Побочный эффект

Джон поднимался по узкой лестнице, привычно, утомленно и временами нецензурно поминая огромные пакеты с продуктами, оттягивающие руки и цепляющиеся за стены, и чертову жару, которая стоит который день и уже дико раздражает, и своего соседа по квартире, который мог бы и помочь, между прочим, потому что весьма утомительно ходить в супермаркет, да еще после ночного дежурства, а потом еще переть эти чертовы пакеты, от которых руки уже по колено вытянулись!.. Сосед по квартире был дома. Единственный в мире консультирующий детектив сидел в любимом кресле и пощипывал струны скрипки. Отсутствующий взгляд, направленный в сторону стоящего напротив кресла, аккуратно обтекал восседающего на упомянутом кресле обладателя темной макушки и струился в сторону входной двери. Обычно такой взгляд у Шерлока появлялся, когда приходил с неуместным и непрошеным визитом старший Холмс — а вот, кстати, и он. Выплывает из кухни. — Джон, я рад вас видеть! Дежурная улыбка Майкрофта была фальшивой, как цвет волос у большинства блондинок. Вежливый Джон ответил на приветствие и повернулся в сторону темной макушки — поздороваться и с ней тоже. Обладатель макушки слегка повернул голову в сторону Джона, и здороваться тому резко расхотелось. А захотелось выхватить пистолет и всадить в брюнета сразу всю обойму, ибо в его, Джона, кресле, напротив единственного в мире консультирующего детектива, преспокойно восседал единственный в мире консультирующий преступник — Джеймс Мориарти собственной персоной. Майкрофт окинул безрадостным взором обоих «единственных в мире», обреченно убедился в том, что помощи от них не дождется, и развернулся к Джону. — Понимаете ли, Джон, — начал Майкрофт, посылая потрясенному доктору самую очаровательную из своих фальшивок, — случилась непредвиденная история. Уверен, мой брат будет так любезен и объяснит вам все подробности, но сейчас вы должны знать главное: мистер Мориарти в настоящее время… эээ… отошел от дел, и он временно — временно! — поживет у вас. Джон взглянул на потолок, затем перевел недоверчивый взгляд на окно. Потолок был на месте, небо за окном сияло лучисто и безмятежно. Не было ни дождя из лягушек, ни огненного смерча, ни прочих признаков апокалипсиса. Тогда какого черта Джеймс Мориарти будет жить в их квартире?! Джон сделал глубокий вдох, мысленно сосчитал до пяти и облек свои эмоции в максимально корректную форму: — Шерлок, что происходит? Холмс-младший, наконец, оставил в покое скрипку и посмотрел на Джона. В невозмутимом взгляде на мгновенье плеснулись эмоции, которые чуткий Джон уловил и расшифровал как… радость? Радость?! Кудрявый поганец радуется наличию в доме смертельно опасной, лживой, мерзкой гадюки?! Нет, ну ладно — Шерлок, он ненормальный («особенный» — тут же поправил себя злой, но не теряющий присутствия духа Джон), но Майкрофт!.. На безмолвный вопль Джона первой откликнулась лживая гадюка: — Не кипишуй, Джонни, — лениво протянул Джим. — Нестандартные ситуации требуют нестандартных мер. Тебе придется потерпеть мое присутствие — надеюсь, недолго. Можешь включать режим «Иисус любит тебя» прямо сейчас, а то от твоего праведного гнева у меня спина чешется. — Она у тебя не от этого чешется, — неожиданно высказался Шерлок и кивнул в сторону Джона. — Покажи ему, а то он не поверит. — Не собираюсь ничего показывать! Разбирайтесь сами! Криминальный гений встал с кресла, требовательно протянул ладонь: — Приду вечером. Давай ключи. — У тебя уже есть комплект. — Хотел выглядеть приличным человеком. Господа, Джонни, — Джим отвесил шутовской поклон и продефилировал мимо Джона к двери. Как-то странно он выглядел — сутулился, что ли? И двигался непривычно… Джон захлопнул дверь за главгадом (или кто он там теперь?) и застыл вопрошающей статуей, переводя взгляд с одного брата на другого: — Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? *** Некоторое время назад Джеймс Мориарти попал в руки властей. Точнее, сам сдался прямиком Майкрофту Холмсу. За каким лядом