюшоне, его взгляд горит огнем ненависти, а пальцы сминают жестяную банку. Марк. Они спускаются в закуток, поросший дикой травой у реки. И Джек, и Леон любят это место. Перед ними дамба и отвесный скалистый берег, над которым проходит трасса, за ним — ограда какого-то промышленного здания. Они курят Леоновы самокрутки из табака, что растет у Леона на заднем дворе. Когда курево кончается, Джек начинает дурачиться. Он ищет плоские камни и швыряет их в воду. Они прыгают, Джек считает: — Один, два, три… Губы при этом шевелятся, становятся невообразимо притягательными. Но Леон молчит, он наблюдает. Джек увлечен, Леон его не отрывает. Он только смотрит и наслаждается. Очередной камень летит в воду и на третьем прыжке Джек поворачивается к Леону. Смотрит, берет за плечо, прижимает к себе и кладет руку на затылок. Целует. Нежно, мягко, по-доброму. С Леоном по-другому нельзя. Он мягкий, от малейшего действия или слова разорвется в клочья. Они идут мимо линий электропередач. Руки в карманах. Молчат. Слова убивают, говорит Джек. Леон не переспрашивает что именно. Он знает ответ: Любовь. И сияющие ясные глаза. Они подходят к дому Леона. Вроде бы все. Леон поворачивается, чтобы взяться за калитку, но Джек хватает его за рукав и говорит, только одно слово: — Посмотри. Леон понимает. Он идет в дом, на кухню, где отец оставляет ему записки, о том, когда вернется. Записка лежит. Лицо Леона светлеет. Он возвращается. У них целая ночь. Кровать Леона маленькая и узкая. Они лежат друг на друге, сталкиваются коленями, постоянно падают от скользкого постельного белья. Джек мягко гладит, любуется. Но Леон нажимает, чуть жестче хватает его за ребра. Секундное удивление и Джек откликается. Их захлестывает. Леона не мучают демоны. Джек уезжает под утро, а Леон смотрит ему вслед. *** Марк зол. Его разрывает на части. У него под носом. Это. Скверна. Дрянь. Оно. Он кусает губы, старательно пряча мысли о том, что Леон неплохой, он мягкий и у него красивые… Но Марк бьет себя по лицу. Нет. Надо идти. Надо собирать всех. Этой скверне не жить. По крайней мере Леону, а до его друга доберутся их товарищи из другого района. Такие не должны жить. Где-то там проскакивает жалость. Но железная воля и ненависть ведут Марка к друзьям. Семеро парней с лицами замотанными платками, в капюшонах. У Андреа зажигательная смесь, Марк несет фальшфейер и дубинку. Такие должны исчезнуть. Они идут. Кричат вороны. Подходят к дому Леона, ломается хлипкий заборчик. Мужчина в окне испуганно отступает. Леон за кустами. Его не видно. Страх сковывает Леона, но находятся силы, чтобы позвонить Джеку, одно слово: — Приезжай. Коктейль Молотова уже горит, но Леон бросается вперед: — Не надо! Марк кивает двоим. Леона хватают за руки, валят на землю. Кто-то бьет. Марк идет в дом. Он бьет отца Леона, мужчина отлетает в сторону. Марк заходит в комнату. Фотографии Леона и этого… Марк сметает со стола все, что видит. А он ведь красивый. Вслед за столом он громит битой кровать, где эти двое предавались своей скверне. Марк ненавидит. Андреа рушит гостиную. — В лес его. Леона тащат за руки. Куртка на нем задирается. Марк видит живот. Глотает. Только сильнее распаляет ненависть к этой грязи. А ведь он мог быть моим. Грязь! Зажигается фальшфейер. А там далеко Джек хватает вещи из шкафа, кидает в рюкзак, сгребает деньги. Они уедут. Уедут. Джек хватает велосипед. Шина спущена. Нет времени. Бежит на остановку