***
Юлик, Кузьма и Никита тоже были ангелами-хранителями, поэтому у Юры было с кем обсудить такую деятельность. Отличие было лишь в том, что все они были довольны таким существованием, и только комику достался вечно бурчащий и ёбнутый на всю голову Ларин, который раздражал его даже сейчас. Когда Хованский временно освободился от такой обязанности — охранять Диму — он сразу же свалил в закат, ничего не объяснив самому критику. Тому лишь оставалось строить пустые догадки, ведь он привык к постоянному присутствию рядом неизвестного доселе человека. На самом-то деле Ларин часто замечал, что на кухне скрипит табурет или хлопает дверца холодильника, иногда слышалась фраза «Вот же травоядное животное, а. Пожрать нечего», а порой вообще его как будто кто-то пинал или дёргал за плечо. Держал за воротник, отнимал пистолет, въёбывал по носу и по челюсти. Выключал в свет в самый "нужный" момент, например, когда Дима читал или чистил зубы. Ржал на всю квартиру (и в ту же секунду Дима начинал ржать вместе с ним, как ни странно) и громко хлопал дверью посреди ночи. Заваривал чай в одиннадцатом часу вечера. Какое-то время Ларин вроде и не верил в мистику, но происходящее даже не пугало его, а удивляло. И теперь, когда он уже привык к шуму в доме и вечному дыханию в спину, ему было совсем не уютно. Никто не хлопал и не доставал его, не пинался. Теперь он вновь оказался в этой оглушающей тишине. Но он часто признавался себе, что хотел покончить с собой лишь два первых раза, а в последующих он пытался найти смысл. Дима искал признаки того, что он не сумасшедший, что он всё это переживал на самом деле, а не в сонной иллюзии. И пусть Юра об этом не догадывался, но так было на самом деле — Ларин искал повод, чтобы встретиться с ним, хотя и понятия не имел, что это Хованский. А сейчас он оказался один. Один с собакой в квартире. Он и Дядя Пёс. Больше не было никакого шума — только непривычная звенящая тишина. На этом заканчивался его интерес к жизни, больше он действительно не видел смысл продолжать своё существование. Он принял решение ещё на первой попытке.***
— Ну, что, парни? Как у вас дела? — спросил Черников, покачнувшись на стуле. Трое парней сидели в уютном кафе. Они приглашали и Юлика, но тот не смог. — Хуёво всё, — произнёс первым Юра, отпивая кофе из белой чашки. Эдакий аристократ. — Юра попил из чашки белого цвета, а не из бутылки или пластикового стаканчика. Мне за это много денег заплатят, — усмехнулся Гридин. — И не надейся, — улыбнулся комик. На какой-то момент их короткий, пока что, разговор прервался. Хованский засмотрелся на начинающуюся метель за окном. Кузьма негромко кашлянул, и он переключил внимание на друга. — Юр, ну чего там у тебя? Нам-то рассказывать нечего, а по твоей кислой мине точно можно понять, что есть чем поделиться, — Юра закатил глаза. — Да достал этот Ларин. Теперь не отстаёт от меня, видите ли, я ему ничего не рассказываю. — Так расскажи, — пожал плечами Никита. — Так нельзя же. Забыл? — А… Точно. На самом-то деле комик уже привык к этому банному листу, что теперь не отлипал от него. Куда бы Юра не пошёл, Ларин всё время ходил за ним. Соболев даже снял какое-то насмешливое видео с кучей фотографий Юры и Димы. Из-за этого они с Хованским поссорились, но было уже поздно удалять ролик: подписчики всё равно были в курсе. А Диме словно было до лампочки. Не было никакого дисса на Колю, никакого ответного ролика, никакого «Ларин Против». Просто не переставая докапываться до блогера, он продолжал спрашивать об одном и том же, а более того звонил каждый, сука, день, в одно и то же время, не меняя график. Юра не отвечал, но и не отключал телефон, сам не зная, почему. Только один раз он порывался сделать это, но внести номер в чёрный список так и не смог. Рука дрогнула, и он просто отбросил телефонный аппарат куда-то в диван. Зато теперь, когда звонил Ларин, из телефона звучала «Ховангребень». Хованский обречённо вздохнул, отрываясь от воспоминаний. На улице усиливалась метель, и комик чувствовал себя снеговиком в стеклянном новогоднем шаре.***