ему это понадобилось — тайна, покрытая мраком. Майкрофт в компании специально обученных товарищей расспрашивал Джима с разной степенью любезности, однако ничего не добился и обиделся. Джону было страшновато представить себе обиженного Майкрофта и то, что он может сотворить с обидчиком. Майкрофт же не сделал, в общем-то, ничего особенного — всего лишь сдал несговорчивого подопечного людям в белых халатах. Те страшно обрадовались добровольцу и отработали на нем новейшие медицинские методики. Методики являлись секретными разработками, сырыми, непроверенными, но сделать должны были дело чудное и поистине богоугодное — избавить криминального гения от тяги к разрушениям, подавить центры агрессии, снизить зашкаливающую неврастению до степени безопасной и контролируемой, вправить мозги до уровня «осознал, проникся, больше не буду» и… — В общем, сделать из Джима Мориарти ангела во плоти, — кивнул понятливый Джон. Холмсы переглянулись. Шерлок хмыкнул, Майкрофт скорбно заломил бровь. Что-то пошло не так. Вернее, сначала все шло так, как надо: Джима обследовали и выпустили в мир, приставив наблюдение, призванное информировать мистера Британское Правительство о ходе волшебной трансформации психованного убивца в полезного члена общества. Мориарти действительно сначала снизил криминальную активность, затем передал оставшиеся дела Морану, а затем… Затем начал нервничать, метаться и в один прекрасный вечер перехватил Майкрофта в уютном малолюдном местечке и, сверкая по-прежнему бешеными глазами, осведомился: — Что это, нахрен, такое?! Джим скинул на руки подручных щегольский пиджак, спустил с плеч рубашку и повернулся спиной. Майкрофт вздрогнул. Кожа между лопаток выглядела воспаленной и даже на вид зудела и чесалась как прОклятая. А еще там были… были… — Крылья. Это слово Майкрофт произнес, твердо глядя Джону в глаза со всей убедительностью, на которую был способен. — Не совсем крылья, конечно, — тут же уточнил он. — Пока еще просто пара отростков. Не вполне сформировавшихся, покрытых пухом, а не перьями. Но это определенно крылья. И они растут. Странный побочный эффект секретной медицинской процедуры? По-видимому, да. Вот только Джиму нафиг не нужны были крылья, он требовал вернуть все как было, а иначе — тонкий наманикюренный палец обвиняющее уставился в грудь Холмсу — Моран взорвет половину города. Ко всем собачьим чертям. И чтобы никаких больше ***ских больниц и ***ных врачей!.. — Я не буду утомлять вас подробностями нашей дискуссии, — в очередной раз старательно улыбнулся Майкрофт, — главное, что нам удалось прийти к соглашению. Джон обреченно кивнул, понимая, что его ценного мнения никто спрашивать не собирается, и его просто ставят перед фактом. Факты были следующие: 1. Джим согласился на то, чтобы его наблюдал Шерлок. 2. Шерлок согласился наблюдать Джима, если Майкрофт предоставит все необходимые данные о процедурах, которым был подвергнут Мориарти. 3. Майкрофт согласился оказывать Шерлоку любую и всяческую помощь. 4. Джим пообещал вести себя прилично… — Все понятно. Но я-то здесь при чем? — перебил Джон. — При том, Джон, что Мориарти здесь будет появляться очень часто и оставаться надолго. Возможно, будет жить здесь — для удобства наблюдения. Ведь для нас важны не только и не столько крылья, сколько психосоматика и изменения в его личности. Ваша обязанность, Джон, не мешать работе Шерлока, а, по возможности, помогать ему. Вы ведь врач, Джон, а еще очень разумный и уравновешенный человек, и это в нашем случае гораздо лучше, чем консилиум из дипломированных специалистов. — Почему это? — въедливо поинтересовался явно польщенный доктор. — Потому, — Майкрофт вдруг устало потер глаза. — Потому что иначе Моран разнесет половину города. К чертям собачьим. *** У Джона была на редкость устойчивая психика, которая в свое время выдержала сестру-лесбиянку-алкоголичку, прошла проверку Афганистаном и закалилась до крепости легированной стали сожительством с эксцентричным (эгоистичным и абсолютно