Фениксом

Было жутко темно. Темно и жарко, совсем не так, как за секунду до отключки, когда она ступала по хрупкому льду озера, заприметив на другом берегу мужскую фигуру и много огня. «Ронни» только и пульсировало у нее в голове, заслоняя собой все остальные мысли. Даже те из них, что были порождены инстинктами, те, что голосили, что есть мочи, чтобы она взглянула себе под ноги, где по льду уже расползалась серебристая сетка трещин. Конечно же, ей было не до этого, когда там вдали был тот, кто отчаянно напоминал Ронни. Ей нужно было во что бы то ни стало попасть туда, где пылал огромный костер — этакий оранжевый фейерверк, во все стороны плевавшийся искрами, где полупрозрачной вуалью вверх устремлялся дым, чужеродный на хрустально голубом зимнем небе. — Ронни! — только и успела вскрикнуть Кейтлин, с головой уходя под лед. В воду, по-зимнему холодную. Словно огнем обжегшую кожу, забираясь под слои и слои одежды. Но холод тогда не успел обжечь ничего внутри. По крайней мере, Кейтлин не помнила, как холод пробрался бы внутрь нее: в нос, уши, горло и легкие. Хотя, быть может, все дело было в том, что все у нее внутри уже давно умерло под толстой коркой льда. Кейтлин знала, что она больше никогда не оттает. Не после того, как Ронни умер дважды почти что у нее на глазах. Навряд ли в ком-то было достаточно пламени, чтобы снова запалить ее изнутри. А она и не искала. Но ведь сейчас ей было темно и тепло. Как не было уже долгое, бесконечно долгое время — Кейтлин никогда и ничего не грело в этом мире, кроме любви Ронни. После его смерти ей пришлось вспомнить, каково было жить без него. Жить до него в замках из ледяных кристаллов. В жизни до и после Ронни было оглушающе тихо, болезненно бессмысленно и пронизывающе до костей холодно. В конце концов, отопление в квартире Кейтлин включала только по просьбе Ронни, любившего тепло. Уютное, в котором можно свернуться, обернувшись пледами и держа в руках чашку с горячим какао. Кейтлин ради него научилась быть теплой — такой, какой никогда не была ее мать. Такой, какой ее делал сам Ронни — ходячая грелка для перемерзшей жалкой души. Она была такой для Ронни, потому что сам Ронни делал ее такой. Замкнутый круг — как обручальное кольцо у нее на пальце. Только вот у побрякушки не было начала, не было конца. А у их с Ронни истории была заглавная буква, жирная запятая и пустое место, где Кейтлин еще полгода назад должна была поставить не менее жирную точку. Она не могла. Не тогда, когда на дурацком форуме о мета написали, будто в штате севернее был замечен огненный мужчина. Кейтлин помнила, что здесь было много снега. Настолько много, что ноги проваливались в сугробы и тяжелые ботинки было так трудно поднимать вверх, пытаясь попутно удержать равновесие. По озерному льду идти казалось проще. Особенно когда впереди замаячила черная фигура возле костра. И вот она в темноте и тепле. Слишком разительно это чувство отличалось от зимы снаружи, где было звонко холодно и ослепительно светло — снег под солнечными лучами искрился горами алмазной крошки. Эта зима была ей самой подстать — такой же ледяной — но она не могла сказать, что ей не нравилась эта темнота, где было практически жарко. Она не могла судить наверняка — не чувствовала собственного тела. Если она умерла, это был не самый плохой исход. Хотя она не предполагала, за что могла попасть в ад. И все же, если подумать, если вспомнить всю ее не слишком длинную жизнь, то можно было отрыть каждый из семи смертных грехов. Самым главным из них, наверное, было уныние. Она просто не умела и не хотела жить в мире, где нет Ронни Реймонда, ее мужа. Но внезапно ее тело слегка подвинули — Кейтлин наконец ощутила, что у нее есть и руки, и ноги — и снова оставили в покое. Она даже не могла сказать, бережно ли это сделали или грубо; ее слишком поразил тот факт, что в своей темноте она, кажется, была не одна. И инстинкт самосохранения заставил ее распахнуть глаза. Глаза обожгло теплом до слез. Капли сразу, не зацепившись даже за ресницы, покатились по щекам; грудь сдавило так, будто она попала под завалы, но тут же отпустило с несколькими следующими вдохами. Пахло деревом, костром и шерстью. Кейтлин сразу вспомнила домик в Канаде, в котором они однажды проводили с Ронни отпуск. Не могла не вспомнить — они были вместе, кажется, сто лет, вросли друг в друга всеми конечностями и воспоминаниями. Они поделили на двоих целый мир, и теперь все ей должно было напоминать о нем. Даже когда она не очень хотела. Кейтлин едва могла разглядеть комнату — весь обзор закрывала гора из одеял, укрывавших ее тело; и все же она видела огонь, мерно горевший в кирпичном камине, пушистый ковер перед ним и журнальный столик около