Проснувшись от громкого утреннего «Ховангребень по масти петух…», Юра не тише песни матернулся, разлепляя заспанные глаза. — «…под шконку шут». — Сука, да сам ты под шконку шут, — проговорил мужчина и впервые за всё это время нажал на зелёную кнопку. — Да? — Доброе утро. Ещё не надумал рассказать мне эту историю? — спросил Дима на том конце линии, в некоторых словах почти что проглатывая восемнадцатую букву алфавита. — Нет, но ты всё ещё ебёшь мне мозг. — Да, но ты нихуя мне не рассказываешь. — Пока, Уткин. — Ну, пока, пёс. — Почему не «мразь»? — «Мразь» — это для друзей. — Ёбнутый. — Под шконку шут. Юра злобно рыкнул, отключаясь.***
Дима звонил каждый день ровно в 9:43 утра, специально просыпаясь пораньше. Продолжительность своего сна его волновала меньше, чем интерес к тому, чего не рассказывал Юра. Он не замечал своей навязчивости, не замечал того, что названивал человеку, с которым они состояли не в таких уж и прекрасных отношениях. Но в то же время его по-прежнему не покидали мысли о самоубийстве. Казалось, чего мог сотворить с собой этот картавый парень? У него было полно идей, хватало ресурсов на путешествия в различные страны, и вообще он не скучал. Люди не верили, что он мог упасть духом. — Как это так? — спрашивали они. — Разве он может сделать с собой что-то? В ответ на это Ларин только усмехался и менял тему. Он делал всё, чтобы не нашли его слабое место, делал всё, чтобы засчёт этого его не гнобили, но в то же время он никому не пытался угодить. И одновременно с этим он понимал, что создаёт иллюзии. Депрессия? Запросто. Суицид? Без проблем. Дима был таким человеком, он всегда им был и прекрасно знал это, но не пытался что-то исправить. У него это попросту не получалось. Он мог от простой скуки покончить с собой, он мог умереть только из-за того, что не нашёл смысл жизни. Ему оставался один шаг, всего один шаг, и он этого безумно боялся. Ларину было спокойно, когда Юра был рядом. Он контролировал его, он не давал ему упасть в бездну. Теперь лишь только тишина окружала его, тишина и собака. Всё это время он боялся потерять самого себя и звонил Хованскому только из-за того, что хотел вернуть его. На самом деле его не интересовал рассказ, просто Юра был ему нужен. Но Хованский лишь отнекивался, Дима медленно падал. Ларин был в отчаянии. Ларину требовалась помощь.***
Прошло две недели. Хованский постепенно забывал про Диму, а с недавнего времени решил вернуться на Ютуб вместе с новой идеей, забравшейся к нему в голову одним уютным вечером. Настроение мерно поднималось до тех пор, пока однажды ему не позвонил Юлик. — Привет, — раздалось на другом конце линии. — Привет, — ответил Юра, отпивая пиво из бутылки. — Как дела? — Да нормально. — Слушай, я спросить хотел. В общем, помнишь, ты что-то говорил про то, что тебе Дима звонил? — Эм… Помню. А что? — Ты не знаешь, как он там? Он не отвечает на звонки, а дома его, похоже, нету. — Нет, не знаю. Но если хочешь, я могу ему позвонить, — Юра похолодел. — Да, спасибо. Напиши мне, пожалуйста, если дозвонишься до него. — Хорошо. Пока. — Пока. Хованский опомнился только через три минуты, бросившись к телефону. Его бросало в дрожь, он нарушил правило, в котором говорилось, что нельзя покидать охраняемого человека больше, чем на три недели. Но на данный момент он волновался даже не за свою задницу. Ларин не ответил на первый звонок. Тогда Юра позвонил ему ещё раз, потом ещё раз, но Дима просто не брал трубки. Хованский начал вспоминать. В самом деле звонков давно не было. Не было и всё. Ни одного раздражающего звонка с пожеланием доброго утра ровно в 9:43. Больше не было рычания Юры от того, что «да какого, сука, хуя, я хотел выспаться». Не было очередного напоминания о себе, а Юра просто думал, что это — лишь попытка привлечь к себе внимание. Чтобы Хованский сам ему позвонил. — Ага, конечно, пидор, не дождёшься, — говорил он каждый день, после чего сразу же забывал эту фразу. А оказалось, что Ларин не звонил и на второй день, и на третий, и на следующей неделе звонка тоже не было. Юра вцепился в волосы. Дима напоминал о себе своими звонками, а комик слал его и отключался. Но теперь, когда их не было, нахуй Дима больше не шёл. Давно уже не шёл, как оказалось.***