невыносимым) консультирующим детективом. И все же теперь Джон старался появляться дома как можно реже. Во-первых, потому, что «старый добрый злодей» ему категорически не нравился в любой своей реинкарнации («Джим Мориарти — чертовски умный, хитрый и наглый ублюдок, которого даже могила не исправит, не то что кучка перьев» — высказался однажды Джон). Во-вторых, потому, что… Со второй причиной все было сложнее. Джим действительно появлялся на Бейкер-стрит очень часто. А если его там не было, значит, и Шерлока не было тоже, и это означало, что они заняты очередными исследованиями. Шерлок попытался было подключить к исследованиям и Джона, но тот с неожиданным раздражением объявил, что он терапевт, а не орнитолог. А как врач, имеющий соответствующее образование и опыт работы, он может сказать только одно: крылья человеку не положены и расти у него не могут. Вместо ответа Шерлок заставил-таки Джима снять балахонистую футболку и продемонстрировать спину Ватсону. Джон посмотрел и вздохнул. Коснулся затянутыми в перчатку пальцами покрытой мелкой сыпью кожи, притронулся к угловатым, нелепо торчащим отросткам, уже довольно густо заросшим черным пухом и упругими перышками. С этими крыльями все было неправильно, начиная с того, что их вообще не должно было быть. Впрочем, одна правильная вещь все-таки была — крылья были недвижны и абсолютно бесчувственны: Джим их не ощущал и не мог ими управлять. Это было правильно, потому как у крыльев нет и не могло быть связи с мозгом. Джон предположил, что, по всей видимости, крылья вырастут до какого-то отпущенного им предела («откуда я знаю — до какого?!»), а затем отомрут. Ну, наверное. Природа очень разумна и не развешивает на своих чадах декоративные украшения просто так. Значит, и в крыльях должен быть какой-то смысл. А если смысла нет, то они отомрут сами и нечего из-за этого огород городить. На протяжении импровизированного обследования Джим все время пытался извернуться и заглянуть себе за спину. Известие о вероятной самопроизвольной кончине крыльев встретил довольным: «Ага, я так и думал!» А Шерлок… Шерлок протянул руку и погладил тонкое блестящее перо кончиком пальца. Джон взглянул в его лицо с нахмуренными бровями и закушенной нижней губой и поспешно отвернулся. Так, как на эти крылья, Шерлок смотрел разве что на свою скрипку, и то нечасто. Джона кольнуло дурное предчувствие. И с той поры он старался бывать дома пореже. *** Заливистый смех — первое, что услышал Джон, поднимаясь к себе после очередного дежурства. Смеялись и болтали двое, первый голос явно принадлежал миссис Хадсон, второй — … Джон отказывался верить, что Джиму Мориарти. Он не видел Джима уже порядка двух недель — по разным причинам — и сейчас отказывался верить не только ушам своим, но и глазам. Миссис Хадсон занимала кресло Джона, аккуратно пристроившись на краешке и расправив на коленях нарядное платье. Джим сидел на стуле. Впрочем, «сидел» — не совсем точное слово, скорее, Джим оседлал стул задом наперед, обхватив руками спинку и на ней же удобно устроив подбородок. Черная футболка обтягивала торс, глубокие прорези на спине давали свободу крыльям. Крылья — Джон медленно выдохнул — были великолепны. Они выросли! За эти две недели они не то, что выросли, а… Джону вспомнилась старая сказка про гадкого утенка. Вот да, прежние общипанные обрубыши были вполне себе утятами, а это агатово-черное, роскошное, ниспадающее во всю спину до самых бедер великолепие – о, это был лебедь! И какой! С ума сойти. Сообразив, что миссис Хадсон уже второй раз здоровается с ним и даже, вроде бы, о чем-то спрашивает, Джон наконец оторвал взгляд от крыльев. — Добрый вечер, — улыбнулся он сразу всем. Да, и Шерлок тоже был здесь. Джон не сразу заметил его — Шерлок тихо сидел в своем кресле с очередной газетой, полускрытый от глаз Джона каскадом черных перьев. — Джим, милый, объясни Джону правила! — тут же защебетала миссис Хадсон и обернулась к Ватсону. — Джим развлекает нас очень славной игрой! Шерлок, правда, давным-давно