дивана, на котором она лежала. И судя по размеру дивана, она попала в логово великана — диван в своем разобранном состоянии казался слишком уж огромным для девушки вроде Кейтлин. Даже со всей той горой одеял, возвышавшихся над ней и придавливавших ее своей тяжестью к дивану. Долгое время Кейтлин слушала только треск огня в камине, не думая ни о чем. Голова была звеняще пустой и хрустальной, как зимний воздух, то и дело бившийся ветром в дребезжащие стекла. Тело слушалось с трудом, и все же она нашла в себе силы приподняться на локтях и обернуться — за окном было темно, как глубокой ночью. Должно быть, она долго провалялась в отключке. И все же эта зимняя ночь... Кейтлин хотела бы посмотреть на небо, чтобы отыскать звезды. Здесь их, должно быть, видно куда лучше, чем в Централ-сити — сколько Кейтлин ни вглядывалась, так и не разглядела ни одного огонька. Кромешная темнота, которая хотела пробраться и в этот дом, где Кейтлин кто-то спрятал от холода, но огонь в камине настойчиво отгонял тени. — Проснулась, Snow Queen? — раздалось позади, и Кейтлин с позорным вскриком подскочила на месте, оборачиваясь. — Т-ты, — выдохнула она жалко, хлипко, пытаясь совладать с дрожащими губами и шальными нервами. Шутка ли, снова оказаться так близко к опасности. Безумец — единственное, что она могла бы сказать о Мике Рори. Без своего клоунского костюма пожарного он выглядел еще более устрашающе — в простой серой футболке и домашних штанах. На ногах у него были самые стереотипные шерстяные носки в мире. Кейтлин даже понять не успела, почему ее мозг так закоротило от этого вида. «Ронни никогда не носил шерстяные носки», — подумала она, по привычке снова приоткрывая дверцу в комнату, в которой хранила все воспоминания о Ронни. Все до единого. Некоторые из них давно отползли в темные уголки памяти, но они были там. Вроде старых фотографий в альбоме. Настоящий фотоальбом Кейтлин забросила дома в морозильную камеру. Он, кажется, уже должен был прийти в негодность. Кейтлин глупо моргнула, пытаясь привести в порядок все мысли, но тут Рори сделал шаг вперед, и все ее тело против воли сжалось в клубок — колени притянула к груди, обхватила их руками в бессмысленной попытке стать меньше и незаметнее. — Не подходи ко мне, — процедила Кейтлин сквозь зубы, не подозревая даже, как много сил требовалось на злость и ярость. После перегрузки ее тело не было готово к такому огню эмоций — после смерти Ронни привычнее было ледяное безразличие, прикрываемое масками дружелюбия. Рори на мгновение притормозил, но после сразу хмыкнул и подошел ближе, опускаясь на край дивана. Кейтлин инстинктивно вжалась спиной в подлокотник, но глаза сощурила, стараясь вложить во взгляд весь холод, обитавший у нее в сердце. Она всегда так действовала, когда боялась. И бояться Мика Рори у нее были все основания, кроме интуитивных: сейчас ее интуиция спала, бездействовала и никак не реагировала на преступника рядом. Возможно, она сошла с ума, раз едва ли чувствовала (умом она ее по-прежнему осознавала) опасность. — Не дергайся, Snow Queen, — Рори хмыкнул так беспечно, будто его ни капли не задевал ни страх Кейтлин, ни ее агрессия. Хотя навряд ли громилу вроде Мика Рори можно было хоть чем-нибудь запугать. У Кейтлин не было бы ни единого шанса в битве. Она не чувствовала себя такой слабой и уязвимой со дня, когда Ронни не вернулся из сингулярности. Она сделала глубокий вдох и шумно выдохнула, впиваясь ногтями в свои колени. Но все же снова подскочила, когда Рори протянул к ней руку. Опасно близко к ее плечу. — Не трогай меня, — снова проговорила она, но Рори только вскинул бровь и махнул головой. — Тогда сама поправь... тряпку. Взгляд Кейтлин упал на вниз — ее щеки мгновенно вспыхнули. Плед, неожиданно неколючий, сполз вниз, обнажив грудь. Кейтлин подхватила плед и потянула на себя, кутаясь по самую шею. Тело все равно оставалось странно холодным даже во всем царившем здесь тепле. Она чувствовала, как здесь жарко, но ее тело оставалось мраморно безразличным — ни капли пота, ни испарины. Холод шел у нее изнутри, словно она была метачеловеком, который по ошибке спал у нее внутри слишком долго, чтобы можно было заметить сразу. Но Кейтлин знала: это не метачеловек, нет. Это боль, злость и ледяная ярость бесконечного одиночества, в котором она оказалась снова. Чувство как раз можно было сравнить с тем, когда проваливаешься под лед. — Держи, согреешься, — в другой руке у Рори была чашка, внушительная, но в его огромной руке казавшаяся небольшой. Кейтлин дрожащими пальцами обхватила чашку за ручку, стараясь не обращать внимания, когда по ее спине поползли мурашки от прикосновения к шершавой коже рук Рори. Кейтлин опустила глаза и поднесла