***
За несколько лет я изучил каждую ячейку многоэтажной жизни настолько, что тут же замечал сменившиеся шторы или появившийся цветок. Я не был чересчур любопытным или, еще хуже, извращенцем. Просто с детства у меня была одна слабость: я любил ночь и мог часами смотреть на огни или просто вглядываться во тьму. В итоге я, сам того не замечая, выучил все окна дома напротив. У меня даже были свои любимые. Первое - с зелеными шторами, на девятом этаже - напоминало мне аквариум. По вечерам оно светилось призрачно зеленым цветом, а стоящие на подоконнике цветы превращались в водоросли. Не хватало только рыб. И мое воображение рисовало то одну, то другую водяную тварь. Второе окно размещалось на пятом этаже, и его хозяйка неустанно забавляла меня. Эта девушка почти каждый вечер открывала шторы (специально или нет – этого я не знаю) и танцевала перед зеркалом. И, наконец, третье – самое любимое. Кремовые шторы в цветок и кадка с геранью изо дня в день умиляли меня. Это окно было для меня воплощением домашнего уюта и старых женщин с пирогами – всего того, что я от души ненавидел. Не то чтобы я имел что-то против женщин или пирогов, да и уют был нужен мне, как любому другому человеку. Вопрос лишь в том, что мы подразумеваем под словом «уют». Мой уют был в стакане чая перед окном, в молчании по утрам, в чувстве собственной независимости. Не люблю слово «свобода», так как не понимаю, что под ним кроется. Я неплохо зарабатываю, живу один, имею приятелей для редкого случая «поговорить по душам». Свобода ли это? Нет, это независимость, к которой я целенаправленно шел лет с пятнадцати. Вот он – мой уют. Но то окно влекло меня. И я все старался угадать, кто же живет за этими отвратительными кремовыми шторами. Большая счастливая семья из рекламы супа? Молодая пара, ждущая пополнения? Или все же бабушка и пироги? Но однажды моя идиллия пошатнулась и рассыпалась, как карточный домик. Как-то ночью я привычной рукой отодвинул штору и облокотился на подоконник. Я не был дома две недели и успел соскучиться по своему виду из окна. Все те же морские джунгли, танцующая девушка, окно с голубыми занавесками…Я нашел глазами новое окно: черные шторы, какая-то статуэтка в углу подоконника и слишком белый для комнаты свет. Мысленно поприветствовав «новичка», я сделал глоток чая и посмотрел на свои любимые «уютные» кремовые шторы. И только тут я понял, на месте кого возникло новое окно – оно уничтожило и герань, и бабушку, и пироги… Наверное, глубоко в душе я считал это окно своей собственностью, и мне почему-то и в голову не могло прийти, что однажды оно исчезнет. Погоревав несколько минут, я начал разглядывать далекие огни автострады. Прошел час. Окна гасли одно за другим, пока дом окончательно не погрузился во тьму. Я сидел и думал о своем, когда вдруг заметил оранжевый огонек, мерцающий в бывшем «бабушкином» окне. Приглядевшись, я различил фигуру курящего мужчины. Спустя пару минут я почувствовал себя неуютно и отошел от окна. И с этого дня каждую ночь тот человек появлялся в окне и курил. Он то садился на подоконник боком, то поворачивался спиной, то просто высовывался из окна. И смолил, смолил, смолил… Меня не покидало странное чувство. Нечто подобное я испытал семилетним мальчишкой, когда взрослые обнаружили за домом мой «секретный штаб». Больше я в нем не играл. Не потому, что мне запретили, а потому, что штаб был уже не мой и уже не секретный. Так было и на этот раз. Конечно, в других окнах дома периодически появлялись курящие фигуры, но тут было другое. Этот человек с наступлением темноты подолгу торчал в своем скучном окне. Я никак не мог понять, что интересного он в этом находит. Если из моего окна город простирался как на ладони, то из его, кроме как на несколько домов, магазин и деревья, смотреть было не на что. И в итоге мне стало казаться, что он смотрит на меня. Это страшно нервировало. За мной будто бы следили, а я ничего не мог с этим поделать. Он воровал мою ночь и курил, курил и воровал…Дошло даже до того, что я однажды пожелал ему умереть от рака легких. Но спустя три месяца я свыкся с появлением курильщика и, называя себя неврастеником и идиотом, периодически посмеивался прежним мыслям о том, что за мной следят. Однако недавно эта отвратительная фигура помахала мне рукой, и вот уже неделю я смотрю в окно только днем.***