нашел ответ — но он ведь гений! — а я вот никак не соображу! Может, вы, доктор, догадаетесь? Когда впечатлений слишком много, организм включает защиту и начинает воспринимать все как должное. Вот и Джон, спокойно переодевшись и взяв с собой тарелку с ужином, уселся на диван, влившись в теплую компанию крылатого Джима Мориарти, ничему не удивляющейся миссис Хадсон и преспокойного Шерлока — играть в «Сколько лепестков у розы». *** Внешне Шерлок был спокоен. Точно так же, как он был спокоен предыдущие несколько недель (а точнее, двадцать шесть дней), прошедших с того момента, как Майкрофт рассказал о свернувшем в мифологическую степь эксперименте. Он был спокоен, изучая предоставленные Майкрофтом материалы, беседуя с исполнителями в белых халатах, проводя бесчисленные опыты в лаборатории. Но спокойствие давалось ему нелегко. Во-первых, он впервые так остро осознал, что не всё в этом мире может быть понято его гениальным мозгом. Более того, не все, оказывается, подчиняется физическим законам этого мира! Во-вторых, совершенно невозможно было сохранять отстраненное спокойствие в обществе Джима Мориарти. И дело было вовсе не в букете малоприятных воспоминаний из недавнего прошлого. В конце концов, даже в этом прошлом было много хорошего: эксклюзивные головоломки, например. Или явное восхищение, так щедро транслируемое криминальным гением и такое лестное для самолюбия детектива. Сейчас этого нет. Джим дурачится и хихикает, позволяя себя исследовать. Картинно кружится, по-балетному вытянув руки и приподнявшись на цыпочки. Крылья изменили центр тяжести его тела, но Джим каким-то чудом не падает. А еще он отпихивает Шерлока от микроскопа, пытаясь первым заглянуть в окуляр и разгадать очередную загадку. Учит его новым хакерским штучкам. Не задает лишних вопросов. Отвечает на безмолвно заданные. Ему не нужно ничего объяснять. С ним не скучно. И он уже… не в восторге от Шерлока. И Шерлок не понимает — почему. И даже себе не желает признаваться, что это задевает его гораздо сильнее, чем должно было. Еще и миссис Хадсон туда же: «Такой очаровательный молодой человек, и с крыльями! Шерлок, дорогой, это так пикантно!» Впервые увидев крылья, миссис Хадсон, конечно же, изумилась. Шерлок сказал ей что-то о государственной безопасности, она покладисто кивнула и к этому вопросу больше не возвращалась. Редкой души человек. Ну, крылья. Ну, государственная безопасность. Да хоть бы и родовое проклятье или ГМО, какая разница! Мориарти ей явно нравился: такой обходительный, улыбчивый! Вот и сейчас они сидят, бросают игральные кости, щебечут, как лучшие друзья. Хм, «щебечут». Джим, птичка моя… Шерлок вспоминает, как совсем недавно мечтал добраться до Мориарти. Вот и добрался. Все-таки люди правы, говоря, что нет ничего более страшного, чем когда сбываются твои потаенные желания. Потому что сбываются они всегда не вовремя и не так. Мориарти был рядом, Шерлок узнал о нем уже все, что только можно, но Джим все равно оставался непредсказуемой ходячей загадкой. С крыльями… Крылья манили и притягивали, подрывали основы мироздания, такие восхитительные и беспомощные. Недвижные. Так жаль… Шерлок перехватывает насмешливый взор Джима: «О чем замечтался, недоразумение? Или о ком? О, я польщен!» «Не смешно, пернатый!» — огрызается взглядом Шерлок. Конечно, что же тут смешного: быть не исследователем, а объектом исследований, не только игроком, но и игрушкой, оказаться вдруг заклятым другом любимого врага, или как вообще называется то, что сейчас происходит?.. Джон держится в стороне. Он по-прежнему относится к Джиму с подозрением, не понимает и не принимает его. Первый и единственный раз разглядывая покрытые трогательным пухом крылышки, не впечатлился и открыто заявил, что Джиму больше подошли бы рога и копыта. Ну, или хвост: тонкий, длинный, с игривой кисточкой на конце (Джим тогда ответил непечатно, помянув в изящном выражении и хвосты с кисточками, и Майкрофта, и официальную медицину, не далеко ушедшую от