и видит, как уезжает автобус. Бьет себя по колену. Бежит. Мимо едет трактор. Проносится ограда школы, река, дамба. А Джек все бежит. Он вспоминает передачу про российских гомофобов и выжимает из себя все силы. Только успеть. Успеть. Леона тащат за руки. Марк идет с фальшфейером молча. Они все молчат. От этого еще страшнее. Леон извивается, задыхается, кричит. Но никто не слышит. Джек целует его под мостом. Леон больно бьется о корягу, торчащую из земли. Инь-ян на тонком шнурке деревянных бусин, чиркает его по носу. Руку выкручивают. Больно. Джек мягко скользит руками по его бокам. Оголенная спина царапается о что-то. Они смеются, опираясь о перила моста, над ними летит самолет. — Я тебя не брошу… Его швыряют у кучи дров. Марк кидает в нее фальшфейер. Огонь вздымается до небес. К горлу Леона приставляют нож. Он задыхается. Джек. Джек. Джееек… Повязка сбилась с лица Марка. Он кричит. Разбивает сундук мыслей Леона. Освобождает его демонов. Снимает одежды с его чувств. Друзья Марка стоят вокруг. Снимают на камеру. Леон задыхается. — Такие не должны жить! Вас покарает Господь на том свете, а мы не должны позволить вам отравлять этот! Вы живы лишь попущением господним и заступничеством дьявола! Извращенцы! У Марка безумные глаза фанатика. Леон вздрагивает, взрывает ногами землю, пока Марк произносит свою проповедь. Нож впивается в скулу Леона. Горячая кровь стекает по щеке, размазывая грязь. Кровь отрезвляет. Нож исчезает. Его просто кидают на землю. Бьют ногами. Хриплые стоны вырываются из горла Леона. Джек. Дже… Джек врывается на разгромленный участок. Несется в дом в слабой надежде найти Леона, но нет. Бросается на задний двор. Видит вытоптанные табачные грядки. Леона повели в лес. Он бежит по тропинке. Слышит крики. Из последних сил припускает вперед. На поляне он видит Леона, которого избивают ногами. Джек прижимает ладони к щекам, хочется рыдать. Но надо взять себя в руки. Он хватает биту, которую бросил Марк, бросается вперед. Двое парней падают, но остальные хватают Джека. Рюкзак летит в костер. Джек падает рядом с Леоном. Леон судорожно рвется встать, но получает ногой по ребрам. Падает. Джек даже не успевает прикрыть грудь и бока. Град ударов приходится по ребрам и животу. Голову не трогают. — Хватит. — резко говорит Марк. — Мы не убийцы. Парни нехотя отрываются от тел, распростертых на земле, а Марк наклоняется к Леону, смотрит в избитое лицо и с остервенением плюет. Марк уходит. Только трещит костер. Джек нащупывает руку Леона. Сжимает. Леону больно и плохо от такой несправедливости. Он не совершает ничего плохого. Он просто любит. Любит. За любовь наказывают? Наказывают. Ведь любить человека своего пола плохо. Грязно. Но рука Джека убеждает в обратном. — Леон! — зовет Джек. — Ты не виноват. Виноваты люди. Как же все люди могут ошибаться? Даже Марк. Ведь как Марк думают многие. И родители, и учителя, и соседи. — Люди могут ошибаться. Даже все. Когда-то люди думали, что солнце вращается вокруг земли. Ты не причиняешь никому вреда. Значит это не плохо. Леон… Леон молчит. Он отчаянно хочет верить, но болящее тело говорит об обратном. Но Джек подползает ближе и обнимает побитыми руками. — Это совсем не плохо. — выдавливает Леон. — Вот. — Джек целует разбитые губы, тихо смеется. Они поднимаются, поддерживая друг друга. И Леон замечает, что звезды на небе поразительно яркие, тихо говорит: — Костер. Джек кивает: — Зальем.