Хожение Нежаты

      Нежата в последний раз изучал содержимое ларя отца Авраамия. Теперь, когда старца больше нет, он уйдет из монастыря странствовать. В сундуке остались одни книги: все хоть сколько-нибудь пригодные вещи, включая застиранный вылинявший подрясник, растащили братия, соболезнующие Нежате в потере наставника. Книги он пока отстоял. Хотя и сам понимал, да и братия, конечно, знали, что большая часть наследия отца Авраамия не покинет монастырь: далеко унести десяток книг мало кому было бы по силам.       Нежата перебирал их, со вздохом каждый раз по одной откладывая в сторону. Священные книги Нового Завета, переписанные крупным ладным почерком старца, Паремийник, «Пчела» — с ними он расстался почти без сожаления. Только долго изучал мастерски выполненные заставки в Евангелии, стараясь запомнить хитрых и хищных грифонов, волшебные ветки, сплетающиеся в сложный орнамент. Он разогнул следующую рукопись, хотя и по обложке знал, что в ней записаны «Сказание о сотворении Адама», «Слово о законе и благодати», «Житие Феодосия Печерского», «Хожение в Святую Землю» игумена Даниила… «Хожение» Нежата любил очень. Путешествие в Иерусалим было давнишней его мечтой. Однако он с сожалением признавал, что для столь масштабных предприятий нужны немалые средства. А скромное состояние, скопленное старцем, все пошло на похороны. Даже если продать оставшиеся книги, не набрать и половины необходимого.       Подумав немного, Нежата отложил «Хожение» и взял в руки книгу, где, помимо прочего, содержалось «Сказание о Евстафии Плакиде». Он сам переписывал эту историю и рисовал инициалы. Вот дивная повесть о милосердии Божьем и о том, как ведет Господь Своими путями людей, любящих Его! Иногда ему казалось, будто покинуть монастырь и родной Плесков нужно хотя бы для того, чтобы всецело предаться в руки Господа, да ведет Он Своего раба дивными неисповедимыми путями. Ведь был же где-то на земле (Нежата читал об этом) вход в Рай и туда можно было попасть, как попал некий отец Агапий. Правда, старец Авраамий не имел склонности верить сему удивительному факту. Но мечтательному юноше мила была мысль, что можно идти, идти и прийти в Божественный сад.       Нежата вздохнул и снова вернулся в келью старца, где застал себя сидящим на полу перед ларем. Он открыл книгу и погрузился в чтение. Перед юношей вновь развернулась сцена чудесной охоты. Великолепный олень, стройнее и прекраснее других, неустанно бежал впереди. И крест воссиял между его рогами, ослепляя светом Плакиду. У Нежаты каждый раз от этой красоты замирало сердце. Снова пережив разлуку, радостное воссоединение семьи Евстафия, подивившись их чудному преставлению, Нежата наконец с сожалением отложил рукопись в сторону.       Оставались еще две книги: Псалтирь и «Беседы на шестоднев» Василия Великого на греческом языке, привезенные отцом Авраамием с Афона. Нежата подержал в руках «Беседы», рассматривая простой деревянный переплет, обитый кожей с медными жуковинами, расстегнул застежку, перевернул несколько страниц и прочел: «Καί ούρανώ μέν άϕώρισε τήν ούρανώ πρέπουσαν ϕύσιν τώ δέ τής γής σχήματι τήν οίκείαν αύτή καί όϕειλομένην ούσίαν ύπέβαλε». «Для неба отделил Он естество приличное небу, и в форму земли вложил сущность, свойственную земле и для нее потребную». Он вздохнул. Стоило бы забрать книгу с собой: здесь она мало кому могла бы понадобиться, разве только отцу настоятелю, который тоже знал греческий.       Но ведь была еще и Псалтирь. С ней-то юный книжник уж точно никак не мог расстаться. Псалтирь для него была как путешествие по Святой земле, даже больше: полная ярких красок и прекрасных слов, она являла собой благодатный путь в Горний Иерусалим. Он подумал еще немного и сложил вместе с Псалтирью «Хожение игумена Даниила». Посидел немного, потер лоб, поморщился, вынул, повертел в руках, вздохнул и взял-таки историю Плакиды. Хотя он знал эти тексты почти наизусть, расставаться с книгами ему было тяжело. Даже мелькнула предательская мысль остаться в монастыре. Он задержался на ней ненадолго, но неясная жажда узнать и увидеть новое оказалась сильнее робости и привычки.       Часть книг Нежата продал, часть выменял братии на всякие нужные в пути вещи, только «Хожение игумена Даниила» продать не решился. Отдал его на хранение отцу Михею: юноше представлялось, будто кто-то близкий теперь будет ждать его в Мирожском монастыре, пока он странствует. Впрочем, он подозревал, что поступает опрометчиво, доверяя книгу монаху, который и читать-то толком не умел. Отец Михей, расчувствовавшись, вернул Нежате изношенный подрясник старца Авраамия и обещал сохранить книгу до его возвращения.       