религии). Джон отказывается принимать участие в исследованиях, днями и ночами пропадает в больнице, за все время лишь однажды выбрался вместе с Шерлоком на очередное расследование. Дело оказалось чепухой на один пластырь, Шерлок быстро с ним разобрался, заскучал и припомнил, какие дивные дела подкидывал ему Мориарти. Джон вспылил. Шерлок стиснул зубы. Домой они возвращались порознь, и вообще… С тех пор, как появился Джим, в компании двух гениев Джон явно ощущал себя третьим лишним. Вот и сейчас, распрощавшись с направившейся к себе домой миссис Хадсон, Джон оглянулся на две затянутое в черное фигуры и в очередной раз ощутил неясное беспокойство. Так, как ощущается приближение грозы: все вокруг меняется стремительно и неуловимо, напряжение нарастает, ватная тишина закладывает уши и иррациональный страх прокрадывается вдоль позвоночника, неслышно ступая мягкими лапами. Рассудок вновь бунтует против театра абсурда, который расположился в их гостиной, и Джон срывается вон, в душную летнюю ночь, на ходу выдумывая что-то про свидание и «увидимся завтра». *** Джима не было четыре дня. Он не пропал и оставался на связи, просто не появлялся четыре дня, и Шерлок… Нет, «соскучился» — слово из лексикона какого-то другого человека, не Шерлока Холмса. Шерлок Холмс не скучает по людям и избегает привязанностей, но отсутствие Джима Мориарти определенно было… ощутимым. Шерлок быстро объяснил это себе капризом собственного эго, лишенного любимой игрушки, а насмешливое «да нуууу?», произнесенное знакомым голосом с тягучим ирландским акцентом, загнал обратно в подсознание и запретил покидать пределы отведенной территории. — Признайся, ты рад меня видеть! А этот вкрадчивый голос не из подсознания, он вполне реален, как и его обладатель. Реален, несмотря на сюрреалистичность картинки: черные джинсы, черная футболка, черные крылья за плечами. Джим медленно приближается к сидящему в кресле Шерлоку — легкие, скользящие, танцующие шаги. — Ну, не отпирайся. Я все вииижуууу… Они напряженно вглядываются друг в друга. Шерлок замкнут и серьезен, на губах Джима играет привычная дурашливая улыбка, которая не отражается в глазах. Они прячут собственное «я», но это бесполезно: оба в совершенстве владеют умением считывать и расшифровывать малейшие изменения в положении тела, в реакции зрачков, в ритме пульса, в тембре голоса. Шерлок чувствует себя в кресле, как в ловушке. Он гибко поднимается на ноги, занимает стратегически выгодное положение спиной к окну: — У тебя проблемы, Джим: видишь то, чего нет. — Стоит ли этому удивляться?.. «…после того, что было, — договаривает про себя Шерлок. — После того, как ваши мясники вывернули меня наизнанку…» «Мне так жаль…» Слова не произнесены, но Джим все равно их слышит и делает еще один крошечный шаг вперед. Шерлок подается назад — причудливый танец в беззвучном ритме. За спиной Шерлока — распахнутое в летнюю ночь окно, душные цветочные запахи и бледные городские звезды. За спиной Джима — пара черных крыльев, ночь скользит по лаково-гладким перьям, ласкает невидимой, пахнущей жасмином и ветром рукой. Шерлок зачарованно поднимает собственную руку, на мгновение вопросительно замирает и кончиками пальцев невесомо касается упругой блестящей поверхности. Фетиш. Как такое могло случиться?.. Джим вдруг застывает, голос понижается до сдавленного шепота: — Я… чувствую. Шерлок отдергивает руку, переспрашивает неверяще: — Что? Этого не может быть! — Сам знаю, что не может! — но ведь было же, было! вот только что! — Сделай так еще раз. *** Что это, очередная игра? Нет, не может быть. То есть может, конечно, с Джимом Мориарти все может быть, но… Хорошо, попробуем еще раз. Шерлок вновь протягивает руку, осторожно касаясь черных перьев над плечом Джима. Тот вслушивается в собственные ощущения, в какой-то момент напряжение уходит из взгляда, сменяясь безмерным удивлением: — Чувствую… У Шерлока невольно перехватывает горло: — Этого не может быть. Перья не чувствительны, это же просто… видоизмененная