По привычке он проснулся рано, открыв глаза в 9:42. Юра смотрел на цифры в телефоне, не моргая, пока число «2» не сменилось на «3». Когда и число «3» сменилось на «4», он пролежал в оцепеневшем состоянии ещё две секунды, после чего в голове что-то щёлкнуло, и он вскочил с кровати, нервно вырывая провод от зарядки из телефона.***
Неожиданно возникшая депрессия захлестнула Ларина тяжёлой волной, в которой он тонул, погружаясь всё глубже с каждым днём. Он не знал, сколько сидел в углу комнаты, понятия не имел, почему Ксюша забрала собаку к себе, не помнил, сколько времени, какой месяц и день. Не знал, что делать дальше, винил себя в навязчивости, однако понимал, что достал Юру окончательно. И перестал звонить ему с тех пор. На улице шёл снег, укутывая в белую шубу каждое дерево за окном. Иногда, когда у критика появлялись мысли, он думал, что сейчас уже декабрь, скоро Новый Год. Но вспоминал, что в последний раз он видел на календаре семнадцатый день ноября, и путался во времени. На крыше было скользко, и новатор понял это, когда очутился на ней, почувствовав себя частью серого Петербурга. Юра забрался на то же место, замерев возле двери с раздолбанным замком. — Ларин! — крикнул он сорванным голосом, запыхавшись по дороге. Дима обернулся, встав спиной к обрыву. Хованский почти забыл своё имя, пока добирался до дома критика. Всё это время он корил себя за ошибку, только он знал личность Димы и понятия не имел, почему враг знает его лучше, чем все его друзья. Когда-то в процессе написания текста на версус он понял, что Ларин в любой момент мог вот так просто погибнуть. Физически, потому что морально он умер только что. Вместе с Юрой. — Слушай, я… Я знаю, что я виноват. Я не могу тебе рассказать, потому что нельзя. — Всё отлично, — ответил Дима. На Юру упал затравленный взгляд, и тот поджал губы от злости. — Да нихуя не отлично, блять! Это привело к тому, что мы стоим на крыше твоего дома, ты собираешься прыгнуть, а я как лох примчался, потому что… Бля, не знаю я, почему я примчался. — Потому что у нас нет времени, Юр. — Всё у нас есть. И будет, если ты сейчас же отойдёшь от края. Ларин обернулся, посмотрев вниз. Высоко. Снова высоко. — Ты понял, что рядом с тобой кто-то есть, только здесь. Я… — Нет, не только здесь. Ты был со мной всё это время, я чувствовал тебя в своём доме, но понятия не имел, что это ты. — Чего? — спросил Хованский, чувствуя себя обманутым. — Я всё это время знал, что кто-то рядом. Но я очень тебе благодарен. Спасибо, мразь. На какой-то момент они замолчали. Дима смотрел, как мягко ложился снег на растрёпанные волосы Хованского. Юра неимоверно боялся, что сейчас Ларин упадёт и скроется на какое-то мгновение. — Блять, ну хорошо. Просто… Не надо мне говорить, что я не виноват, потому что это не так, и ты это прекрасно знаешь. Слушай, я… Не делай этого. Ты что, бросишь всех? Людей, которые тебя любят? Хрен с ними, с подписчиками, но блять, подумай о близких тебе людях, Дим. Я не поверю, что ты на самом деле такой уёбок. — Что ж, должно быть, так оно и есть. Пока, Юр. — Ларин… — Так должно быть, понимаешь? — Нихуя! Подожди, блять! — Пока, Юр. — Дима! Звон окутал слух Юры. Словно в замедленной съёмке Дима отклонился назад и начал падать. Чёрное пальто, развеваясь, скрылось через несколько секунд. Хованский будто прирос ко льду, застыв на мгновение. Опомнившись, он подбежал к краю и зажмурил глаза. Закрыл уши руками, потому что не хотел слышать звук ударяющегося об снег тела. Приоткрыв глаза, он тут же отвернулся, наткнувшись на заснеженное пальто, не подходящее под погоду. Несколько человек окружили тело. Хованский зажмурился, уткнувшись лицом в ледяной снег. Рухнул на колени, сжимая кирпичный уступ. Истошно закричал от увиденного. Не смотреть вниз. Только не смотреть вниз. Только не…