чашку к лицу, принюхиваясь. — Чай. Не собираюсь тебя травить, — Рори внимательно следил за всеми ее тончайшими изменениями настроения. Будто хоть что-то в этом смыслил. И это не могло не раздражать. Кейтлин ненавидела такое пристальное внимание к себе — после таких тщательных исследований люди всегда находили в ней недостатки. Кроме Ронни. Ронни, если и видел ее насквозь, никогда ее в этом не упрекал. Ронни, Ронни, Ронни… — Конечно, — Кейтлин фыркнула. В руках чувствовалась непривычная слабость, из-за которой чашка тряслась так, что то и дело существовала угроза пролить чай на плед. — Яд — это ведь не твой стиль. Скорее привязать к стулу и прилепить бомбу. Ну, и еще поводить зажигалкой перед лицом. — Это был план Снарта. — И зажигалка тоже? — бросила она в ответ с неожиданным смешком, и Рори фыркнул. — Нет, Снарт больше на холоде специализируется. Кейтлин закатила глаза: — Должна была догадаться. В этот раз Рори не ответил. Она предположила, что пока их короткий разговор поставлен на паузу, и отхлебнула чай. Неожиданно не горячий. Не обжигающий кипяток, а теплый и невыносимо сладкий. Кейтлин моргнула и потом слегка поморщилась, сглатывая: — Сколько тут сахара? — ей казалось, что от сладости вся эта теплота, скатываясь по горлу, прилипает к его стенкам. Она пила зеленый, охлажденный и без сахара. Вообще без всяких добавок. Но откуда бы Рори об этом знал, усмехнулась Кейтлин про себя с толикой горечи. Ей больше никто не заваривал чай со смерти Ронни. Ронни всегда умудрялся утром найти минутку, чтобы сделать ее чашку чая идеальной. Забавно: Мик Рори теперь делает ей чай вместо умершего Ронни. Кейтлин казалось, что она висит на волоске от истерики. И хотя ее вопрос скорее был риторическим, Рори явно не знал или не улавливал таких тонкостей человеческого общения: — Восемь ложек, — ответил он просто и незатейливо, будто это было очевидно. Кейтлин даже немного закашлялась, но все равно сделала еще пару глотков. Циско делал такой же сладкий чай. Ежедневно. Совсем не обращая внимания на предупреждения Кейтлин о повышенном сахаре крови. Правда, Кейтлин никогда не пробовала чай Циско. У нее был свой чай, который ей готовил Ронни. Сейчас, правда, выбирать не приходилось. И хотя Кейтлин не хотела этого признавать, от этого слишком сладкого чая становилось легче. Будто сахар склеивал у нее в груди что-то очень важное, промерзшее до мелких, но глубоких трещинок, расползшихся паутиной. — Это не чай с сахаром, а сахар с чаем, — все равно недовольно пробурчала она, не давая Рори повода играть в героя. Ронни был героем, этот пироман просто оказался рядом в нужное время в нужном месте. — У тебя переохлаждение. Тебе нужен сладкий чай. И да, Рори действительно трудно было поколебать или хоть как-то задеть. По крайней мере сейчас, когда он спокойно сидел на краю дивана, не отводя взгляда от огня в камине. Кейтлин видеть не могла огонь. Больше. Теперь, когда она в глубине души знала, что ее муж больше никогда не выйдет из пламени, чтобы притянуть ее к себе и поцеловать. Кейтлин крепко, до пятен, стиснула глаза и вздохнула, отгоняя воспоминания, набрасывавшиеся коршунами. Впервые за долгое время она запирала на ключ дверь, за которой были они вдвоем — Ронни и Кейтлин. Можно сказать даже, РоннииКейтлин. — Я думала, ты знаешь только об ожогах, — Кейтлин перевела мысль на настоящее и осязаемое. То, где было ее тело сейчас. На удивление, рядом с Миком Рори, которого ничуть не тревожило такое странное соседство, пока Кейтлин почему-то все больше ощущала эту комнату, эти пледы и чашку с чаем как должное. Ей просто не хватало сил чему-то удивляться. — Снарт сказал, чтобы я сделал тебе сладкий чай. Кейтлин сразу же нахмурилась, глазами пробегаясь по всей гостиной. Неброской, затемненной, но кажущейся теплой. Из естественных материалов, никакого пластика или резины. Но и никакого намека на Леонарда Снарта. — Снарт здесь тоже? — Кейтлин даже не сразу заметила, как в несколько больших глотков приговорила чашку чая. — Нет. Я ему позвонил. Кейтлин многозначительно угукнула и пробралась по дивану, отставляя чашку на столик. И снова под внимательным, обжигающим взглядом Рори, обернувшегося к ней, натянула на голые плечи плед. — Почему я вообще голая? — пробормотала она себе под нос, сама прекрасно зная ответ на вопрос, но Рори все равно ответил. Кажется, это было его характерной чертой: — Снарт сказал, когда я притащил тебя сюда. Сказал, нужно снять всю одежду, отогреть в теплой ванной, вытереть и уложить под одеяло. — И сделать сладкий чай. Рори согласно прогудел, неясным, темным взглядом рассматривая Кейтлин. И хотя Барри часто говорил о маске Снарта, за которой трудно что-либо разглядеть, Кейтлин