чешуя! Там нет нервных окончаний. Это невозможно — чувствовать! — Крылья в принципе невозможны! Да уж, убедительно. Джим пытается извернуться и самостоятельно коснуться гладких перьев. Движение выходит слишком резким, ощущение от касания — болезненным и неприятным. Джим шипит сквозь зубы и снова подается к Шерлоку: — Еще раз! Аккуратно. Эксперимент. Обычный эксперимент в череде многих других. Обстановка далека от лабораторной, но это неважно, когда есть возможность получить потрясающие результаты. Тонкие длинные пальцы касаются перьев, неспешно скользят, мягко перебирают, одно, другое, третье, согревают теплом узкой ладони. Джим замирает под ласкающей рукой: да ты умеешь быть нежным, бессердечный наш, асексуальный умник! Я так и знал! А что еще ты умеешь?.. Он не сводит глаз с лица Шерлока, на котором вдруг проступает незнакомое, почти детское в свой искренности выражение: — Они чувствуют, правда, чувствуют!.. — тихий ликующий шепот, сдерживаемый, чтобы не спугнуть невиданное чудо — пробуждающиеся под осторожной рукой крылья. Перья ощутимо трепещут, вздрагивают, расправляются. Оживают. Невероятно… — Что ты чувствуешь? Вопрос не застает Джима врасплох, он логичен и ожидаем, но вот ответить на него непросто. Прямой и честный ответ — «Я чувствую возбуждение» — никуда не годится. — Пока не могу сказать. Продолжай. Шерлок, мимолетно удивившись туманному заявлению, беззастенчиво считывает с Джима изменившийся ритм дыхания, замечает приоткрытые губы и пристальный темный (томный?) взор. Даже так? Эксперимент интереснее, чем предполагалось. У Джима на секунду сужаются глаза: разгадал меня, красавчик? Ну вот, ты знаешь. И ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь. А дальше-то что? Играем? Ну, конечно. Конечно, да. Джим подается вперед и преодолевает последнюю крошечную дистанцию между собой и Шерлоком, непринужденно устраивая темноволосую голову в изгибе плеча. Невинно интересуется: — Так удобнее? Шерлок снисходительно хмыкает: наш птах в своем репертуаре. Да пожалуйста, резвись сколько угодно, на меня твои штучки не действуют. Вот только крылья… От них действительно невозможно оторваться. Шерлок погружает ладонь в волнующее, беспроглядно-черное, полночное великолепие, ласкает, завороженный поразительной, невозможной чувственностью, с которой самое крошечное перо словно тянется за его рукой. Тянется, трепеща и замирая, вынуждая единственного зрителя смотреть, не отрывая глаз и забывая переводить дыхание. Шерлок не сразу замечает, как теплый откровенный выдох касается его шеи. Даже не думай!.. Но Джим, разумеется, думает. И, разумеется, делает. Губы легко касаются шеи, крадутся, щекоча дыханием, сначала чуть заметно, едва ощутимо, и Шерлок с легкостью игнорирует непрошеную, тающую на коже нежность, затем смелее, и игнорировать становится невозможно. — Прекрати! Резкое, отрывистое, отрезвляющее слово, бьющее наотмашь, словно пощечина. Ожидаемо, но все равно… больно. И Джим отшатывается, непроизвольно вздрагивает. Крылья мгновенно преображаются, перья вздымаются, топорщатся оскорбленно, застывая колкими обиженными метелками. — Прости… — слово вырывается словно помимо воли, непривычное и неловкое. В произошедшее невозможно поверить. Джим едва сдерживает истеричный смешок – эй, мистер Совершенство, это «прости» и в самом деле мне? В смысле — нам? Похоже, чувствительность пробуждается не только в крыльях! А те по-прежнему похожи на диковинный колючий куст. Кажется, коснешься их — и хлестнут, ударят, оцарапают до крови! — Прости, пожалуйста, — снова повторяет Шерлок волшебное заклинание и закусывает губу от нестерпимого желания вернуть прежнюю гладкую, ласковую шелковистость. Не срабатывает. А если сделать вот так?.. Шерлок осторожно кладет ладонь на чужую щеку, пальцы ласкают, стирая незримую пощечину. «Хороший ход, почему бы и нет?» — одобрительно проносится в злопамятной темноволосой голове. «Нет, я не спятил и не сдался», — самоуверенная убежденность, рожденная под буйными кудрями. «Еще