Тем временем субботнее утро продолжалось. Я отошел от окна и решил выйти из дома, чтобы пошататься по улицам. Можно зайти в книжный магазин, в кафе, погулять по берегу моря, совершить еще много-много бесполезных дел, таких, чтобы с ног валиться от усталости, а на вопрос «Чем ты сегодня занимался?» честно отвечать: «Ничем». Пританцовывая, я снял с вешалки рубашку и джинсы, оделся, причесал волосы и уже надевал ботинки, когда раздался звонок телефона. Мне не хотелось брать трубку. Я почти уходил, да и звонок в субботу днем не сулил ничего хорошего. Наверняка что-то не заладилось на работе. Твердо решив не брать трубку, я почему-то нажал на кнопку и сказал: «Алло». С того конца послышался до боли знакомый голос – это была сестра. Лучше бы звонили по работе. Красная трубка со злобой выплевывала мне в ухо слова. За несколько минут монолога я успел проклясть и себя - за то, что взял трубку, и ее - за то, что позвонила. Тем временем она продолжала. - Скажи мне, пожалуйста, ты вообще помнишь, что у тебя есть семья? Обязанности старшего сына? - Старшего сына? Например? - Например, раз в год приезжать домой или хотя бы раз в полгода звонить и спрашивать, как дела. Родители умрут, а ты и не узнаешь. - Сомневаюсь. - Что? - Я говорю, сомневаюсь. Потому что, судя по всему, их похороны придется оплачивать именно мне. Да к тому же там вроде никто не собирается умирать. - Скажи, у тебя совсем нет сердца? - Лет пятнадцать назад я тоже задумывался над этим вопросом. - И что? - Видимо, нет. Она умолкла. Я тоже молчал. Наконец, она сказала: - А я все равно скучаю. Ее слова прозвучали так по-детски, что мое раздражение стало отступать. - Приезжай, - сказал я. Да, я даже сказал ей «приезжай». Не то чтобы ее слова с первой же секунды растрогали меня настолько. Просто я знал, что она не приедет. Потому и позвал. - Нет…не поеду… - Почему? – какой дурацкий и бессмысленный вопрос. - Потому что я могу говорить с тобой только по телефону. Скажи, почему с тобой можно говорить только издалека? Как получилось, что ты совершенно не умеешь общаться с другими? Люди тянутся к тебе, а ты их отталкиваешь. Хочешь прожить всю жизнь в одиночестве? Я молчал. Меня всегда поражало, с какой уверенностью люди могут рассказывать человеку о нем самом. Будто бы знают его лучше, чем он сам. Что за самонадеянность? Но иногда, очень редко, мне казалось, что в чем-то они все-таки правы. - Хватит сгущать краски. У меня есть приятели. - Приятели «привет-пока». Ни любимых, ни друзей. Есть вообще что-нибудь, что ты любишь? - Я люблю ночь. Трубка тяжело вздохнула. - Иногда я не могу понять, то ли ты надо мной издеваешься, то ли ты просто идиот. Ладно. Отец пришел. Я еще позвоню. - Пока. Из трубки, зажатой в руке, все еще раздавались короткие гудки. Я всматривался в круглое зеркало, висевшее на стене. Я знаю себя – когда я хочу, я могу расположить к себе собеседника. У меня довольно красивое лицо. Я не самовлюбленный, просто у меня действительно красивое лицо. Я вижу, как девушки смотрят на меня, я мог бы иметь у них успех. В некотором роде заманчиво, но… Я взял куртку и вышел. Звонок сестры разворошил во мне забытые воспоминания. Я начал вспоминать наши большие семейные праздники, хороводы вокруг елки на Новый год. Вспомнил, как в пять лет рассказывал стих и забыл слова. Вспомнил бабушку, вяжущую свитер, как в сказках…Я никогда не любил этих людей. Я не хвалюсь этим и не стыжусь этого. Я просто их не люблю. Потом я вспомнил свое первое свидание. Со мной встречалась самая красивая девчонка в школе. Длинные волосы, серые глаза, лучшие оценки в классе. Вот и всё, что я могу о ней рассказать. Я бродил по улицам и вспоминал. И чем больше вспоминал, тем отчетливее понимал, что не хочу возвращаться в родной город и никогда туда не вернусь. Я уехал не из дома. Я уехал домой. Я улыбнулся сам себе, поднял глаза и обнаружил, что уже темнеет. Ветер задул сильнее. Несмотря на раннюю осень, вечера были самыми что ни на есть ноябрьскими. Я поежился и, почувствовав, что устал, отправился домой. Спустя час я стоял на кухне и включал чайник. Что за глупости? Из-за кого-то менять свои привычки? Налив себе чаю, я открыл окно и увидел то, о чем мечтал: мой искрящийся ночной город. Пар из кружки щекотал мне нос. «У тебя нет ни любимых, ни друзей», - пронеслось в голове. Я сделал глоток. Вдруг за окном блеснул знакомый огонек. Я присмотрелся – точно, тот самый мужчина. Мы стояли друг напротив друга. Я точно знал, что сейчас он смотрит на меня. Чай успел остыть, а я все всматривался в темный силуэт. И тут он снова сделал это – помахал мне рукой. - Ну вот, а ты говоришь, что у меня нет друзей, - ухмыльнулся я и помахал в ответ.