готова была теперь поспорить — прочесть Рори было куда труднее. И Кейтлин не понимала, чего можно ожидать от него сейчас. Вся ситуация была абсурдной. Она была вдалеке от Централ-сити, в богом забытом месте посреди гор снега; в этом ледяном царстве она разыскивала дважды погибшего мужа, умевшего воспламеняться, словно факел, а в итоге чуть не умерла сама, утонув в полузамерзшем озере. Она даже не успела осознать, что может умереть: все случилось так быстро, что мысль не поспела за реальностью, залившейся в глотку обжигающей водой, а в итоге ее спас тот, кто мог убить. Кто совершенно точно убивал прежде. И если Кейтлин вполне соответствовала холоду, льду и зимнему воздуху, то пироман Мик Рори? У Кейтлин голова начинала раскалываться, пока она пыталась сплести воедино все эти оборванные нити. Или, вернее сказать, обожженные? — Ты в порядке? Кейтлин перевела взгляд на Рори. Ей казалось, что этот низкий прогудевший голос был плодом ее воображения, миражом из-за жара огня в камине, который постепенно начал забираться ей под кожу, но Рори смотрел на нее глазами-углями, черными и горячими. Рори вообще напоминал огромную паровую машину; кожа, изуродованная ожогами, казалась пылающей. Забавная вещь: Кейтлин искала одного огненного человека, а нашла другого. От мысли она усмехнулась — ей, видимо, судьбой было уготовано соседствовать с огнем. — Snow Queen? — Что случилось? — пропустила она вопрос Рори мимо ушей. Снова. И хотя она обычно так себя не вела, ей казалось, будто Рори за все, что сделал с ней, такое отношение заслужил. Не сказать правда, что это хоть как-то его ранило. И Кейтлин понимала, как это глупо, — пытаться выместить свою злость на ком-то еще. И да, она жутко злилась. Ярость комом подступала к горлу — теперь она это отчетливо ощущала, с каждой секундой все больше и больше отогреваясь у огня этого дома. И злилась она не на Рори, нет. На Ронни, который, как и все, бросил ее в этом мире одну, заставив лишь призрака воспоминаний неотступно следовать за ней по пятам, ни на мгновение не позволяя забыть о кратере у нее в душе, оставшемся после него. Черном кратере, полном пепла, в который было сожжено ее сердце. Кейтлин ненавидела Ронни за то, что он не давал ей отпустить его. Она не понимала только одного: за что он ей мстил, приведя сюда, в логово пиромана, где снова так много огня и тепла, что жгло кожу, зацелованную холодом? — Я развел костер на берегу. Сидел. Ты крикнула «Рори!», я обернулся, и ты уже провалилась под лед, — он пожал плечами, а потом вдруг нахмурился. — Ты как меня нашла? — Я искала не тебя. От льда в своем голосе вздрогнула даже сама Кейтлин. Порой ей казалось, будто Snow Queen было отличным прозвищем для нее. Ну или, по крайней мере, для той, что сидела у нее внутри, замораживая все органы до единого. Даже сердце или, скорее, то, что осталось от него на пепелище после Ронни. Именно ему и предназначался этот ледяной тон, и если встреча с Рори — его подарок, то Кейтлин готова была сжечь это место дотла. — Ты позвала меня по имени. — Не тебя, а Ронни, — Кейтлин вздохнула. — Моего мужа. Мертвого. — Логично, — прогудел Рори, и Кейтлин усмехнулась, поджимая губы. Наверное, со стороны она звучала безумно, говоря о своем умершем муже, но этот пироман наверняка будет последним человеком, способным ее осудить. — Ты, значит, вдова? Вдова. Кажется, до этого момента никто ни разу не называл ее так. Хотя сейчас это слово, просверлившее в груди сквозную дырку, привнесло странное, мазохистское удовольствие. В STAR Labs все были добренькими и полными сострадания, боялись неосторожным словом обидеть и причинить еще больше боли, будто это вообще было возможно. Но только вот следовало этот пластырь сорвать сразу. — Да, я вдова, — произносить такое вслух было неожиданно легко; тяжелый медный обруч наконец спал с сердца, позволяя ему нормально биться. Биться и не чувствовать вины за каждый свой удар. Удар, которому больше не вторило сердце Ронни. Вдова. Ронни умер и больше не вернется. Кейтлин достала из-под одеяла руку и взглянула на кольцо. Простое и неброское, оно крепко обнимало палец. Но не настолько крепко, чтобы его невозможно было снять. На миг замешкавшись, Кейтлин стянула с пальца кольцо и бросила в чашку на столе. Нет, поняла она, чувствуя жар, закипающий в груди. Словно в том кратере ее души ветер разворошил еще догорающие остатки и снова раздул огонь, с каждым ее вздохом разгоравшийся в грудной клетке. Ее тело наконец отреагировало на тепло вокруг нее — спина вспрела и непривычно покрылась испариной. Тело даже заломило от волны жара, нахлынувшей на нее. — Так потеряешь кольцо. — Оно мне больше не нужно, можешь его выбросить, — отчеканила Кейтлин, и ей стало