Овца в шкуре волка

      Мерзость бывает разной: от рвотного позыва, выворачивающий кишки и желудок наизнанку, до сладкой, садомазохической истомы, пробивающей насквозь всё тело, доводя до разноцветных звёзд в глаз.       Аяно не знала ни первое, ни второе. В её понимании не было слов «мерзость» или «правильно». Аяно думала иначе, и вместо этих слов находилось «надо». С самого детства ей говорили, вдалбливали в мозги, что надо выйти замуж, надо родить детей, надо-надо-надо, но сейчас в её мирке, совершенно маленьком, состоящем из деревянного домика, котика, сидящего на пологе, и качелей, с которых Аиши в детстве упала и поранила коленку, происходило целое землетрясение, и только ненавистная качеля уцелела, мерзко скрипя при мощных толчках.       Овечка храбрилась, и вместо привычного нам неразборчивого мычания мы услышали настоящий волчий рык, который всё остановил.       Аяно не знала, как реагировать на мощные руки, прижимающие её к себе, на сбивчивое дыхание человека под ней, на странные звуки, вырывающиеся из её рта (это же рык, да? что это вообще?). Это нормально, что она чувствует сейчас? Жар, судорогу и желание просто забыться, послать школу со всеми подростковыми проблемами, послать мать со своими нотациями, поцеловать отца в щёку и прошептать спасибо, а после снова и снова зарываться в этот омут, стараясь испытать нечто иное, то, чему не научат нигде.       Рюноске также стонет, стараясь дышать через раз, надеясь, что презерватив не порвался от такого странного ритма. Овца скалилась, и хотелось поцеловать эту улыбку, нагоняя краску на лицо, и волк в это время скулил, поджимал хвост и тёрлся о шерсть.       Аяно переместила руки на грудь мужчины, чтобы поменять расположение ног и позволить икрам свободу. Случайно соскользнув вниз, она сильнее насадилась на член, отчего защипало в глазах, а крупные ладони легли на её щёки и потянули вперёд, позволяя девушке грудью лечь на Рюноске, и целовал. Целовал мягко, не напористо, но не менее томно, что сводило пальцы на ногах. — Блять. — И конец.       Шёпот тихий, ведь внизу сидели чета Аиши и мирно попивали чай, полагая, что их дочь сейчас делает уроки. На часах почти десять часов, тиканье коих сопоставлялось с биением чужого сердца, и сейчас это казалось тем самым правильным, тем самым «надо».       Волк заткнулся, а овечка стала овечкой.