посмотрим»… Джим перехватывает светлый взгляд, притягивает к себе, не отпуская, не позволяя отвлечься и сбежать. Впрочем, бежать нельзя. И отступать некуда. Сквозь одежду Джим чувствует тепло Шерлока, мерный перестук его сердца, ритм его дыхания. Ты слишком, слишком спокоен, милый, так нельзя… Наглые, уверенные руки выдергивают рубашку из-под ремня, забираются под нее, без стеснения хозяйничают, оглаживая перламутровую кожу. Нахала следует одернуть, и немедленно, но — Шерлок судорожно выдыхает сквозь стиснутые зубы — крылья явно довольны. Вздыбленная диковатость уходит, сменяется прежней чарующей роскошью. И они даже — чей это был стон, да, вот прямо сейчас?! — двигаются!.. «Это неправда, это просто не может быть правдой», — сдержанно-страстный, холодный разум отказывается понимать происходящее. «Это просто эксперимент», — объясняет себе Шерлок. «Побочный эффект», — веселится Джим. Пальцы заплетаются в густых кудрях. Крылья вздрагивают и распахиваются — ошеломительно-прекрасное, ирреальное чудо в тесноте маленькой гостиной — когда губы Шерлока накрывает жесткий, кусающий поцелуй. Не ответить на него нет никакой возможности. В жасминовой темноте шелестят крылья, беззвучно смеется Джим, а в коротком жарком дыхании порой угадывается «Шееерлок»… *** Очередным солнечным утром Джон возвращался с очередного ночного дежурства, развлекая себя построением предположений о том, что на сей раз ждет его в гостиной. Джима Мориарти Джон видеть не хотел и тихо надеялся, что тот… улетел. Хе-хе. Куда угодно — гадить на вражеские капоты, тырить пшено по зернохранилищам или просто на юг (да, до зимы еще далеко, но вдруг?!)  — неважно, главное, чтобы его здесь не было! Тихие надежды Джона накрылись медным тазиком. Джим был в гостиной. Яркий и отчетливый, как рисунок тушью на ватмане. Вырисовывался на фоне залитого светом окна, изящно облокотившись на кресло Шерлока и красуясь полураскрытыми крыльями. Они что, стали еще больше?.. Шерлок сидел в родном кресле, опираясь локтями о колени и в привычном жесте сведя кончики пальцев. Джон застыл. Что-то было не так. То есть жест был знакомым и правильным, а остальное – нет: поза слишком сутулая и расслабленная, лицо слишком замкнутое и… — виноватое? с чего бы вдруг? — одежда словно с чужого плеча — джинсы и футболка. Футболка. Свободная такая. Мысль пришла в голову, но Джон с негодованием и ненавистью ее отмел. Нет, он не желает знать, что творится между этими двумя, что за подозрительные пятна пламенеют над вырезом, и с какой радости Шерлок вообще вырядился в футболку! Вот точно в такую же, в какой ходил Джим, когда… когда… Джон тяжело осел на ближайшую горизонтальную поверхность. Твою мать, Шерлок… Развел тут курятник, теперь вот и сам влип… Ну, скажи мне, скажи, что это не так!.. — Джонни, да ты просто умница! — знакомые мурлыкающие интонации бритвой полоснули по натянутым нервам. — Шерлоку очень-очень повезло… Пакостная улыбочка не желала объяснять, с чем или с кем именно повезло Шерлоку. Вариантов было несколько. Джона устраивал только один. Но Шерлок по-прежнему молчал и только смотрел незнакомо. Молчание затягивалось, объяснений все не было. Джим вдруг пожал плечами, аккуратно подцепил пальцами что-то невидимое с темного локона, поднес к губам и легонько подул. Белое перышко, крохотное, невесомое, затанцевало в солнечном луче, закружилось в толчее пылинок и вдруг рванулось, уносясь за пределы гостиной, подхваченное потоком жаркого, пропитанного запахами цветов и горячего асфальта, воздуха. Вот и ответ. Джон смотрел на крошечное перышко. Почему-то представились горы, бесконечные, прекрасные, залитые солнцем, и две фигурки в бескрайнем небе. Две фигурки и две пары крыльев: ослепительно-белые, как снег на вершинах, и полночно-агатовые, как не знающее солнца дно самой глубокой пропасти. Джон смотрел на крошечное перышко и уже ничему не удивлялся. И даже не злился. Лишь немного, совсем чуть-чуть, завидовал. P.S. Отчет Майкрофту Шерлок так и не предоставил.