еще жарче. Она приложила прохладные ладони к пылающим щекам и искривила губы в усмешке. Прощай, Ронни Реймонд. Ты оставил меня, а я оставляю тебя. Ты ведь почти меня убил. Мик (Кейтлин не хотела больше даже про себя называть его Рори — и вправду слишком уж напоминало имя ее покойного мужа) нахмурился, но снова ничего не сказал, отвернувшись к огню в камине. Не мешая Кейтлин разглядывать его лицо и тело, словно даже и не замечал цепкого взгляда. Кейтлин прикусила губу — Мик не должен был напоминать ей погибшего мужа: огромный, с хищническими мускулами и первобытной маскулинностью, отросшей щетиной и изуродованной кожей, он не походил на Ронни. Они словно были параллельными прямыми, которые никогда не могли пересечься. И все же они каким-то образом сошлись на Кейтлин, в ее голове, пока она их сопоставляла, куклами вертя в своих мыслях. Куклу Ронни Кейтлин бросила в огонь. Ей нужно забыть про него. Наверное, поэтому образ Ронни, стоявшего рядом, горел сейчас синим пламенем. Кейтлин уходила от него. Но было это не так просто. Порой Кейтлин казалось, что призрак Ронни никогда не оставит ее — он был ее первым и единственным мужчиной в постели. Кейтлин никогда не хватало духу подцепить кого-то на одну ночь. Мик Рори был единственным мужчиной помимо Ронни, видевшим ее обнаженной. Видевшим ее тело и прикасавшимся к ее коже. На Кейтлин до сих пор не было ни единой нитки одежды; под грудой одеял было хорошо без всего. Да и смысл ли был теперь играть в оскорбленную невинность, когда Мик Рори в этом проблемы явно не видел. И все же Кейтлин было интересно, о чем он подумал, снимая с нее одежду. Что он подумал о ее теле. Была ли она в той еще форме, чтобы нравиться. Кейтлин ощутила даже жар в щеках: сама мысль о другом мужчине кроме Ронни, которого она могла бы возбудить, была крамольной. Крамольной и заманчивой. Съешь, Ронни Реймонд, мстительно подумала она, все еще на периферии зрения замечая его пылающий образ. Прямо сейчас я думаю о другом мужчине. Чтобы забыть тебя насовсем. Кейтлин неловко поерзала на месте, все еще разглядывая Мика Рори и не оборачиваясь больше на Ронни. Не оглядываясь больше назад. Никогда мужчины вроде него не приходились Кейтлин по вкусу. Ей казалось, седлать таких мужчин — удел проституток из прокуренных баров. И девчонок в коротких юбках, любивших восседать на мотоцикле позади татуированных громил. — Ты пялишься, Snow Queen, — отозвался Мик, и Кейтлин усмехнулась, проходясь руками по длинным, все еще влажным волосам. Подсыхая, они уже начинали пушиться и лезть к лицу. Она наверняка выглядела дикаркой. Подстать преступнику-пироману перед ней. — Но ты тоже наверняка пялился, Heat Wave, — Кейтлин вскинула брови, и Мик резко к ней развернулся. Он явно собирался что-то сказать, но так и не открыл рот, вместо этого прожигая ее взглядом. Нет, это не Ронни их свел, это Кейтлин знала наверняка. Она упивалась этим безумным огнем, разливающимся внутри бесконтрольным лесным пожаром — взамен того мирного и мерного горения их с Ронни чувств. Все ее тело оттаивало, становилось теплым и пластичным, как подходящее тесто. А внутри все сильнее пылало, облизывая легкие и горло огнем. Будто она приняла на грудь. Ронни бы никогда не позволил ей связаться с кем-то вроде Мика Рори. Просто потому что он прекрасно знал о демонах Кейтлин Сноу, от которых он ее оберегал. Выкуси, Ронни, теперь ты не можешь ничего сделать. Ты ведь умер. — Пялился на тебя? — Мне холодно, — и снова — вопрос мимо ушей. В горле у Мика еле слышно заклокотал лавой недовольный рык, словно он, большой и грозный, ничего не понимал в Кейтлин. Наконец-то! Наконец-то никто не будет делать вид, будто видит Кейтлин насквозь, уподобляясь Ронни. Ронни вечно делал вид, будто знал ее до самых потаенных глубин ее души, ее разума, только вот он наверняка и подумать не мог, что Кейтлин захочет ему изменить с дружком Леонарда Снарта. Никто бы не смог подумать! Кейтлин еле сдержала усмешку — не будет пугать бедного Мика Рори еще больше. Напротив, она тряхнула рыжими волосами, завивавшимися в крупные кудри от воды, и бросила взгляд на Мика. Да, он клюнул, Ронни, только посмотри. Прилетит на огонь волос глупым мотыльком, как ты никогда не делал. Вечно спокойный и рассудительный до зубовного скрежета. Посмотри, Ронни, что ты сделал со мной. — Я принесу еще одеяло, — пробурчал Мик, все еще изучая ее взглядом и не понимая ровным счетом ничего. Я подскажу ему, Ронни, не волнуйся. — Не нужно одеяло, — Кейтлин на самом деле горела изнутри, и все ее выставленные проволочные преграды (о, Ронни помогал ей наматывать на них проволоку) плавились в этом огне и жидким металлом смешивались с лавой, растекавшейся по венам вместо