Нежата покончил с делами и утром отправился в город. Ему неожиданно захотелось проститься с родителями. Он не видел их семь лет — с тех пор, как отец Авраамий взял в ученики отрока Александра (так крестили Нежату в честь преподобного Александра Константинопольского) и даже не знал, как они пережили голод, случившийся четыре года назад. Прежде у него не было случая поинтересоваться этим: живя с отцом Авраамием, Нежата занимался только книгами, чернилами и красками. И помогал немного старому монаху по хозяйству: у них был маленький огородик, где отец Авраамий с упоением проводил целые дни. Нежата ловил рыбу в Мирожке удой, а иногда по ночам ходил с лучом. Конечно, и переписыванием книг они зарабатывали тоже, но старец легко раздавал заработанное тем, кто, по его мнению, нуждался больше.       Теперь, освободившись от части хозяйства, а кое-что прихватив с собой (чернила и дорогую киноварь, например), Нежата вдруг вспомнил о родных.       В окольном городе он был ближе к вечеру. Не сразу узнал родной двор. Навстречу ему из-за избы выскочили трое детей. То есть выскочил мальчик лет трех, а еще два совершенно одинаковых младенца вышли нетвердой походкой, поминутно путаясь в длинных рубахах и спотыкаясь. Нежата растерялся, слегка поклонился детям и поздоровался: он не знал, как следует себя с ними вести. Дети замерли перед дверью и молча рассматривали его, потом один из малышей заплакал. Старший дал малышу подзатыльник, но утешительного в том было мало. Дверь избы приоткрылась, и во двор выглянула немолодая женщина. Нежата после некоторых раздумий признал в ней мать. Он вспоминал ее иногда, особенно в первые годы ученичества, но с тех пор она сильно изменилась. Она взяла плачущего младенца в охапку и устремила взор на неожиданного гостя. Нежата улыбнулся. Мать присмотрелась к нему и вздохнула:       — Нежатка!       Она пустила на землю утихшего внука и обняла сына. Неожиданная ласка матери растрогала Нежату почти до слез. Пока мать причитала тихонько, прижавшись лицом к его плечу, он наблюдал, как старший мальчик убежал за дом, наверное, сообщить отцу и деду о явлении родственника. Один малыш уселся на землю и стал перебирать солому и щепки, рассыпанные по земле, а второй принялся деловито гонять кур, неловко переступая ножками. Отстранив сына, мать растерянно спросила:       — Что же ты… вернулся? — Нежата уловил в ее голосе тревогу и поспешил успокоить ее:       — Я уйду. Попрощаться пришел.       — Куда же пойдешь?       — В Киев, поклониться преподобным старцам.       Мать вздохнула опять. Потом, всплеснув руками, заговорила:       — Так ты голодный, наверное. Присядь, сейчас вынесу поесть.       Нежата сел на перевернутое корыто, а мать вынесла ему хлеба и простокваши. Он, оказывается, и вправду сильно проголодался. Мать с сочувствием смотрела, как он ест. Потом повернулась было, чтобы снова зайти в избу, но тут из-за дома вышли отец и брат, за ними спешили дети и жена брата. Отец оглядел Нежату, поспешно вставшего с корыта, и спокойно произнес, подводя итог своим наблюдениям:       — Как был дурачком, так и остался, — и зашел в дом: как раз было время вечерней трапезы. Остальные зашли следом, с любопытством и опаской глядя на Нежату, только брат кивнул ему и проговорил:       — Добрый путь тебе.       Нежата постоял немного у порога и пошел со двора. У ворот его окликнула мать: она принесла в подоле краюшку хлеба, несколько луковиц и печеные яйца. Обняла его, поспешно перекрестила несколько раз и подтолкнула вперед.       Выйдя из города, юноша наконец почувствовал себя легко и свободно. Солнце клонилось к западу, и длинные холодные тени ложились под ноги, пахло травой и цветами, вечерней сладостью и тишиной. Мир во всем своем великолепии и совершенной красоте разворачивался перед ним прозрачным ясно-голубым небом, резной зеленью леса вдали, звучал шелестом листьев и пением птиц. И принимал его в себя, и делился с ним собой. И Нежата, ликуя, запел псалом: «Благослови, душе моя, Господа. Благословен еси, Господи. Господи Боже мой, возвеличился еси зело. Благословен еси, Господи, во исповедание и велелепоту облеклся еси. Одеяйся светом, яко ризою, простираяй небо, яко кожу…» Он шел и пел, и радовался, не думая ни о чем, ни о чем не заботясь и чувствуя непрестанную заботу Творца.       Когда смерклось, он остановился у небольшой речки, съел часть своих припасов, запивая речной водой, и улегся спать, завернувшись в вотолу. От реки тянуло сыростью и прохладой, но Нежата вскоре уснул, положив голову на свои бесценные книги.