крови. — Ну же, Мик, еще одна попытка, — Кейтлин растянула губы в дружелюбной, безобидной улыбке. Если бы не контекст — тот самый, в котором она слегка подается назад и позволяет пледу сползти с ее груди — ее слова звучали бы невинно. — У тебя жар, — Мик произнес неожиданно растерянно; нахмурился даже, опустил взгляд на свои руки. Но Кейтлин уже хотела его, такого не похожего на своего умершего мужа, хотела до той тянущей истомы внизу живота, теплой, тяжелой и вынуждавшей крепко стиснуть ноги, чтобы почувствовать немного больше. — Мне казалось, ты фанатеешь по таким вещам, — Кейтлин не собиралась отказываться от игры, не тогда, когда она ощущала напряжение Мика, его попытку сообразить, почему она так странно вела себя, и его желание поддаться на все, что она ему подаст. Он старался не смотреть, но его взгляд то и дело устремлялся к ее обнажившейся груди. Кейтлин не собиралась оборачиваться Ронни, хотя чувствовала его присутствие каждой клеткой своего тела. Он ее не отпускал, она не отпускала его: сама когда-то пустила под свою кожу, а теперь он ее отравлял свинцом в крови. Я выведу тебя из своей системы, Ронни. Прости, но я должна. Без одеяла нога сразу покрылась мурашками, и Кейтлин как можно быстрее пихнула Мика в бедро, снова пряча ногу в свое укрытие — нору в груде пледов. — Мне холодно, — повторила она настойчиво. — Укройся, — бросил Мик в ответ, и Кейтлин в отместку, с усмешкой, скинула все, до единого, одеяла в сторону. Они грудой перевалились на другую половину дивана. Воздух, хоть и горячий, казался холоднее без одеял; каждый сантиметр ее кожи покрылся крупными мурашками. — Укрой меня, — потребовала она в ответ, складывая руки на груди, и тут же умолкла, понимая, что слегка переигрывает в стерву. Румянец смущения впервые за весь вечер залил ее щеки из-за того, как завис Рори, разглядывая ее голое тело. Его покрывали лишь тени от огненных всполохов в камине и совсем немного — ее собственные руки под грудью. Мик, очнувшись от ступора, отвел взгляд и схватил гору одеял. Он медленно поднялся на диван, вставая на колени, и придвинулся ближе; Кейтлин продолжала безотрывно за ним следить, прислушиваясь к хрипловатому, потяжелевшему дыханию. — Ты красивая. Твой муж был счастливчиком, — наконец сказал он, прерывая тишину, и Кейтлин на мгновение замешкалась, снова выпадая из образа женщины, уверенной в желании отпустить прошлое и двинуться дальше. Соблазнительной женщины. От бессилия и неприступности Мика ей захотелось заплакать, растеряв все обольстительные маски, но вместо того крепко стиснула зубы. — Был — это ключевое слово, Рори. Мик, — исправилась она, наблюдая, как Мик снова набрасывает на нее плед. Уже не горой, всего лишь один. Очень быстро, словно боялся ее, и не случайно — Кейтлин мгновенно обхватила его запястье, заставляя остановиться. — Я хочу избавиться от своего мужа. Не хочу быть вдовой. Ты должен помочь мне. — Snow Queen, еще никто так не предлагал мне переспать. Мик смотрел ей в глаза, и взгляд его казался тяжелым и давящим. Но еще сильнее давил на Кейтлин груз, оставленный ей на сохранение Ронни. Только за этим грузом никто возвращаться не собирался, и Кейтлин хотелось от него, наконец, избавиться. И расправить плечи, чтобы задышать полной грудью. Она вдруг потянулась вперед, поддаваясь порыву, и положила ладонь на плечо Мика. Под тонкой тканью футболки легко было почувствовать неровности шрамов, оставшихся от ожогов. Теперь Кейтлин не была напугана, теперь она хотела увидеть их. Теперь ей было любопытно прикоснуться к поврежденной коже без всяких преград; правда, как врача ее не должны были возбуждать (а Кейтлин не врала себе насчет реакций своего тела) такие вещи, но кого это вообще волновало? Ее точно нет. У Ронни кожа была чистой и гладкой, как ее собственная, не за что зацепиться глазу. И Кейтлин помнила, как восхищалась этим совершенством тела, помнила, что ей нравилось в Ронни совсем другое. А теперь у нее внизу живота горело от мыслей о прикосновении к коже Мика Рори. Ее разум, ее тело — все в ней перестраивалось, даже фетиши, лишь бы избавиться от Ронни. — Вопрос, Мик, не в том, как я предлагаю, а в том, как ты ответ... Она не успела закончить фразу, когда ее вдруг грубовато обхватили руки, ложась под лопатками, и дернули вперед. Губы Мика накрыли ее, горячие, суховатые, с оставшимся на них привкусом алкоголя. Он тихо зарычал, проскальзывая языком в ее рот, вылизывая каждый его миллиметр, пока Кейтлин тихо стонала, царапаясь об отросшую щетину Мика. Прикасаться к ней руками он не торопился. Кейтлин потянулась назад, разрывая поцелуй и ложась обратно на диван. Но она все еще стискивала в кулаке футболку Мика — тому пришлось послушно сдвинуться вместе с ней, накрывая ее своим телом. Тяжелым, горячим телом, совершенно точно живым, пылающим. Кейтлин чувствовала, как глухо бьется в груди его сердце, качая кровь. Не давая ему возможности отстраниться, Кейтлин опутала его ногами, притягивая за шею к себе, снова. И теперь уже она целовала его, пробираясь языком между его губ; ладони скользили по рубцеватой коже, забравшись под футболку, и Мик, не выдержав, отстранился, резко стаскивая футболку и бросая ее куда-то на пол. Загорелся. Кейтлин зажгла его, как спичку. Шрамы покрывали затейливым узором практически все его тело, напоминая больше бесцветные татуировки, чем уродства кожи. Кейтлин раскрытой ладонью провела от его огромного плеча до запястья, мягко сомкнула пальцы вокруг и притянула его руку к себе, укладывая на грудь. Он ее сжал, послушно, прекрасно понимая ее намек, потер сосок и наклонился, оставляя на тончайшей коже поцелуй. Но как бы он ни был осторожен, кожа от прикосновения щетины мгновенно покраснела, на мраморе груди остались красные отпечатки его больших пальцев. Кейтлин зашипела сквозь зубы, когда и вторая рука накрыла ее грудь, сжимая. И все неторопливо — растягивая, смакуя момент до тех пор, пока Кейтлин снова не стало холодно. Изловчившись, она пихнула его в грудь, переворачивая на спину. Сама она опустилась сверху. Горячий воздух от непотухающего огня в камине облизывал тело до капелек пота, сползающих по вискам, между лопатками, под коленями к икрам. Было чертовски жарко — не тепло даже — но Кейтлин дышала полной грудью, накрыв ладони Мика своими. Он только усмехнулся — его не нужно было держать, он и сам не против был остаться. Между пальцами он перекатывал мягкие, заострившиеся соски, разглядывая ее снизу-вверх. Но что-то было в его взгляде такое непокорное, что заставило Кейтлин на минуту растерять всю свою уверенность, неловко поерзать на затвердевавшем члене, скрытом ткань штанов. Мик рыкнул, взбрыкивая, и у Кейтлин сердце зашлось в груди. Она сама тряхнула головой, заслоняя лицо рассыпавшимися волосами, но Мик их резко, напористо откинул назад — Кейтлин могла видеть, как он распалялся все больше и больше. Контроля у нее оставалось все меньше — и да, теперь уже он опрокинул ее на спину, впиваясь зубами в шею. Кейтлин вскрикнула, ногтями впиваясь в его плечи. — Погоди… Но Мик едва ее слышал. Он что-то промычал и прочертил дорожку языком от ключиц к солнечному сплетению, снова сжал в ладонях грудь, заставляя ее выгнуться в спине, задохнувшись стоном, и навалился бедрами сильнее, заставляя ее развести сомкнувшиеся ноги. Его кожа буквально пылала. Кейтлин медленно плавилась в этом жаре, но еще совсем не забыла, что хотела править балом. — Погоди, Мик, — она прошептала и тут же вскрикнула — Мик рывком толкнулся бедрами, проезжаясь членом по половым губам, но Кейтлин упорно зашептала. — Дай мне самой… Но Мик не дал ей договорить, прерывая: — Хочешь избавиться от своего мужа или продублировать его мной? — он оторвался от ее живота, на котором оставлял беспорядочные поцелуи; удивительно, как его шершавый язык, скользя по коже, заставлял ее мелко дрожать, притираясь бедрами к его ноге. О, как ей хотелось уже стянуть с него эти штаны. — Ч-что? — она остановила на Мике расфокусированный взгляд. — Ты ведешь себя, будто ты со своим мужем, а не со мной. — Это не… — и ее возмущение угасло, не успев разгореться как следует. Потому что Рори с его потемневшими глазами и припухшими губами был прав, черт побери. Кейтлин истерически усмехнулась, откидывая голову назад — прямо как с Ронни: все держать под контролем, себя тоже, чтобы только не упустить из-под надзора своих демонят и не испугать; следить за пламенем, чтобы даже искра не выбилась из общего снопа. Но с Миком Рори можно было по-другому: без стеснения отпустить себя, с головой нырнув в чувство и забыть обо всем, напитываясь огнем, сгорая в нем; устроить пожар и зачарованно глядеть на него, рассыпаясь в пепел. И возрождаясь из пепла фениксом снова и снова. После Ронни же оставались перемерзшие дрова, которые едва ли можно было кинуть в костер. И Кейтлин впервые за долгое время поняла, что сейчас действительно отпускает. Себя, Ронни и целый мир — поджигая и выжигая. Выплавляя из себя куски льда, вырывая их вместе с мясом. Гореть. Гореть ярче солнца. Пальцы Кейтлин снова легли на шею Мика, она, судя по его шипению, даже оцарапала его, притягивая обратно к себе, чтобы позволить себя поцеловать. Его пальцы, наконец, коснулись ее между ног, где уже было влажно настолько, что большой палец проник в нее до одури плавно, раздвигая теплые стенки. — Мокрая, — Мик фыркнул, прикусывая нежную кожу за ухом, и двинул пальцем, вгоняя его глубже. Насколько это было только возможно. И для Кейтлин и вправду прошло много времени с ее последнего раза — она выдохнула, крепче обвивая его торс ногами, скрещивая щиколотки за его спиной, когда Мик протолкнул в нее два пальца. Большим он потирал клитор, и от избытка ощущений сводило зубы и немел язык. Кейтлин подалась бедрами навстречу, и хотя ей нужно было больше подготовки — так сказал бы Ронни, притормаживая ее, когда она все же забывалась — она попросила: — Давай. Сейчас. Мик, — последнее вышло всхлипом. А Мик определенно имел слабость к мольбам. По крайней мере, Кейтлин. Он сел на пятки и, подхватив одну ее ногу под коленом и отводя в сторону, вошел. Проникая первые секунды медленно, а потом быстро и сразу, до упора. Кейтлин вскрикнула и замолчала, в безмолвии открыв рот — стоны застревали где-то на уровне горла, и ее распирало изнутри. Она чувствовала член в себе, глубоко, просто невозможно глубоко, и чувство было таким знакомым, но подзабытым, что слезы брызнули у нее из глаз, пусть она и старалась держаться. Они медленно поползли по ее щекам, и Мик дернулся, собираясь отстраниться, но она надавила пятками ему в спину, притягивая обратно к себе. Им, чтобы прийти в себя, потребовалось несколько минут так — не двигаясь — пока Мик снова целовал и мял ее грудь, то и дело поднимаясь к губам и спускаясь к ключицам. Было бы приторно нежно, если бы губы не были такими грубыми и напористыми. Его движения были такими же. Мик не дожидался ее команды — он будто сам знал, что ей нужно и как. Он толкался бедрами, вбиваясь, входя каждый раз так глубоко, что внутри нее все скручивалось от тянущего желания чувствовать это всегда, и так мощно, что Кейтлин проезжалась голой спиной по обивке дивана. Ее ноги были подняты вверх — ладони Мика удерживали их под коленями, широко разводя; Мик трахал ее с какой-то незнакомой ей животной страстью: он рычал, в груди у него гудело, будто вместо сердца работала паровая машина, и Кейтлин не чувствовала ничего, кроме вяжущего возбуждения, все сильнее стягивавшего низ живота. Стягивавшего и лопнувшего, заставляя ее закричать, выгибаясь в спине и сжимая в себе член. Мик тоже застонал, кончая. Но Кейтлин едва могла чувствовать оргазм Мика — ее собственный оглушил до онемения кончиков пальцев и рассыпавшихся мелких иголочек на коже. Она с трудом могла вдохнуть, пока перед глазами вспыхивали цветные пятна, смазывавшие зрение. Вот и все, хотела она сказать Ронни с самого начала, но теперь говорить было некому. В рассеивавшемся тумане оргазма не было третьего лишнего: только она, и Мик, лежавший сбоку, уложивший ей на живот огромную горячую ладонь и покусывавший раковинку ее уха. В ушах все еще звенело, но в звон медленно прокрадывался треск огня в камине. Кейтлин казалось, будто она заново родилась. Как феникс, снова подумала она, нехотя, со стоном поворачиваясь лицом к Мику. И хотя все говорило ей о том, что это лишь секс, она не удержалась и поцеловала его в губы, прикусывая нижнюю, соскальзывая на подбородок, с удовольствием проходясь по щетине. Между ног все еще было жутко горячо — он кончил ей на бедра, поняла Кейтлин, разморенно и лениво, скорее даже нехотя, ругая себя за забывчивость. — Ты же ничем не болеешь? — Ничем. Первый раз не предохранялся, — Мик прогудел над ухом, и Кейтлин позволила себе отпустить эту тему в свободное плавание. Противозачаточные таблетки всегда делали свое дело — их принимать она не переставала никогда. Сама она еще дрейфовала на волнах послеогразменной неги, ластилась под руки Мика, скользившие по ее телу, будто он не мог от нее оторваться, и уже и вспомнить не могла, почему и как оказалась с Миком Рори здесь, вдали от всего мира. — Ну и как, избавилась от мужа? — От кого? Мик в ответ только хмыкнул, щипая ее за бедро. Ее тело уже совсем скоро ощутит все последствия этой ночи — синяки, укусы останутся следами на фарфоровой коже, но Кейтлин подумала об этом с предвкушением. Метки — это прекрасно. Возрождаясь фениксом, можно начать все с чистого листа. И Кейтлин еще никогда не чувствовала себя такой свободной от холода, веявшего из глубины души. — Ты это, если захочешь еще, обращайся. Кейтлин усмехнулась и положила руку ему на грудь — бьется живое сердце; под кожей у Мика — живой огонь. — Ты такой самоотверженный. Не перестаешь геройствовать. Кейтлин пока не собиралась давать четкий ответ. Она вообще больше не хотела жить ни в прошлом, ни в будущем — только настоящее. И оно ее, наконец, устраивало. Фениксом — умереть, сгорев дотла, чтобы возродиться из пепла. И вместо того, чтобы ставить на бумаге жирные точки, сжигать их вместе с собой. Потому что точки можно превратить в запятые, в многоточие, а историю следовало закончить насовсем.